Джефферсон
— О, не перечьте ему! Я слышу стук колёс — ваши родные возвращаются. Скажите «да», пока никто не помешал нам.
Она отёрла щёки в последний раз, улыбнулась ему, набрала полную грудь воздуха и несколько раз кивнула. Потом притянула его голову к себе и осторожно поцеловала. Он услышал над самым ухом её шёпот:
— Не правда ли, как радостно и как страшно?
— Да. Словно вся жизнь висела на волоске. Но для меня так оно и было, любовь моя.
— Вы верите, что мы будем счастливы?
— Всем сердцем.
— И что нам никогда не станет пусто и скучно друг с другом?
— Для меня это невозможно.
— Знаешь, ты ведь так много уже забрал себе. Мне без тебя всё тускло, скучно, безлюбо.
— Скажи это ещё раз.
— Да, это правда. Я просто тупею, когда тебя нет рядом.
— Какое счастье, что я заупрямился и потащился за тобой сегодня.
— Боже мой! Ведь ещё утром самое большее, о чём я мечтала, — чтобы ты просто приехал. И улыбнулся бы. И позвал бы меня прогуляться до ручья. Вот и всё.
Июнь, 1771
«Уважаемый сэр, я прошу Вас воздержаться от покупки вещей, включённых мною в заказ до тех пор, пока ассоциация не примет окончательных решений по поводу бойкота. Скоро состоится общее собрание членов, и, судя по настроению тех, кто должен принять в нём участие, ограничения и запрещения будут сняты со всех товаров, кроме непосредственно обложенных пошлиной. Если это произойдёт, соблаговолите сделать одно изменение в списке. У меня были заказаны клавикорды. Но недавно мне довелось увидеть фортепиано, и я был совершенно очарован его звучанием. Купите для меня инструмент хорошей работы, целиком изготовленный из красного дерева, чтобы вид его был достоин той леди, для которой он предназначен.
Подобное изменение накладной сделает меня Вашим должником, но думаю, что я смогу увеличить свои поставки табака, так как в ближайшем будущем собираюсь осесть в имении и стать главой семейства».
Август, 1771
«Почему бы Вам тоже не перебраться поближе к Монтичелло? Вечера мы бы проводили вместе, обсуждая уроки дня, или тратили их на музыку, шахматы и семейные увеселения. С лёгким сердцем отправлялись бы затем на покой, засыпали бы, едва коснувшись головой подушки, и жили бы долго и счастливо. Сердечный привет Тибби — мера моей симпатии к ней уступает только Вашей. Пусть молитвы мои достигнут через Вас также предмета моего поклонения, моей святыни. Передайте ей, что в любых мечтах о будущей счастливой жизни она всегда стоит на переднем плане, занимает центральное место. Стоит ей исчезнуть, и вся картина обращается в пустоту, в ничто».
Лето, 1771
«Зашёл вечером к Ч. и проболтал с ним около часа. Он страшно озлоблен на бостонцев. “Ненавижу их всей душой, — говорил он. — Великие патриоты! Были за бойкот, пока у них оставались запасы старых тряпок для выгодной продажи, а когда всё продали по сумасшедшим ценам, сразу стали против. Больше не слыхать о развитии собственных производств — чужие товары снова текут к нам потоком. Что же касается чая, его сейчас можно купить именно у тех, кто громче всех проклинал его».
Лето, 1771
«Визит в Ирландию произвёл на меня очень тягостное впечатление. Вот что случается со страной, уступившей свою независимость другой нации. Малая часть общества — знать, землевладельцы, джентльмены, живущие в роскоши; остальные — арендаторы, бедные до крайности, обитающие в грязных хижинах из грязи и соломы, одетые в тряпьё. Если мои американские соотечественники когда-нибудь пожелают тоже завести класс исключительно богатых помещиков, которым будет принадлежать вся земля, советую им приглядеться к судьбе ирландцев. По сравнению с ними любой наш индеец живёт в комфорте».
Осень, 1771
«В Законодательном собрании штата я пытался провести закон, облегчающий освобождение рабов, но не имел успеха. Во времена королевского правления никакие либеральные перемены произойти не могли. Наши умы были ограничены привычной верой в то, что нам следует подчиняться метрополии во всех вопросах правления, подчинять наши действия её интересам и даже ханжески подавлять все формы религии, кроме господствующей англиканской церкви. Королевский совет вёл себя так, будто ему принадлежала и законодательная власть в колонии, и члены ассамблеи подчинялись этому порядку».
Декабрь, 1771
«Мы, Томас Джефферсон и Фрэнсис Эппс, обязуемся уплатить 50 фунтов в виргинской валюте в том случае, если обнаружатся какие-то законные обстоятельства, препятствующие заключению брака между вышеупомянутым Томасом Джефферсоном и Мартой Скел-тон из графства Чарлз-Сити, вдовой, о разрешении какового брака мы и ходатайствуем, принося данное поручительство».
ИЮЛЬ, 1772. ГРАФСТВО ГУЧЛЕНД, ВИРГИНИЯ
Верёвка была натянута между берегами, и Джон Джут, держась за неё обеими руками, медленно перемещал каноэ вдоль бурлящей кромки порогов. Джефферсон, стоя на корме, время от времени погружал в воду шест с отметинами и кричал стоявшему на берегу Уокеру-младшему:
— Шесть!.. Пять с половиной!.. Ещё раз пять с половиной… Пять… Четыре…
Вода этим летом спадала медленно, но откладывать дело дальше не было смысла. Рабочие, нанятые для расчистки Риванны, и так уже трудились больше месяца, и деньги, собранные с таким трудом по подписке с местных фермеров и сквайров, катастрофически таяли. Вчера провели испытание — барка, гружённая шестью бочонками табака, легко спустилась по расчищенному руслу от Шедуэлла до нижних порогов. Теперь оставалось самое трудное: убрать огромный камень, перегораживавший единственную судоходную стремнину. Широкий каменный лоб блестел посредине реки, окружённый пеной и брызгами.
Опершись на водомерный шест, Джефферсон выпрыгнул на берег и пошёл к пеньку, на котором Уокер пристроил чернильницу и бумаги с расчётами. Склонившись над чертежом, они начали прикидывать, куда сподручнее откатывать камень. О том, чтобы вытащить такую махину из реки, нечего было и думать. Откатить в сторону — того бы и довольно.
Тем временем два негра, неся бухту каната, сели в каноэ и поплыли обратно к камню. Свободный конец каната был привязан к широкому брусу, закреплённому за стволами двух сикамор, оставленных специально на берегу посреди вырубленной прогалины. Несущаяся вода начала задевать, наваливаться на провисший канат, и Джуту приходилось напрягать все силы, чтобы не оторваться от пружинящей, как тетива, верёвки.
— У них уйдёт на обвязку часа два, не меньше, — сказал Уокер. — Мы вполне успеем перекусить.
Они поднялись на прогретый солнцем пригорок, уселись в тени сосен на расстеленный плащ.
— Боюсь, Бетси не положила мне в сумку ничего поинтереснее варёных яиц. А что у тебя?
— Жареный кролик. И бутылка сидра.
— Боже, благослови эту святую женщину — Марту Джефферсон. Как она обживается в Монтичелло?
— Сейчас хорошо. Но весной, когда пришла весть о смерти её мальчика, ужасно убивалась. Простить себе не могла, что поддалась уговорам деда и оставила его в Форесте. Говорит, что уж нашего-то она никому не доверит. Даже мне.