Дружба. Выпуск 3
— А может, он в нашей местности не действителен, — сомневался отец Кольки Камыша. — Никанор Камышев. — Ну, скажем, у нас тяжелая вода.
Сомнения Камышева вызывали улыбку, но всё же и другие не так уж были уверены, что трубы потянут воду. Тут было многое непонятно: и как без напора пойдет вверх вода, и для чего сифон сделан в виде воротцев, и не будет ли так, что вода сначала пойдет по какому-то там закону, а потом возьмет и перестанет.
— А ну, юннаты, покажите, как это выходит у вас! — сказал Копылов и протянул Володе сифон. — Пока инструктор в чайной обедает, ты поучи нас.
Володя взял в руки сифон, заглянул в одно отверстие, потом и другое и сказал, нагнувшись к канавке:
— Самое простое дело. Вот я опускаю сифон в воду, там зажимаю ладонью отверстие, — и еще до того, как он успел вытащить конец трубы из канавы, сказал совершенно уверенно: — и вода пошла!
И вдруг в тишине кто-то разочарованно проговорил:
— А вот и не пошла…
И в следующее мгновение послышался смех.
— Глянь-ка, верно не пошла.
— Вот тебе и закон физики!
Белогонов смутился; но тут же овладел собой.
— Ерунда! Подумаешь! Просто рука соскользнула.
В наступившей тишине Володя повторил зарядку, но вода опять не пошла. Смущенный, совершенно растерянный, он стоял и что-то бормотал в свое оправдание. Он слышал, как кто-то с сочувствием произнес:
— Парню на пианинах играть, а не сифоны заряжать.
К канаве протиснулся Егорушка. Вечно у Володьки не ладится что-нибудь на поливе. Только юннатов позорит.
— А ну, дай-ка я!
— Изловчись, изловчись, главный пионер!
Главный пионер хорошо понимал, что момент наступил весьма ответственный, и быстро проделал всё необходимое для зарядки. Но и у него вода не пошла. Тогда он опустил снова сифон в канаву, однако и на этот раз безрезультатно. Вода никак не хотела идти по трубе. Семен Иванович не выдержал и отобрал у сына сифон:
— Ишь, нашлись учителя!
— Пусть Зойка попробует, — раздались отовсюду женские голоса. — Не привыкать учить мужиков. А ну, Зойка, давай! Покажи им Феклу Ферапонтовну.
Семен Иванович, так же, как и Егорушка, не мог понять, почему не заряжаются сифоны. Но когда Зойку Горшкову постигла та же неудача, что и ее товарищей, он подошел к Кате и сказал:
— Оскандалились ваши пионеры. Выходит, одно дело — школьные деляночки, а другое — колхозное поле…
К реке спускался Дегтярев. Увидев учителя, шереметевцы раздвинулись, дали ему пройти к канаве.
— Еще не началась учеба?
— Ваши мастера себя показать хотели, да оконфузились.
Дегтярев нагнулся, поднял валявшийся у канавы сифон, удивленно взглянул на председателя колхоза:
— И вы хотите, чтобы эти сифоны подали воду?
— Сифоны не плохие. По стандарту сделаны…
— Вот в том-то и дело, что по стандарту, Семен Иванович. Да разве отверстие такого сифона плотно закроет детская рука?
— Это еще хуже, — хмуро проговорил Копылов. — А я крепко рассчитывал на ребят. Помогут колхозу на поливе.
— Ничего не поделаешь, подрастут — помогут!
В эту минуту все услышали взволнованный удивленный голос Петяя:
— Зарядилась! Зарядилась!
Все увидели действующий сифон и были поражены не меньше, чем сам Петяй. Чудеса!
— А ну, Петяй, покажи, как ты зарядил трубку!
Все окружили мальчика. Он взял сифон, окунул его в воду, вытащил один конец. И ничего не получилось. Вода не пошла. И сколько ни силился он повторить зарядку, результат был тот же. А первый сифон продолжал подавать воду, он словно дразнил и подзадоривал ребят.
— Алексей Константинович, ведь можно и с настоящим сифоном управиться, только надо суметь догадаться, как!
— Если можно, то догадаемся, — уверенно отвечал Дегтярев и продолжал выпытывать у Петяя. — Да ты вспомни, как это у тебя получилось.
Петяй хмурил брови, морщил лоб, сопел носом. Ему было обидно: тоже изобретатель! Потерял свое изобретение!
