Лорд Безупречность

Пейзаж был прекрасен – мучительно, маняще прекрасен. Бенедикту хотелось его получить.
Слишком остро хотелось.
Само желание не имело ровным счетом никакого значения. Важно было то, что автор работы не мог учить Перегрина. Впечатлительным детям не нанимают в наставницы столь известных особ.
Лорд Харгейт велел нанять учителя, а не учительницу.
– Ну что, как вам? – встревоженно поинтересовался Перегрин. – Нравится?
«Скажи, что работа не выдерживает критики. Скажи, что акварель посредственна, скучна, малоинтересна. Скажи все, что угодно, кроме правды, и сможешь уйти и забыть о ней».
– Блестяще, – ответил Бенедикт.
Помолчал, пытаясь восстановить нарушенную связь между мозгом и языком.
– Думаю, даже слишком хорошо, – наконец продолжил он. – Вряд ли такая художница будет тратить время на обучение непослушных детей. Она наверняка ищет взрослых учеников, которые уже что-то умеют и хотят отточить мастерство. Не сомневаюсь, что девочка говорила искренне. Очень мило с ее стороны предложить услуги матери. Однако…
В этот момент дверь магазина открылась. Из нее поспешно вышла женщина и начала спускаться по ступенькам крыльца. Взглянула в сторону Ратборна и… споткнулась.
Виконт инстинктивно бросился на помощь и успел поймать даму как раз вовремя, не позволив упасть.
Она оказалась в его объятиях.
Он посмотрел вниз.
Шляпка по-разбойничьи сбилась набекрень.
Перед его взором оказалась непокрытая голова – кудрявая, иссиня-черная, блестящая в лучах предвечернего солнца макушка.
Дама слегка откинула голову, и он взглянул в огромные синие глаза, бездонные, как сама морская пучина.
Его голова склонилась. Ее губы раскрылись. Он крепче сжал ее в объятиях. Она едва слышно вздохнула.
Он вдруг ощутил собственные руки на ее плечах, тепло ее кожи, которое не могли скрыть даже одежда и перчатки… дыхание на своем лице – ведь оно оказалось всего лишь в нескольких дюймах от ее лица.
Он поднял голову. Заставил себя успокоиться. Нормально дышать, нормально думать…
Он отчаянно искал правило – какое угодно, лишь бы это правило помогло вернуть мир из хаоса и восстановить пусть не сам порядок, а хотя бы видимость порядка. Юмор способен сгладить любую неловкость.
– Добрый день, миссис Уингейт, – произнес он. – А мы как раз говорили о вас. Как мило с вашей стороны выпасть из дома в нужный момент!
Наконец-то он отпустил ее. Батшеба выпрямилась и водрузила шляпку на место, однако непоправимое все-таки произошло. Даже муслин и шерсть не смогли защитить от тепла его рук. Она все еще чувствовала на губах дыхание, почти ощущала его вкус. Запах дразнил обоняние – мужественный, терпкий, волнующий. Она постаралась отвлечься, сконцентрироваться на куда более спокойных запахах крахмала и мыла.
Он пах чистотой, безукоризненной чистотой. Как давно она не оказывалась так близко к безупречно чистому, накрахмален ному, идеально отглаженному мужчине.
Теперь она знала, что под подбородком у него маленький шрам – чуть ниже левого уголка рта. Тоненький, слетка изогнутый, длиной примерно в три четверти дюйма.
Она вовсе не хотела знать ни о шраме, ни о запахе свежести, мыла и крахмала. Не хотела знать ровным счетом ничего. Все три года после смерти Джека она едва замечала мужчин, а до этого не замечала никого, кроме Джека. И лишь изощренность судьбы заставила обратить мучительно пристальное внимание на лорда Безупречность.
– Лорд Ратборн, – заговорила Батшеба, все еще слегка задыхаясь и сгорая от смущения. Да, судьба распорядилась так, что она упала именно в его объятия.
– Вы сказали, что каждый из нас вращается в собственном кругу, – заметил Бенедикт. – И все же, как видите, эти круги пересеклись.
– Да, но мне необходимо срочно уйти, – с этими словами Батшеба отвернулась.
– Дело в том, что мы ищем учителя рисования.
Она повернулась и удивленно взглянула на виконта.
