Путешественники в третье тысячелетие
Иван Фомич повернул фонарь в другую сторону, и показались лошадиные кости. Я сразу вспомнил «Песнь о вещем Олеге» Пушкина.
Бедный конь пошел в могилу за хозяином, которому верно служил при жизни.
Виднелись какие-то вещи: седло, сосуды, сбруя… Мы так свесились вниз, что, наверное, свалились бы в склеп, если бы дыра не была такой узкой. Сверху до нас донеслись негодующие крики, и мы с неохотой полезли наверх, уступая место другим ребятам.
Когда все побывали у отверстия, в склеп спустились Николай Сергеевич, Никифор Антонович Скуратов и Капитолина Павловна.
Археолог при ярких вспышках сделал много снимков, фотографируя во всех подробностях содержимое склепа.
Вместо обеда мы поели всухомятку, и работа началась снова. По приказу Николая Сергеевича были собраны покрывала и простыни, и он полез вниз.
— Надо покрыть царя, чтобы кирпичная крошка и пыль не замусорили его державные кости…
— Какой царь? Где царь? Разве там царь?! — закричали мы.
Археолог рассмеялся:
— А вы не видели на ложе царскую диадему около черепа?
Так, значит, мы нашли могилу сарматского царя? Вот это ловко!
Когда отверстие было расширено, нам позволили по два-три человека спускаться в склеп и осматривать его, только ничего не трогать руками.
Я попал в могильник одним из первых. Мне стало жутко, и дрожь пробегала у меня по спине, когда я думал, что по этому кирпичному полу, на котором я стою, человеческие ноги ходили в последний раз две тысячи лет назад.
Мы глядели на скелет с его мощными плечевыми костями и длинными руками и представляли, как выглядел этот богатырь в жизни. А вдруг бы он ожил и схватил свой тяжелый меч и копье?..
Николай Сергеевич обмахнул мягкой щеточкой диадему, и вделанные в нее красные, зеленые и голубые камни засияли своими гранями…
— Этой вещи цены нет, — тихо говорил Николай Сергеевич, — и не потому, что здесь золото и драгоценности, а потому что это исторический памятник, по которому мы многое узнаем об искусстве далекой эпохи, о мастерах, создавших такое чудо красоты…
Николай Сергеевич обнаружил на золотом обруче диадемы буквы.
Оказалось, как он нам сказал, на ней было написано на арамейском языке (это один из языков древнего Востока), что здесь погребен царь роксоланов — Барракег.
Археолог с благодарностью пожал руки Ивану Фомичу, дедушке Скуратову, Капитолине Павловне, а нас с Сенькой Ращупкиным обнял так, что у нас кости затрещали.
Подводы с упаковочными материалами в этот день не пришли. Вечером мы накрыли ветками осокоря отверстие в склепе, а сверху на случай дождя брезентом.
А когда все было кончено, мы после ужина собрались кружком, и Николай Сергеевич долго рассказывал нам про роксоланов.
14 июля. Утром приехали посланные Мироном Андреевичем подводы.
Привезли письмо на имя Ахмета Галиева из районной школы. Начиналось оно так:
«Дорогой товарищ Ахмет Галиев!
Прочитав в газете твою корреспонденцию о том, как вы организовали в школе археологический кружок и откопали могильник, просим поделиться опытом…» и т. д.
Ахмет был очень польщен, побежал показывать письмо Ивану Фомичу и сразу сел отвечать.
Ответное письмо получилось на двенадцати страницах.
Писал он это письмо часа три и подписал так:
«По поручению Бюро Археологического кружка Больше-Соленовской средней школы, заместитель Председателя Бюро, ученик 7-го класса Ахмет Галиев».
После подписи он добавил, что, если товарищам понадобятся разъяснения, пусть они напишут, он ответит с большим удовольствием.
Иван Фомич прочитал ответ и одобрил, только по привычке подчеркнул пять орфографических ошибок и расставил недостающие знаки препинания.
Пока Ахмет писал, мы упаковывали находки. Драгоценную корону и прочие золотые вещи Николай Сергеевич обложил ватой, завернул в мягкую клеенку, плотно засунул в плоский ящичек, а ящик спрятал в чемодан: эти вещи он лично отвезет в Москву.
Скелет царственного витязя с большим старанием уложили в длинный узкий ящик, напоминающий гроб. Этот ящик мы подняли наверх с трудом при помощи веревок и блоков. Немало пришлось потрудиться и с другими вещами, составлявшими загробное имущество царя Барракега.