С берега реки Катя и Дегтярев возвращались вместе. Дегтярев сказал:
— Екатерина Ильинична, что будем делать с Ольгой Дегтяревой?
— Двойки и двойки без конца…
— Хуже того, — она стала нелюдимой, бросила общественную работу. Надо вызвать ее на откровенность.
— Может быть, сначала поговорить с матерью?
— Нет, нет, сначала с Ольгой. Мне кажется, что в матери всё дело. Но в чем именно, я сказать не могу.
31На следующий день, закончив занятия со своими малышами, Катя пришла к семиклассникам на урок географии и попросила Надежду Георгиевну вызвать Дегтяреву.
Оленька встала у карты СССР. Надежда Георгиевна молча перелистала ее дневник… Плохо, очень плохо стала учиться девочка. Начала с пятерок, а дошла до двоек. И по географии отвечает плохо. На прошлой неделе едва вытянула на тройку. Не смогла проехать водным путем из Астрахани в Архангельск, заблудилась в притоках Волги. А девочка способная, любознательная… Так, во всяком случае, казалось в начале года.
— На прошлом уроке я рассказывала вам о реках Сибири. Расскажи, Дегтярева: какие в Сибири самые большие реки, куда они впадают, в чем их значение для страны?
Оленька взглянула на бескрайние, закрашенные зеленой краской просторы Сибири, на ее извилистые реки и, как ей показалось, ощутила их холодное дыхание. Она бы еще могла кое-как перечислить эти реки, даже сказать, куда они впадают, это видно и на карге, но совсем не знает, в чем их значение для страны. Енисей, Ангара, Тобол! Они ничего не говорили ей о себе, они молчали.
Оленька урока не приготовила. Ее ждала уже не тройка, а двойка. И теперь уже двойка в четверти. Это она хорошо понимала. И ей было мучительно стыдно не оттого, что она не знает урока, а что всё это произошло на глазах у Кати. И вдруг, о чудо! Неужели ее пожалела Надежда Георгиевна? А может быть, она хочет проверить, помнит ли Оленька, что проходили раньше? Но, может быть, ей это послышалось, что от нее требуют показать на карте Ладожское озеро и рассказать о нем, — чем оно богато, какие в него впадают реки и какой проходит через него водный путь? Ладога, родная Ладога! Да сама Надежда Георгиевна о тебе знает меньше! Ведь она не была в твоих дремучих лесах, не видела твоей голубой воды, не бродила по твоим каменистым берегам. И Оленька начала отвечать:
— Ладожское озеро расположено между Финским заливом и Онежским озером. В древней Руси через Ладогу пролегал великий водный путь «из варяг в греки».
Оленька говорила о реках, впадающих в Ладожское озеро, о его рыбных богатствах, о лесах, встающих по его берегам. Она упоминала какие-то цифры, сравнивала Ладогу с другими водоемами Европейской части страны, она отвечала, как полагается отвечать урок, коротко и ясно и не вдаваясь в детали, не имеющие отношения к географии. Но именно они-то и волновали ее, были ей особенно близки. Она видела перед собой родной ладожский колхоз, которого не найти на географической карте, зато близкий и дорогой ей колхоз, в котором она жила с бабушкой Савельевной и где за зеленой листвой березовой рощи в большом белокаменном доме осталось ее детство… Ну зачем она уехала из Ладоги?
Оленька отвечала, не чувствуя, что по лицу ее текут слезы, и все слушали ее молча, боясь шелохнуться. А Надежда Георгиевна кивала ей седой головой, подбадривала и мысленно утешала: «Не надо плакать, девочка, — всё будет хорошо». Потом она нагнулась к сидящей у стола Кате и тихо сказала:
— У нее большое горе. Его не вылечишь ни двойками, ни пятерками.
После урока географии Катя задержала Оленьку. В классе никого не было, они сидели за партой, и Катя спросила прямо:
— Ты жалеешь, что уехала из Ладоги? Да? Скажи откровенно…
— Да, — едва слышно ответила Оленька.
— Дядя Павел? — осторожно проговорила Катя. Она слыхала, что Юхов хочет войти в семью Анисьи. Ведь девочка может тяжело переживать предстоящее замужество матери… И всё же для нее было неожиданным, когда Оленька взволнованно встала из-за парты и с ненавистью произнесла: