Потоп

— Он был помешан на пожарах, оказывается, — сообщил Рокотов.
— Откуда знаешь?
— Покойничек рассказал…
О чем еще рассказал покойничек, Влад предпочел до поры до времени умолчать. Ему не хотелось нагружать сейчас Ясеневского подробностями насчет могил и мест затопления. Мишень — процессор, но и они сами сгодятся на худой конец.
Вот и порог.
Бросок — и Рокотов уже катился через коридор, отползая в сторону, забирая вправо.
Еще бросок! От тучного Ясеневского такого Влад никак не ожидал. Сумо! Полковник оказался проворнее многих бойцов, с которыми Рокотову доводилось сходиться.
Полковник уловил удивление на его лице и подмигнул:
— В тираж меня вывел? — Он непроизвольно повторил слова Коротаева. — Погоди, еще в деле не наблюдал… Интересно, сколько времени будет лечиться этот урод-инвалид?
Рокотов неторопливо встал.
— В конце концов, это только глаза… Голосовой аппарат у него в порядке, мозги на месте.
— Будем надеяться, — Ясеневский оглянулся на Шныгу, так хотевшего подзаработать деньжат и теперь калачиком свернувшегося на ковре.
Рокотов прочитал его мысли:
— Снайпер стрелял, и не с территории. Из леса, с высоты. Черта с два его возьмешь.
— Попробуем хотя бы, — без особой надежды проворчал генерал. — Сейчас сгоняем в больницу и посмотрим, как там с нашим слепым новоявленным… а после придется вернуться. С депутатом беседовать.
На выходе он отдал приказ своим людям прочесать лес на предмет снайпера, но понимал, что вряд ли это принесет какие-то плоды.
  
