Химера

— Простите, отец Регин, я не видел вас… И вас, брат… Простите…
— Меня зовут Норман, — ровным голосом сказал полковник, — Вы подарили нам некоторое время на раздумья, брат Эжен, а это всегда полезно, вы согласны?
— Да, раздумья… Вы правы, брат Норман. Я вижу, вы умеете ценить это. Ваш день так насыщен делами, что не всегда остается время на то, чтобы побыть наедине с богом.
— Вы очень проницательны, брат Эжен. Такова моя служба. Кто-то должен ее исполнять.
— Вы солдат? — спросил клирик.
— В прошлом. Сейчас я полицейский.
— Значит, вы пришли спросить у меня что-то?
— Скорее попросить вашей помощи. Падре сказал, вы видели химеру в обличии женщины.
— Да, я видел ее.
— Вы могли бы описать внешность этой женщины словами?
— Описать словами? Я никогда не пробовал. Боюсь, что я не смогу.
— Человек способен на гораздо большее, чем кажется возможным. Ведь так, брат Эжен?
— Да, брат Норман. Но я даже не знаю с чего начать.
— Давайте попробуем начать вместе, — предложил полковник, — Сейчас вы закроете глаза и представите себя в кафе, а я буду спрашивать, что вы видите.
— Это очень необычно, но я согласен.
Брат Эжен закрыл глаза.
— Вы видите кафе, сколько там столиков? — спросил Норман.
— Три.
— За которым из них она сидит?
— Средний.
— Она сидит спиной или лицом к вам?
— Примерно в пол-оборота, правой стороной ко мне.
— На ней платье или брюки?
— Брюки. Темно-бардовые, спортивные. И куртка такая же. И еще у нее на лбу белая повязка с черными письменами.
— Что написано на повязке?
— Не знаю. Какой-то незнакомый мне алфавит, похожий на узоры.
— А какое у нее телосложение? Она худощавая или полная?
— Не то и не другое. Она не очень крупная, но сильная.
— На вид ей больше или меньше тридцати лет?
— Кажется, меньше. Она выглядит молодо.
— Волосы у нее темные или светлые?
— Очень темные, прямые. Она коротко подстрижена. И лицо у нее тоже темное, не как у африканцев, а как у сильно загорелых европейцев. А глаза голубые.
 
14
… Для Элис всегда было загадкой, как некоторым удается так ровно загорать… И так красиво, уверенно и гордо двигаться. Подружка Лакомба не имела бы никаких шансов на конкурсе красоты, но в реальной обстановке даже мисс Вселенная смотрелась бы рядом с этой женщиной ходячим недоразумением, бледной жертвой смога, гиподинамии, диеты, ядовитой косметики, высоких каблуков, затянутых поясов и тесных лифчиков…
Элис тоже не носила каблуков, стягивающих поясов и лифчиков, но по трем совершенно другим причинам, а именно: это физически бы ей мешало, ей было жалко на это времени, и, наконец, Норман презрительно называл это «коровьим тюнингом»…
«Ладно, — подумала она, — зависть это неконструктивное чувство. Пора заняться делом. Пассажира сейчас можно брать тепленьким, поскольку он до кончиков ушей погружен в сладкие воспоминания о толково проведенной ночи».
— Мсье Робер Лакомб?
— Да.
— Элис Сюркуф, криминальная полиция, — она махнула удостоверением, — Мы можем поговорить?
— Пожалуйста. А что случилось?
— Может быть, присядем вон в том сквере? Там удобнее, чем посреди улицы.
— Ладно.
Они прошли двадцать шагов и устроились на скамеечке.
— Вы в курсе происшествия в Люксембургском саду, позапрошлой ночью? — спросила Элис.
— Да, мне рассказывал Андрэ. Но вам я вряд ли буду чем-то полезен.
Она привычно улыбнулась и достала из бокового кармана блокнот:
— Возможно, но, все-таки, я задам несколько вопросов. Имя Пикар вам ничего не говорит?
— Я работал с его фирмой некоторое время. А что?
— Вы работали, а потом, без особых причин, расторгли контракт.
— Да, но это ведь не преступление?
— Конечно. Просто я бы хотела знать причины. Вы поссорились, или нашли другого покупателя, или еще что-нибудь?
