Искатели странного

— Иржи, а ты не задумывался, за что нам… э-э-э… ниспослано это испытание?
— Ты хотел сказать: кем ниспослано?
— Нет, — покачал головой Беккер. — Я спросил именно так, как хотел спросить. Кем — подразумевается само собой. Если ниспослано. Я спросил, за что…
Рука Боучека, которую он так и держал протянутой к Беккеру, упала.
— Угу… Значит, такой ты выбираешь угол обзора. Точку зрения. Так я тебе официально заявляю, что я принял свое решение добровольно, полностью отдавая себе в нем отчет, в здравом уме и твердой памяти. И ни о каком принуждении речи даже быть не может…
— Да погоди ты! — досадливо махнул рукой Беккер. — Обидчивый ты какой стал! Понимаешь, вероятность того, что нас, в смысле человечество, мягко подтолкнули к открытию потаенных возможностей биопластики, не очень велика, порядка пятидесяти трех процентов. Это с учетом всех, в том числе косвенных, факторов, вроде неожиданного уединения, на которое обрек себя Стабульский. То есть пятьдесят на пятьдесят: то ли это опять проявились «чужие», то ли нет. И такая низкая вероятность получилась только потому, что неясен мотив, которым эти гипотетические «чужие» руководствовались.
— Понимаю… Ты подразумеваешь, что странность в данном случае не в самом открытии Стабульского, не в том, как я и еще кое-кто его использовали, а в той неожиданности, с которой оно произошло… И если бы мы могли четко назвать мотив, которым руководствовались «чужие», то их присутствие в данном конкретном случае было бы доказанным. Разумеется, общегуманитарные мотивы, вроде желания облагодетельствовать человечество, принимать во внимание не будем…
— Эти, как ты называешь, общегуманитарные мотивы повышают вероятность всего на четыре процента. Так что попытайся предложить что-нибудь другое.
Боучек задумчиво смотрел сверху на сидящего Беккера. Медленно он произнес:
— Беккер, я знаю тебя больше полувека. Выкладывай! Я не поверю, что у тебя нет готовой гипотезы. И ты хочешь ее обсудить.
Беккер не сдержал довольный смешок:
— Изволь. Ты не пытался конкретизировать, в чем выразился основной, так сказать, эффект открытия Стабульского? Нет? Да в общем испуге! Мы здесь в полный рост продемонстрировали свою ксенофобию! Ведь мы столкнулись даже не с чужой жизнью, а с Нашей же, только модифицированной, и то с испугу выслали Мозг, а заодно и всех вас куда подальше. А представляешь, если бы тут действительно оказались «чужие»: вообще без аннигиляторов не обошлось бы! Звездные войны! Так что мотив-то вот он: тест на ксенофобию. И похоже, что мы его не выдержали! Или, если хочешь, налицо попытка постепенной адаптации человечества к присутствию нечеловеческого разума. В общем-то это почти одно и то же. Две стороны одной медали.
— А ты не просчитывал, как изменяется вероятность при таком допущении? — Голос Боучека стал скрипучим, словно он моментально охрип.
— Шестьдесят девять процентов с учетом того, что в этот вариант хорошо укладывается стремление чужих сохранить в тайне свое присутствие — они попросту опасаются ксенофобичности землян.
— М-да… Небогато… Если учитывать обычный тридцатипроцентный допуск, то это опять-таки означает: либо есть «чужие», либо их нет… — невесело протянул Боучек.
— Но зато теперь просматривается новое, неожиданное — не доказательство гипотезы «чужих», — подтверждение разлитой в обществе ксенофобии: вторая-то, главная задача Управления общественной психологии ведь скрывается! Ну не скрывается, а скорее не афишируется. Ты не находишь?
— Не преувеличивай, Беккер!
— Да? А ты хотя бы раз слышал от кого-либо из посторонних, не сотрудников Управления, слова «Искатели странного»? А ведь сами себя мы в основном именно так и называем! И при этом тщательно, пусть и неосознанно, следим, чтобы этого никто из посторонних не услышал!
— Да брось ты! — фыркнул Боучек. — Один романтик придумал красивое название, другие романтики подхватили. А скрывают, так ведь взрослые же люди, стесняются… Ну ладно, пошли, Искатель!
Боучек повернулся и, не дожидаясь Беккера, пошел в конец зала. Там дрогнула и раздвинулась стена. В проеме открылось ярко освещенное помещение, уставленное столиками. Донеслась музыка, слышен стал гул голосов и смех.
За столами сидели, разговаривали и смеялись, ссорились и грустили нарядно одетые люди, мужчин и женщины.
Боучек взял за руку Беккера и сказал: — Ну, ладно… Раз ты гость — изволь поприветствовать хозяев!
Он повел Беккера, и чем ближе они подходили, тем тише становилось в зале. Стихали разговоры, к ним поворачивались — веселые, возбужденные, грустные? — нет, невыразительные лица андроидов. Лишь музыка играла по-прежнему, и Беккеру захотелось крикнуть: «Да выключите же там, кто-нибудь!»
 
