Много шума вокруг волшебства
Заманчиво было изобразить на холсте вздутый белый парус и синее море, но она устояла. У ее отца есть яхта, и раза два она каталась на ней, но эта яхта не соответствовала тому образу, который возник у нее в голове. Нужно держаться тех предметов, которые она знает, уж очень опасно давать волю воображению.
Синда нанесла фон для цветов, но ей не понравились краски и освещение. Здесь необходимы синие краски и солнечный свет.
Оставив холст сохнуть, девушка стала рыться в коробке с цветными мелками. Мелки предназначались для детей и дилетантов, но сегодня ей нестерпимо захотелось рисовать именно ими. Она набросала в альбоме несколько эскизов собак, играющих в саду. Может, потом она сможет перенести их на большой лист. Не гася лампы, Синда уселась на стул и увлеклась игрой красок. На рисунке уже появлялось синее небо, когда в дверь неожиданно постучали. Кто мог прийти к ней в такой час? Неужели что-нибудь случилось с Кристиной? Она отбросила альбом и поспешила открыть дверь. За ней стоял сэр Тревельян Рочестер, точнее, привалился к стене. Он покачнулся, удивленный тем, что ему открыли дверь, затем ухватился за косяк, чтобы не потерять равновесие.
– Могу я войти? – вежливо осведомился он.
Сегодня его волосы не были напудрены и напомажены. Выбившиеся из косички длинные черные пряди падали на шейный платок. Бакенбарды лишь слегка затеняли его резкие скулы, не скрывая белый шрам на щеке. Жабо повисло на одной пуговке, камзол и жилет, как обычно, были расстегнуты.
Выражение боли и одиночества в его глазах смутили девушку, она отступила назад и позволила ему войти.
– Здоровы ли Черити и леди Рочестер? – спросила Синда, выдержав паузу, за которую успела полностью осознать все неприличие своего поведения.
Женщине не пристало жить одной, без компаньонки, поэтому она и назвалась миссис Джонс. Художницам и вдовам дозволена свобода, недоступная светским леди.
– Леди упряма, непримирима и держит себя как королева, но, слава Богу, здорова. – Трев говорил вполне отчетливо. Войдя в комнату, он принялся разглядывать обстановку.
Коттедж казался Синде просторным, пока в нем не появился сэр Тревельян. Головой он касался балок на потолке, а падавшая от него тень закрыла ее стул. От него сильно пахло ромом, сандаловым деревом и особым, мужским, запахом. Не иначе как этот запах и подтолкнул ее к безумствам.
Она захлопнула альбом.
– Присаживайтесь, сэр. Принести вам кофе?
– Меня зовут Тревельян, а лучше обращайтесь ко мне – Трев. А то меня никто не хочет так называть! – Он уставился на ее стул, как будто забыл, как он здесь оказался. – А у вас есть кофе?
– Да, садитесь же. А я разожгу огонь.
Он не стал садиться, а, закинув руки за спину, начал рассматривать ее работу. Синде хотелось чувствовать себя умной светской женщиной, но вместо этого она казалась себе юной и растерянной девицей.
Ее кузина наняла в деревне женщину, которая дважды в день готовила еду и прибиралась в коттедже. А в остальном Синда управлялась со своим небольшим хозяйством самостоятельно. Будучи наблюдательной по природе, она многому научилась у горничных: умела правильно сложить дрова в камине и разжечь огонь, умела заваривать чай и варить шоколад, но предпочитала кофе. И когда Синда занялась этими уже ставшими привычными для нее хлопотами, то постепенно успокоилась.
Сэр Тревельян стремительно заметался по маленькой гостиной, и она снова испугалась. Уж не узнал ли он ее? Если и так, то по его лицу не было видно, что он намерен сегодня же с ней рассчитаться. И при нем не было шпаги. Все это внушало надежду, что ей нечего его бояться.
Синда видела, что он пьян и явно от чего-то страдает. Ей стало любопытно, от чего именно мог мучиться этот сильный человек. Через минуту она принесла на подносе посуду и сахарницу и поставила их на стол, отодвинув натюрморт. Трев изучал незаконченный эскиз, который Синда прикрепила к стене. Ей захотелось узнать, что он о нем думает.