— У меня были некоторые личные мотивы отказаться от этого заказа.
Элис кивнула, изобразив на лице понимание:
— Если это что-то интимное, то я, конечно, не настаиваю на ответе, но, быть может, вы хоть в общих чертах поясните этот мотив. Скажем, персональная неприязнь к заказчику или конфликт, связанный с женщиной, или, возможно, религиозные причины.
— Эстетическое неприятие такого заказа, — ответил Робер.
— Эстетическое? — переспросила она.
— Да. Это довольно просто. Когда я вижу «таитянок» великого Гогена на рекламе крема для загара, меня это оскорбляет. Понятно, что такие вещи невозможно запретить, но культурный человек не должен участвовать в подобном свинстве.
— Я понимаю. Но почему тогда вы приняли этот заказ, а не отказались с самого начала?
На этот раз он некоторое время думал, прежде чем ответить:
— Есть вещи, которые начинаешь осознавать лишь постепенно. Не даром многие великие произведения искусства были оценены только через столетия после их создания.
— Скажите, Робер, правильно ли я поняла: вы долго смотрели на эту химеру, на ее фото с разных сторон, делали какие-то наброски, и в какой-то момент поняли, что она — великое произведение искусства, которому не место на рекламных листках?
— Приблизительно, так.
— И вы сразу предложили заказчику расторгнуть контракт?
— Да, конечно.
— Вы как-то мотивировали свое предложение, верно?
— Ну, разумеется, я нашел какие-то причины. Сейчас я уже не помню какие, но директор Пикар счел их достаточно вескими.
— Вот так, сразу?
— Можно сказать, что сразу. Я позвонил ему, а на следующее утро уже были готовы бумаги о разрыве контракта.
Элис нахмурилась и сделала очередную пометку в блокноте. Потом внимательно посмотрела на собеседника:
— Все-таки очень интересно, как вы смогли убедить Пикара выступить инициатором расторжения контракта, в то время, как на самом деле, инициатором были вы.
— Знаете, меня это тоже удивило. Я надеялся, что смогу уладить дело без штрафа, просто вернув задаток, а Пикар даже задаток не потребовал обратно. Думаю, он сам понял, что эту химеру просто недопустимо использовать подобным образом.
— А тема задатка обсуждалась в телефонном разговоре?
— Нет, мы говорили только в общих чертах о том, можно ли разорвать контракт.
— Чем закончился этот разговор?
— Мы договорились обсудить все утром, в присутствии юриста.
— То есть, — сказала Элис, сверяясь с блокнотом, — 13-го августа вы еще не знали, что из всего этого выйдет, а утром 14-го у Пикара уже были готовы все бумаги, и вам оставалось лишь подписать их?
— Не понимаю, к чему вы клоните?
— Ходят слухи, что в ночь на 14-е, Пикару сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Проще говоря, кто-то заставил его расторгнуть эту сделку вопреки интересам фирмы. Из-за этого он был уволен с таким скандалом, что до сих пор лечит нервы.
— Но это же абсурд! — возмутился Робер.
— Возможно, — Элис сделала паузу, — но моя обязанность проверить эти слухи. Скажите, 13-го августа вы начали переговоры с Андрэ Нио об экспозиции вашей химеры до или после разговора с Пикаром?
— После.
— Вы не сказали ему, что с вашей химерой могут возникнуть юридические проблемы?
— Не сказал. Знаете, я почему-то предчувствовал, что все проблемы так или иначе решатся. Андрэ вообще ничего не знал о контракте. Да и в любом случае, он никогда не стал бы ни на кого давить.
— Допустим. С кем еще вы в тот день обсуждали эту проблему?
— Ни с кем, кто имел бы отношение к бизнесу.
— А из тех, кто не имел?
— С моей девушкой, за завтраком. Но это вряд ли вас может заинтересовать.
— И больше ни с кем?
— Разве что, официант в кафе подслушивал… Не возражаете, если я закурю?
— Разумеется, курите.
Робер достал сигареты, спички и прикурил, закрывая огонек от ветра. На несколько секунд в поле зрения Элис появилась его спина, прикрытая только футболкой-«сеткой», сквозь которую была видна кожа, а на коже…