Глава седьмая
 
ОФТАЛЬМОЛОГИЯ И РАЗГОВОРЧИВОСТЬ
 
— Его нужно срочно оперировать, — категорично заявил дежурный врач, возглавлявший ночную бригаду. По своему положению в больничной иерархии он был равен Ясеневскому и мог позволить себе любой тон.
Генерал не возражал.
В бахилах, колпаках, халатах и марлевых повязках они с Рокотовым смотрелись более чем странно, потому что под халатами угадывалась, выступала из-под них разнообразная амуниция.
Не то инопланетяне, не то роботы новейшей конструкции для проведения особенно сложных оперативных вмешательств.
В последнем, впрочем, было много истинного.
— Видеть будет? — лаконично спросил генерал.
— Вряд ли, — ответил хирург. — Возможно, потом, в виде некоторой цвето- и формоимитации… но здесь уже нужны нейрохирурги. Это очень сложная техника с вмешательством, затрагивающим затылочную долю мозга. Можно сказать, она еще экспериментальная.
— Обойдется, — проворчал Рокотов.
— Я попросил бы вас, — парировал врач. — Мне все равно, кто он такой. Для меня он всего-навсего пациент.
— Да ладно, — отмахнулся Влад. — Небось это стоит огромных деньжищ. Такими экспериментами заниматься не нам. Пускай проплачивают его хозяева. А им будет проще сэкономить — сдается мне.
«Тоже, Дон Кихот. С эким пафосом произнес-то. Гордится собой. Пациенты, доктор, бывают разные».
Но Рокотов не сказал этого вслух.
Коротаев, лежавший под простыней на каталке, отлично их слышал. В тюрьме он много читал, самые разные книги, а потому позволил себе вольность.
— У меня отлично развита слуховая репрезентативная система, — проговорил он негромко.
Тут даже доктор смутился.
— Что, — осторожно спросил он, — у вас хорошо развито?
— Репродуктивная система? — подхватил Рокотов. — Это мы исправим при следующей встрече…
— Вы идиот, — выдавилось из пациента. Речь давалась ему, сжигаемому болью, с великим трудом. — Вы в состоянии думать лишь о примитивных вещах. Не выше сапога. У человека есть разные репрезентативные системы… Один познает мир зрением, другой слухом, третий ощущениями… Поэтому первый, к примеру, скажет: «Я вижу, что вы идиот», а второй — «Я слышу, что вы идиот», а третий — «Я чувствую, что вы идиот…»
— Я все хорошо понял, — отозвался Рокотов. — Какой тяжелый больной! Хорошо! Я оставлю репродуктивную систему напоследок. Сперва я сделаю из тебя великого немого… лучше — глухонемого…
— Прекратите, он под действием препаратов, — вмешался офтальмолог.
— А когда он под ними не был? — удивился Рокотов. — Вот и отлично, что действуют препараты… Вы не жалейте лекарств-то, а то он очень прыткий.
Он не знал, что Коротаев за всю свою жизнь схавал столько разнообразнейшей химии, что обычные дозы на него практически не действовали, — требовались слоновьи.
— Да… — Ясеневский задумчиво почесал подбородок и негромко, чтобы не тревожить слуховую репрезентативную систему пострадавшего, попросил: — Они под препаратами разговорчивые… Можно с ним побеседовать минут десять-пятнадцать?
Хирург выглядел крайне недовольным. Но и он понимал, что речь идет о серьезных вещах. Он знал, кого привезли и откуда.
— Хорошо, — вымолвил он нехотя. — Мы ему добавим, если что. Но не дольше…
— Тогда оставьте нас ненадолго, если это возможно, — как можно умильнее попросил Ясеневский. — Мы прямо здесь.
— Я надеюсь, что без дополнительного рукоприкладства, — тихо предупредил врач.
— Об этом можете не беспокоиться.
— Только ногами, — пробормотал Влад так, чтобы доктор не услышал.
Хирург, шмыгнув носом под маской, вышел, затворил за собой двери, и они остались в предоперационной втроем.
Рокотов, намучившийся в респираторе и очках, приспустил повязку.
— Не ссы, я не заразный, — успокоил он Коротаева, забыв, что тому не видно. — Я зубы сегодня почистил…
Коротаев коротко, как обязывала фамилия, послал его на три буквы.
Влад не обиделся:
— Тебе, куриная слепота, ломятся две увлекательные перспективы. Первая: тебе зализывают поврежденные места, а бритвы вручают вместо безграмотно выпущенных пуль. На память. Вроде орденов, носить на шее вместо креста. И твои подельники тебя пришивают уже окончательно, потому что черт тебя разберет — может быть, ты раскололся? Под действием препаратов. У нас и свои найдутся — та же сыворотка правды. Верно я говорю? — обратился он к генералу.
— Очень верно говоришь, — утвердительно затрубил тот.
Ясеневский не стал снимать маску — вероятно, боялся обратного: подцепить какую-нибудь глазную инфекцию. У него и так уже с возрастом ухудшилось зрение, а от постоянного чтения документов глаза все сильнее слезились. Он бы с радостью натянул ее и повыше, до бровей.
Признаться откровенно, генерал до смерти боялся любой медицины. Но тщательно это скрывал.
— Вторая перспектива нисколько не соблазнительнее, — продолжил Рокотов. — Никто тебя не пришивает, и отправляешься ты под суд. И шьют тебе там организацию банды — раз. Двойное убийство как минимум — это два… Вырисовывается пожизненное. Всю жизнь под замком да без книжек с картинками — это ой как неприятно…
Коротаев чуть шевельнулся.
— Хватит гнилого базара, — проскрежетал он. — К делу! Чего тебе надо, такому козырному?
— Козырному ужасно хочется выяснить, что затевала ваша шайка под крышей несчастного Касьяна Михайловича Боровикова, лишившегося кое-какого имущества, а вдобавок и старого друга. И какова его степень участия в ваших планах.
— Ах вот чего хочется козырному… — Действительно, препараты, которые используют с целью премедикации, развязывают язык. Но не всегда в ту сторону. В какой-то мере они все же действовали и на пропитанного наркотой Коротаева. — Так я тебе… я ведь тебя начальником не назову, не дождешься… я тебе так скажу: мне все едино. Все, что ты мне сейчас набрехал. Глаза мне залечат, видеть я не буду, но голову ты мне оставил целой, и она покуда неплохо соображает. А это среди моих, как ты глупо выразился, подельников очень ценится. Я пригожусь им и куриной слепотой. Меня выпишут…
— Погрузят в специальный транспорт, — подхватил Ясеневский.
— Именно. Погрузят в специальный транспорт и увезут, но только не под суд, как вам сдуру мечтается, а в другое место. И там я потрачу всю жизнь, но отыщу возможность пройтись по всем твоим репрезентативным системам, господин дознаватель…