– Сейчас принесу кофе. – Она вернулась на кухню, где начал закипать кофе. Почему ни один мужчина в Лондоне не привлекал ее так, как этот? Может быть, оттого что всю прошлую зиму она писала его портрет и теперь ей кажется, что она его хорошо знает?
Все это глупо. Она знала об этом мужчине не больше, чем о короле… даже меньше, поскольку отец частенько баловал домашних рассказами о царствующей особе.
Синда налила кофе в оловянный кофейник, найденный на чердаке дома герцога, и понесла его мужчине, дожидавшемуся ее в гостиной. Девушку одолевало любопытство по поводу его неожиданного визита.
– Сэр… Трев, прощу вас, присаживайтесь, а то вы так мечетесь, что я боюсь, как бы вы снова не подхватили меня и не унесли из дома на ночь глядя! – Придерживая полотенцем горячий кофейник, она ждала, пока он поймет, что в комнате один-единственный стул и ему придется его занять.
– Вот уж не думал, мадам, что вы можете чего-нибудь бояться. – Он отобрал у нее кофейник и кивнул Синде на диван.
Вот так просто он завладел ситуацией. Она раздраженно подобрала платье и уселась на краешек дивана.
– Если мне придется называть вас Тревом, тогда я – Люси, – чопорно поправила она. – Но только когда мы с вами наедине. Вы пришли сюда так поздно потому, что сочли меня храброй?
Он налил кофе в чашку и передал Синде.
– Я пришел сюда под воздействием паров алкоголя, желая наконец выяснить – враг вы мне или друг?
Наполнив свою чашку, он попробовал крепкий черный напиток.
– Насколько я понимаю, я вам не враг и не друг, – ответила Синда. – Я просто художница, приглашенная написать ваш фамильный дом. Несмотря на ваши устрашающие манеры, я пытаюсь быть вежливой. И буду и дальше держаться корректно, поскольку это вы платите мне за мое время и работу. Так уж устроен мир.
Его густые брови сошлись на переносице в одну линию.
– Вы выражаетесь, как мужчина.
Синда громко засмеялась:
– Благодарю вас. Моей матери это не понравилось бы, но я говорю очень похоже на нее. Мы с ней люди практичные. – Со странными и зачастую чудесными способностями, но об этом Синда не упомянула. Ей нравилось оставаться неузнанной. Дома ухаживавшие за ней молодые люди посматривали на нее с опасением, как будто она могла превратить их в лягушек. А ей хотелось знать, как они оценивают ее женские качества.
Лицо Трева разгладилось, и он понимающе кивнул:
– Про мою мать можно было бы сказать то же самое, она была… как бы поточнее выразиться… нечто среднее между бригантиной и шхуной. Она умела подчинять себе мужчин силой воли, а когда было нужно, могла незаметно проскользнуть мимо. Я и забыл про эту ее способность.
– Я предпочитаю неуловимость шхуны. Если вы не садитесь рядом, то, может, возьмете подушечку и присядете на табурет у камина? Здесь очень тесно, я не могу пройти, потому что вы закрыли мне выход из гавани.
Трев посмотрел на низкий табурет у камина, затем на удобный диван, на котором она восседала. Синда тут же пожалела о своих словах. Может, он и был пьян, но его взгляд остановился на ней с явным восхищением. Она не осмеливалась взглянуть, не выбилась ли из декольте ее косынка.
Старательно удерживая равновесие, Трев медленно опустился рядом с ней на диван, не расплескав ни капли кофе.
– Сейчас вы сорветесь и удерете, да?
Это было скорее грустное утверждение, чем иронический вопрос. Синда сделала несколько глотков кофе и лишь потом ответила вопросом на вопрос:
– А что, обычно женщины вас избегают?
– Нет, во всяком случае, до недавнего времени. Очевидно, англичанки слабее, чем мне казалось.
– Или вы огрубели, – возразила она. – Англичанки, как и любые другие женщины, предпочитают видеть приятные лица и чарующие улыбки.
– Ну, про леди Рочестер я бы этого не сказал, – мрачно заметил Трев. – Она предпочла бы видеть мою гибель, даже если бы я рассыпал перед ней перлы мудрости и бриллианты вежливости.
– Мелинда считает, что вы убили ее мужа и задумали выжить их с дочерью из поместья. Радуйтесь, что она вообще впустила вас в дом.