Только к вечеру закончили упаковку. Лагерь к тому времени был снят, палатки свернуты, все погружено на телегу. Щукарь важно взял вожжи. Наш караван тронулся в обратный путь.
Глава пятнадцатая. Матрос земснаряда Арсений Челноков
На следующий день после возвращения Гриши с раскопок приехал домой и Арсений. Он явился поздно, усталый. Мать, как всегда, хлопотала с ужином. Арсений поцеловал ее и, застенчиво улыбаясь, сунул ей в руку пачку денег.
— Вот, — пробормотал он, — сто шестьдесят три рубля. Осталось от первой получки…
Анна Максимовна не поняла:
— А… а зачем это мне?
— Разве я не знаю, что ты еле концы с концами сводишь! — в свою очередь удивился Арсенин.
Анна Максимовна заплакала:
— Милый ты мой Арсюшенька, добрый мой мальчик! Лучше бы на костюм себе копил.
Арсений нежно обнял мать:
— Мама, родная… Неужели мне костюм дороже тебя? Зачем мне деньги? За питание заплачено, на работе у меня спецодежда, а костюм у меня еще приличный.
Мать и сын долго передавали друг другу деньги. Наконец Анна Максимовна положила их на полочку и снова всхлипнула:
— Не дожил Илюша! Вот бы посмотрел, какой у нас большой сын! Мать кормит! Ну, бог с ними, с деньгами, пускай лежат, а если тебе на расход понадобятся, бери без всякого спросу.
Арсений прочитал наизусть Грише окончание песни, которую начал сочинять в тот день, когда нашел каску:
Грязная ораваБыстро удирала,Словно из Приволжья гнал ее пожар, —После СталинградаЗадрожали гады,Соскочил невольно с них хмельной угар.Всем известно это:Из Страны СоветовОрды интервентов выбрались с трудом.Им не счесть урона,Немцев миллионыНа чужих кладбищах получили дом.Знай, страна родная,Мы, не забывая,Сохраним уроки тех суровых дней.Годы пролетели —Мы не ослабелиИ стоим на страже Родины своей.— Это у меня получилось послабее, — сказал Арсений, — но уж коли ты просил…
— Ничего, ничего, — возразил Гриша, — отлично! Когда вернется Евгений Петрович из отпуска, он нам положит песню на музыку, и у нас будет свой отрядный марш. Вот будет здо́рово, все остальные отряды будут нам завидовать!
Гриша начал важно маршировать по комнате, ударяя себя по надутым щекам кулаками и стараясь подражать звукам барабана.
Потом началась возня.
После ужина братья, лежа в постелях, долго разговаривали. Гриша расспрашивал Арсю о земснаряде, о работе. Тот начал увлеченно рассказывать, благо нашелся внимательный слушатель:
— Ты знаешь, земснаряды — могучая сила на стройке. Если бы Цимлянскую плотину (кстати скажу, это самая большая земляная плотина из всех, какие когда-либо строились) возводили по старинке землекопы с лопатами и тачками, то пятидесяти тысячам рабочих пришлось бы затратить на это десять лет…
Гриша от восторга так забарабанил пятками по кровати, что из соседней комнаты послышался сонный голос матери:
— Опять ты, вертун, никому покою не даешь. И когда на тебя угомон придет?..
— Однако теперь век техники, а не примитивного ручного труда, — продолжал Арся. — На строительство нашей плотины направлено двадцать шесть землесосов. И эти двадцать шесть машин в течение шести месяцев должны выполнить десятилетний труд пятидесятитысячной армии землекопов и перебросить в тело плотины около двадцати семи миллионов кубических метров песка, по четыре миллиона пятьсот тысяч кубометров ежемесячно. Ты понимаешь, Гришук, узнав от Сергея Лукича эти цифры, я почувствовал к нашему земснаряду великое уважение: ведь он ежедневно заменяет многие тысячи землекопов! Внушительная машина наш земснаряд! Длина его тридцать метров, ширина девять с половиной метров, и весит он двести двадцать тонн. И, так как у него нет ни винта, ни колес, ни двигателя для собственного хода, то на дальние расстояния его перевозит сильный буксир, а на короткие, в пределах забоя, он передвигается так: если надо переместить земснаряд на несколько десятков метров, мы, матросы, под командой лебедчика Кирюшки Уголькова (это тот самый храпун, о котором я тебе рассказывал) отправляемся на лодке. Она снабжена ручным шпилем и лебедкой. Вытащив якоря из грунта, мы завозим их куда нужно, прикрепляем к ним стальные тросы, и земснаряд подтягивается туда механическими лебедками. Я уже не раз выполнял обязанности лебедчика, пока, правда, как ученик.