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
— А ведь придется тебе… — вздохнул начальник УОП Гарднер.
— Может, Ахмадзин?.. — робко предложил Беккер.
— Занят, — покачал головой Гарднер. — А кроме того, похоже, что наконец дождались! В этот раз, похоже, оно! А у Ахмадзина, напомню, выдержки маловато, сам же говорил. И опыта. Я, кроме тебя, туда вообще посылать никого хочу.
— То есть как — дождались?
— А так. Если уж там все объясняется естественными причинами, то я не знаю, в чем тогда могут проявиться пришельцы… Пойми, что и группу, пусть немногочисленную, я посылать не вправе — можем спровоцировать. Пусть уж до последнего не подозревают, что их раскрыли. Даже сейчас риск велик — само появление там нашего человека, пусть и в единственном числе, может подтолкнуть их к действиям. Это, разумеется, если мы не ошибаемся. Так что, как видишь, выбора-то у меня и нет. Кроме тебя, направить никого я не только не хочу, а просто не могу…
— Ладно, тогда давай сначала, да поподробнее…
 
Глава 1
Корабль возник внезапно. Выстрелила вдруг из горизонта ослепительная точка, приблизилась мгновенно, выросла в гигантскую сюрреалистическую фигуру, зависла над бетоном порта и медленно, чуть приметно, стала снижаться. Ахнул запоздалый гром звукового удара, прокатился шелест потревоженного воздуха, и опять все смолкло. Звенели в траве чилибрики, дышала чуть слышно листва, одинокое облачко наползало и все никак не могло наползти на солнце. Было жарко. Все было как всегда, кроме висящего там, впереди, в двух километрах отсюда, тускло отблескивающего нагромождения шаров, призм и пирамид — рейсового гипергрузовика «Тропа».
Мейджер провел рукой по лицу, вытирая пот, и покосился на Влада:
— Ф-фу, черт! Припекает! Или просто кажется?
От корабля ощутимо несло сухим жаром, словно солнце, раздвоившись, грело и оттуда. Влад растянул в улыбке губы и привычно пояснил короткими, рублеными фразами:
— Вторичный термоэффект. Инерцию гасят. Сколько-то конвертируется в тепло. Мелочь, доли процента…
Корабль опускался. Очертания его зыбились, размытые синеватым знойным маревом, Оттого, что все происходило в тишине, Мейджеру показалось вдруг, что это лишь иллюзия, видеофантом. Ему стало тревожно. Он посмотрел на сухопарую фигуру Влада, затянутую в синюю космофлотовскую форму, и успокоился.
А внутри корабля надрывно выли гравиторы — до боли во всем теле, до отчаяния. Беккер подумал, что на центральном посту, где все заняты делом, вынести это было бы легче — от одного только вида спокойно работающих людей. Но ему, пассажиру, хода туда сейчас не было. Он нервно прошелся по каюте, сел, снова встал, зажал уши руками. Это не помогло, звук пронизывал насквозь. К нему нельзя было привыкнуть. Можно было только заставить себя терпеть. Беккер вздохнул — неслышно в адском вое — и стал терпеть. Беккер впервые летел на грузовике серии «Тропа». Стартовали в невесомости, от орбитальной базы, и почти сразу ушли в подпространство, так что звуковой эффект от посадки на гравиторах оказался для Беккера не то что неожиданностью — он знал об этом, — но в новинку. Одно дело — знать, а совсем другое — испытать на собственной шкуре. «Ох, мамочка! — подумал Беккер. — И ведь на взлете будет то же самое!» Утешало только, что не нужно лететь обратно этим же рейсом. А через год — чем черт не шутит! — сюда может прийти какой-нибудь рыдван на обычной химической тяге…