Юность

- Что это за приданое? - смеюсь я. 
Машенька краснеет. 
- Это он сам придумал! Я написала, что взяла с собой два отреза на платье. 
- Поедете к отцу? 
- Ну да! Чтоб все говорили: под крылышком! Увидеть бы его. 
- О чем вы тут беседуете? - подходит Гранович. Он, кажется, все еще сердится за вчерашнее; я так и заснул, не дослушав стихов. 
Машенька прячет письмо в гимнастерку, - Так, ни о чем. 
Гранович обиженно отходит. 
- Прохоров, - зовет Кудрин,- прочтите статью. 
Он присаживается рядом. Мне нравится его манера писать. Статья, правда, немного суховата, но лаконичная, четкая в выводах. 
- Хорошо. 
- И никаких замечаний? 
- Нет. 
- А не сократить ли нам этот абзац? - Кудрин отмечает ногтем на странице. 
Внимательно прочитываю абзац, затем читаю статью без этого абзаца. Статья ничего от сокращения не теряет, - Значит, лучше сократить, удовлетворенно говорит майор, и мне кажется, что он улыбается. 
За окном глухо и тяжело ухают взрывы, стекла в окнах дребезжат. Приподняв голову, прислушивается Метников. Удивленно взглядывает в окно Кудрин, настораживается Гранович. И только Левашов, обдумывая фразу, задумчиво грызет кончик ручки, В эту минуту входит Пресс. 
- Наши бьют. Дальнобойные. 
Редактор снимает шинель, садится за стол, - Капитан Левашов - ко мне! 
Левашов проворно встает. 
- Слушаю, товарищ старший батальонный комиссар! 
- За что командир полка подарил вам наган? 
Обычно невозмутимый Левашов краснеет. 
- За участие в атаке - так он мне сказал... 
- А еще точнее? 
Левашов удивленно пожимает плечами. 
- Не знаю. Что случилось, товарищ старший батальонный комиссар? 
Мы все побросали ручки, слушаем. 
- Случилось вот что. Сотрудник редакции Левашов... 
участвует в атаке, заменяет убитого командира взвода, ведет этот взвод в атаку, успешно выполняет боевую задачу, а... - Пресс переводит дух, грозно заканчивает, - а старший батальонный комиссар узнает это последним! 
И не от Левашова, а в штабе армии. Что это такое? 
Поняв, что ничего страшного нет, разрешает себе переступить с ноги на ногу и стоящий по команде "смирно" 
Левашов. 
- Нечего улыбаться, - старается сохранить все тот же грозный тон редактор. - Отвечайте! 
- Задание я выполнил, а этот случай считал не относящимся к делу. Да ничего особенного и не было: лейтенанта убило, а я - капитан... 
- Видали - скромник! А на этого скромника наградной лист заполнен! 
- Вот это зря! Я... 
- Ладно, ладно, твое дело помалкивать! - Пресс встает, протягивает Левашову руку. - Ну, давай я тебя, капитан, поздравлю! 
- Левашов, - и я! - тянется Метшшов. 
- Тихоня! 
- Орден могут дать! 
- Только вот что, сотруднички! - грозно говорит Пресс. - Левашов кадровый офицер. Что можно ему - не велено вам. В командировках не геройствовать! 
- Как бы не так! - негромко говорит Гуарий, и все, кто слышит его, смеются. 
5 
Один за другим исчезают за поворотом голубые автобусы. 
Вчера войска нашей армии освободили город М. Сегодня вслед за политотделом туда переезжает и редакция. Это - вплотную к фронту. Утром, перед самым отъездом, нам выдали пистолеты и по две гранаты. Карманы моего полушубка тяжело оттянуты. 
Обойтись в этот раз своим транспортом мы не смогли: полуторка доверху завалена бумагой, перегружать автобусы рискованно. Кудрин, Гранович и я должны добираться на попутных машинах. Левашов и Гуарий выехали в части еще вчера. Сначала решаем ехать все вместе, но опытный Кудрин советует поступить иначе. 
- Рассчитывать надо только на кабины, по одному. 
Машины идут не порожняком, да и ехать в открьпом кузове нелепо. Поморозимся. 
"Проголосовав", Кудрин уезжает первым. 
- Поторапливайтесь, - прощается он. - Не забудьте, что завтра Новый год. 
Потом устраивается на трехтонке, груженной ящиками с патронами, Гранович. Я остаюсь один. 
Машин, как нарочно, нет. Вернее, они идут почти нескончаемым потоком, но рядом с шофером кто-нибудь уже сидит. Направление у всех одно: на запад, к фронту. 
Выкуриваю одну папиросу, другую, начинаю зябнуть. 
Когда вместе со всеми - вроде не так уж и холодно. 
Мимо с деревянными лопатами проходят девчата. 
- Озяб? - балагурят они. - Идем снег чистить, сразу жарко станет! 
- Которые в очках - не чистят! - озорно говорит одна из них и насмешливо, в упор, смотрит на меня. 
- И чистят и таким языкам спуску не дают! - я подставляю девушке ногу, она кубарем летит в сугроб. 
Подружки хохочут. Подаю девушке руку - она быстро поднимается, и в ту же секунду в сугроб лечу я. 
- Помочь, что ли? - опершись на лопату, спрашивает насмешница. Видишь, и согрелся. 
- Как тебя звать? 
Девушка догоняет подружек, издали кричит: 
- Зовут Зовуткой. Счастливо!.. 
Мне и в самом деле становится теплее, а главное - весело. Чего киснуть: сейчас будет машина, часа через два увижу своих. Вечером встретим Новый год - 1942-й. 
Какой он будет? Может быть, закончится война? После разгрома под Москвой немцы отступают. Вчера Информбюро порадовало страну сообщением об освобождении Калуги. Бронетанковая армия Гудериана бежит, с 7 по 25 декабря только на нашем, Западном, фронте гитлеровцы потеряли более 20 тысяч убитыми и ранеными... 
В военных прогнозах мы, молодежь, круто расходимся со своими редакционными "старичками". Особенно несправедливым кажется то, что на стороне "старичков" 
Левашов. В свободные минуты, когда мы начинаем фантазировать, Левашов охлаждает нас. 
- Нет, ребята, не так. Война будет долгой и трудной. 
И это говорит Левашов, в наших глазах - образец мужества и бесстрашия! С тех пор, как немцев отбросили от Москвы, армия наступает, и дух наступления кружит нам головы. 
Скрипнув тормозами, рядом останавливается крытая машина с большим красным крестом на желтом кузове. 
Машина совершенно новая, еще не утратившая свежести краски. 
- На М.? - спрашивает выглянувший из кабины немолодой офицер. Я успеваю разглядеть на его зеленых петлицах золотистую змейку - эмблему медиков. Садитесь в кузов. Там одеяла - можете ложиться. Про Калугу знаете? 
- Знаю. 
Вместительная санитарная машина завалена ватными одеялами. Вверху на ремнях подвешены брезентовые носилки. Оба небольших окна промерзли, в них ничего не видно.