– Да, именно так. Для Лайла, моего племянника. Того самого молодого человека, который вчера так неудачно… э-э… вызвал раздражение мисс Уингейт. Собственно говоря, вот и он сам. – Виконт кивнул в сторону мальчика.
– Та девочка сказала, что мои рисунки всего лишь не очень хороши, – пояснил лорд Лайл. – А насколько они плохи на самом деле, скрыла. Но лорд Харгейт утверждает, что рисунки просто убоги.
Виконт молча взглянул на племянника, и тот торопливо добавил:
– Я имею в виду мисс Уингейт. Она была так добра, что высказала свое мнение. И как выяснилось, проявила излишнюю снисходительность.
Судя по всему, вчера Батшеба ошиблась, предположив, что ровно через девять с половиной минут Оливии придет в голову очередная идея. На самом деле оказалось, что дочка уже работала над ее осуществлением.
Определить ход творческой мысли было совсем не трудно: «Этот джентльмен, определенно, шишка, и у него куча денег», Подобно предкам из рода Делюси, молодого лорда Лайла она восприняла как «знак».
Батшеба уже не торопилась уйти. Напротив, одного лишь упоминания о занятиях рисованием оказалось достаточно, чтобы она остановилась и начала считать, сколько уроков и по какой цене позволят переехать в приличный район не позже, чем через месяц.
– У Оливии на все имеется собственное мнение, – заметила она. – Но хуже всего то, что она никогда не держит его при себе.
– И все же она права, – возразил Ратборн. – Парень совсем не умеет рисовать. И если не научится, то не сумеет осуществить собственные честолюбивые замыслы.
– Честолюбивые замыслы? – словно эхо, повторила Батшеба. Слова так удивили, что она даже перестала считать. – Неужели для этого недостаточно просто жить?
Она обратилась к молодому лорду Лайлу:
– В один прекрасный день вы проснетесь маркизом Атертоном. И тогда сможете рисовать, писать картины, даже ваять скульптуры – и делать все это как угодно плохо. Никому не придет в голову искать недостатки. Знакомые будут восхищаться вашей чувствительностью или скажут, что вы по-своему видите и понимаете прекрасное. Они будут выпрашивать произведения, а потом пристроят их в конюшне или в комнате, которую обычно отводят нежеланным гостям – чтобы те поскорее уехали. Так зачем же, ради всего святого, вам утомляться и скучать на уроках?
– Я знаю, что когда-нибудь ко мне перейдет титул маркиза Атертона, – ответил мальчик. – Но ведь этого мало. Я хочу стать настоящим исследователем, путешественником и изучать сокровища Египта. А исследователь обязательно должен уметь рисовать.
– Вы сможете нанять художника, и он будет выполнять все необходимые зарисовки, – не сдавалась миссис Уингейт.
– Думаю, тебе стоит прислушаться и понять намек, – вступил в разговор Ратборн. – Судя по всему, леди вовсе не сгорает от нетерпения давать тебе уроки.
– Вы не слишком внимательно слушали, – возразила Батшеба. – Я сказала совсем не это.
– Прекрасно понимаю, что вы имели в виду, – тут же отозвался Перегрин. – Боитесь, что я отнесусь к занятиям несерьезно.
– Да, тебе предстоит удостовериться в серьезности собственных намерений, – согласилась Батшеба и постаралась трезво взглянуть на ситуацию, убрав с переднего плана ярко сияющую кучу денег. – Лорд Ратборн наверняка понимает, что для тебя придется создать определенные условия. Как бы там ни было, а продолжать дискуссию здесь, на крыльце, не самый лучший вариант.
Она позволила себе посмотреть на виконта и встретила прямой, открытый взгляд. Казалось, в темных глазах блеснула искра облегчения.
Конечно, отсвет тут же погас, но все же это было своего рода чувство, разве не так?
Она должна понимать: если Ратборн узнал ее имя, значит, узнал и все остальное. Вряд ли хоть один представитель британского бомонда сомневался относительно репутации Батшебы Уингейт.
Раз так, разговор об уроках не мог идти всерьез: виконт ни за что не наймет ее в качестве учительницы. А сюда явился лишь для того, чтобы удовлетворить каприз племянника… или, возможно, свой собственный.
Вероятно, он думал об отношениях иного плана, а племянник всего лишь дал удобный повод.