Из круга женского: Стихотворения, эссе
Только знать бы, знать наверно,Что Ты Сам Себе избрал его!В религиозном опыте личность обретает свое самосознание:
Боже! Прекрасны люди Твоя,Когда их отвергнет матерь земля.Сколь ни сильно лагерная лирика перенимает общий дискурс молитвенной поэзии и таким образом позиционирует себя вне времени, она все же живет конкретной исторической ситуацией и семантически переполнена историческим контекстом, большей частью, однако, подвергнутым умолчанию. В свете этой тенденции исторические привязки личного и общего опыта могут быть намечены лишь пунктиром. Так, приведенная выше жалоба Иова на фоне автобиографической прозы читается как частная забота матери о своем ребенке, хотя при этом она остается общим топосом — плачем Ниобеи.
Господи, везде кручина!Мир завален горем, бедами!У меня убили сына,С Твоего ли это ведома?Там, где время просвечивает сквозь религиозную формулу, оно являет свой мрачный, радикально пессимистический лик:
Как ни стараласьТелом страдальным,Как ни металась…Никто не поверит,Все стали как звери,Друг другу постылы,Жадны и хилы.Люди живут,Ни сеют, ни жнут.Дни так похожи —Этот, вчерашний,Господи Боже,Страшно мне, страшно!Исключительно позитивны в этом апокалиптическом ощущении времени только вещи, толкающие авторское «Я» на мистический путь к Господу:
Обступили меня предметыИ сдвигаются все тесней.Я вещам отдана в ученье.[…]Целомудренны вещи, ревнивоОхраняют свою мечту,И служа им, — раб терпеливыйЯ законы их свято чту.Но протянуты долгие тениОт вещей к звездам золотым.Я их вижу и в дни сомнений,Как по струнам — вожу по ним.Вещи в своей простой чувственности и изначальной существенности дают смысл и открывают путь к Богу.
Но не только простые вещи обеспечивают смысл в последние времена, но и художественное творчество. При этом творчество понимается поэтом более не как креативный художественный акт, возвещающий о себе, но как простое свидетельство, учреждающее противовес гибнущему миру.
А кругом стоит стон.Правят тьму похорон.Окончанье времен.Погибает народ.А душа поет…Простое свидетельство инобытия, которое основано на религиозном опыте, становится у Герцык единственной формулой искусства перед лицом надвигающейся тоталитарной системы. К этой формуле апологии бытия перед грозящей опасностью абсолютного уничтожения личности в последующие десятилетия обращаются многие, притом не только поэты. И все яснее становится, что искусство — это даже не свидетельство, но, как у Герцык, лишь место для свидетельствования, а само свидетельство говорит о другом, религиозном опыте. В своей поэзии Герцык выходит из литературы модерна навстречу тоталитарному XX столетию. В этом столкновении — завораживающая суть ее стихов.
Герман Риц, Цюрих
СТИХОТВОРЕНИЯ
ИЗ РАННЕЙ ТЕТРАДИ
«Что-то глубоко-певучее слышится…»
Что-то глубоко-певучее слышитсяВ плеске и рокоте волн,Как-то свободно и радостно дышится,Мерно качается челн.Грезы забытые вновь просыпаются,Что-то творится с душой,Мысли тревожные все удаляются,Будто сливаясь с волной…Издали песня рыбачья доносится,Брызги порою летят…Тихая думушка на сердце просится,Волны шумят и шумят.КАК КО МНЕ ПРИШЛА ЖИЗНЬ
In dein Auge, о Leben,Schaute ich jungst…Auch Ihr liebt die ErdeUnd das Irdische, aberScham ist in eurer LiebeUnd schlechtes Gewissen —Dem Monde gleicht ihr…День вечерел, когда она пришла ко мне,Скользнула в комнату, склонилась надо мноюИ всколыхнула сон в затихнувшей душе…Она была, как египтянка, в длинном покрывале,Закрыты были все черты ее лица,И лишь загадочно-блестящие глазаС тревожащим укором на меня взирали…«Его тихая ласка согрела меня…»
Его тихая ласка согрела меня,Взволновала душевный покой,И смущенные мысли мои залилаЗолотистой горячей волной.И, как солнце купается в зыбкой волне,Золотым рассыпаясь дождем,Так заискрилось счастье в согретой душе,Отразившись лучистым снопом…Он мне дал для встревоженных мыслей моихСтолько нежных, сверкающих слов,И затеплилось жаркое чувство во мне,Встрепенувшись на ласковый зов.Словно кто-то невидимо водит рукойПо натянутым, гибким струнам,И мелодии льются волшебной волной,Горячо призывая к словам.Затаивши дыханье, я слушаю их,Восхищенья и страха полна,И не верю, что это, волнуясь, поетМоя грустно-немая душа…Если б только умела я лучше любитьИ прижаться к нему горячо,Чтоб услышать он мог, как проснулась душа,Как воспрянуло сердце мое.