У каждого свои секреты

— На это имеет право любой здравомыслящий человек. — Он продолжал говорить, касаясь губами ее рта, но затем вдруг резко отстранился, словно опомнившись.
Тут и Элли поняла всю курьезность ситуации. Какое-то время они тихо сидели, затем она почувствовала, что он вздрогнул. Нет, это было не желание, он смеялся. Она подняла на него широко распахнутые глаза, и они дружно прыснули.
— Боже, да мы же пара идиотов! — хохотал Дрейк.
Руки Элли все еще покоились на его плечах — с того момента, когда она пыталась оттолкнуть его. Она подняла руку и нежно коснулась его шеи.
— Спасибо, что спасли меня, — хрипло произнесла она. — И вообще это был отличный вечер.
Какое-то время Дрейк изучал ее лицо, любовался длинными ресницами, отбрасывавшими тени на щеки.
— Да, отличный вечер, — согласился он и приблизился к ней, словно действительно на этот раз собирался поцеловать ее. Она почувствовала мускусный запах его одеколона, ощутила собственное волнение. Но Дрейк криво усмехнулся и выпрямился, убирая волосы со лба. — Лучше я отвезу вас домой, пока это платье не причинило большего вреда.
Он не пояснил, что имел в виду.
Подъехав к отелю, Дрейк проследил за тем, чтобы она благополучно зашла в лифт. Только теперь Элли поняла, что в некотором смысле действительно умудрилась получить от него поцелуй. Она выиграла пари, заключенное с собой, хоть немного и не так, как рассчитывала. Конечно, это была всего лишь игра, ничего серьезного. Но странным образом она ощущала что-то похожее на неудовлетворенность, близкую к разочарованию.
 ГЛАВА ТРЕТЬЯ 
Почти всю следующую неделю Элли была занята только своей работой. Каждый день с раннего утра она отправлялась в Оружейную палату, показывала, с каким яйцом хотела бы поработать на этот раз, наблюдала за тем, как профессор Мартос в белых шелковых перчатках вынимает экспонат из витрины, в сопровождении вооруженной охраны вносит его в комнату для съемок и устанавливает на специальном постаменте. А дальше не легче: необходимо было правильно поставить свет, крупным планом снять яйцо с каждой стороны, извлечь сюрприз и сфотографировать его отдельно. Затем Элли тщательно записывала историю и происхождение яйца, а под конец снимала на видеопленку.
Элли объяснила профессору, что это будет образовательный ролик, люди смогут не только любоваться красотой яиц, но и смотреть видеофрагменты, читать комментарии, которые будут добавлены позднее.
Работа занимала большую часть дня, поскольку была сопряжена с определенными трудностями: самой Элли не позволялось дотрагиваться до яиц, и по ее просьбе их поворачивали служащие музея, ни один из которых не говорил по-английски. Поначалу профессор Мартос постоянно находился поблизости, наблюдал за работой и выполнял функции переводчика, но вскоре Элли научилась высказывать свои простые просьбы на русском. Теперь профессор лишь иногда забегал убедиться, что все в порядке.
Никого не удивляло, что она немного изъясняется по-русски. Сама же Элли не переставала изумляться тому, как быстро возвращается к ней язык. Язык — это как колыбельная или сказка, рассказанная мамой на ночь: если ты много раз слышал их в детстве и с годами основательно забыл, то, услышав вновь, вспоминаешь со всей ясностью.
Несколько раз во время обеденного перерыва появлялся Сергей. Однажды принес даже кое-что перекусить — копченые сосиски с хрустящим картофелем и бутылку вина. С этой снедью они поехали в парк к небольшому озеру с утками и лебедями, отдыхавшими на берегу. Сергей снова предпринял попытку пригласить ее куда-либо вечером, но Элли отказалась, сославшись на загруженность. Он отлично устраивал ее в качестве собеседника, ей нравилось разговаривать с ним, узнавать много нового о России, она была благодарна ему за помощь, но не более. Возможно, это эгоистично, но Элли ничего не могла с собой поделать. Она все больше убеждалась в том, что чем чаще видит Дрейка, тем сильнее влюбляется в него.
Каждый вечер по возвращении в гостиницу она обнаруживала, что он ждет ее, чтобы отвезти сфотографировать места, так или иначе связанные с фабрикой Фаберже. Он провел для нее целое исследование: нашел магазины, где продавались изделия фабрики, дома, где жили родственники Фаберже, анекдоты про яйца и тому подобное. Поначалу, когда он принес ей первую порцию информации, Элли пыталась протестовать:
— Все это великолепно, но я не могу допустить, чтобы ты тратил столько времени. Это же часть моейработы.
— Ты просишь не помогать тебе? — спокойно уточнил Дрейк.
— Нет, конечно, — тут же пошла на попятную Элли. — Но у тебя и без того полно забот... — В надежде, что он возразит, она добавила: — И более важных дел.
Искоса поглядывая на него, она размышляла, привлекает ли его физически. Скорей всего, да, но сказать наверняка нельзя, настолько он загадочен. Его холодность интриговала ее. Особенно теперь, когда она знала, что он способен на глубокие чувства, хоть и видела всего лишь его ярость. Она больше не выводила Дрейка из себя своими вызывающими туалетами, но иногда пыталась поддразнить, чтобы знать, насколько далеко с ним позволительно зайти. Из головы у нее никак не шел его яростный поцелуй, и она остро желала его повторения. Однако Дрейк никак не хотел попадаться на ее хитрости. Казалось, он видит ее насквозь.
Редко ей встречались столь скрытные люди. Большинство мужчин любят поговорить о себе, но о Дрейке даже через две недели знакомства она знала немногим больше, чем в первый день. Правда, ему тоже не много удалось выведать о ней. И даже не потому, что он не интересовался, как раз наоборот. Он неплохо скрывал свою заинтересованность, задавая самые невинные вопросы в надежде, что они загонят ее в тупик. Элли не сомневалась, что Дрейк не забыл о своих подозрениях по поводу причин ее визита в Москву. Периодически она пыталась заставить его поверить, что все дело в детских книжках: притворялась, что ее осенила какая-то идея, срочно записывала ее или неожиданно напускала на себя мечтательное выражение при виде местечка, которое можно было бы использовать в очередной книге.
Сейчас Дрейк ограничился словами:
— Мне это нравится. Мои изыскания так отличаются от того, чем я занимаюсь в банке...
Они шли по улице, с которой начинался один из бульваров, словно подкова опоясывавших городской центр, а послеполуденное солнце светило в спины.
— Ты знаешь, куда тебя пошлют в следующий раз? — лениво поинтересовалась Элли.
— Нет, я решу по приезде в Лондон.
— Решишь? — Ее брови удивленно приподнялись. — У тебя есть выбор?
Дрейк слегка нахмурился, затем пожал плечами.
— Обычно мы открываем свои филиалы сразу в нескольких регионах.
Элли подумала, что ей еще не приходилось слышать столь самонадеянных ответов от рядовых клерков, и сделала себе мысленную пометку: не забыть расспросить своего босса о Дрейке поподробнее, когда в следующий раз позвонит ему с очередным отчетом о работе.
— А ты? — спросил Дрейк. — Ты знаешь, куда поедешь в следующий раз?
— Конечно. В Америку, чтобы кое-что доделать по этому диску. В Штатах огромное количество яиц Фаберже. Даже больше, чем в России.
— А где конкретно?
— Несколько штук в Нью-Йорке, еще несколько в Вашингтоне и Новом Орлеане. Три яйца в Музее изящных искусств в Ричмонде и еще три в Балтиморе. И, кроме того, энное количество рассредоточено по частным коллекциям.
Наконец они нашли то, что искали, в Большом Кисельном переулке. Живописное трехэтажное кирпичное здание восемнадцатого века, крышу над входом которого некогда венчал двуглавый орел. Именно здесь располагался первый в Москве магазин Фаберже, открытый в 1887 году. Фотографируя его, Элли представляла себе подъезжающие ко входу экипажи, богато одетых господ, приобретающих великолепные изящные украшения. Конечно, магазина уже давно не было, так же как и самой фабрики, и вдоль дороги стояли машины, а не величественные экипажи.