Магомед, Мамед, Мамиш

- идите-ка вы знаете куда! 
- тогда остается предположить, что именно вы, да, да, вы, когда он высунулся из окна, помогли, так сказать! 
кулак Мамиша ударился о скулу следовате-ля, а потом в него полетело все, что подвер-нулось под руку, кажется, как это всегда случается, пресс-папье. 
Мамиш вздрогнул. Гюльбала говорил только ему. И 
никого рядом... Подло!.. 
- Извините, я думаю, что это именно несчастный случай. Не было у Гюльбалы никаких причин выбра-сываться из окна. Есть много иных способов кончать жизнь, и этот не самый надежный, можно остаться в живых, искалечиться на всю жизнь. 
- Но как вы объясните его частые перемены работы? Эти бесконечные уходы по собственному желанию, причем иногда с очень перспективной, увольнения? Ни-как не скажешь, что все шло у него гладко. Ни трений, ни серьезных недовольств. Это очень важно, поймите, Мамед! 
- Недовольства были... Но они так мелки, что из-за них вряд ли надо было обрывать жизнь. мелки?! ну-ну, выкладывай! 
- Ну, а все же. Каков был он как социальная личность? Взгляды его на жизнь? Его гражданский облик, а? 
- вот-вот! немедленно изложу!., эх вы, не там ищете, следователь! 
-?! 
- а может, и там, не знаю. 
- Представьте себе, он был озабочен будущим Мор-ского больше, чем собственными невзгодами. 
- В каком смысле? 
- Захламили, говорит, прекрасное наше море тон-нами ржавого металла, сгубили и море, и рыбу, и никому нет дела до завтрашнего дня. 
- А вы? Что же вы ему ответили? 
- Я ему нарисовал картину будущего, когда на Мор-ском иссякнет нефть. Сказал, что здесь будет не груда ржавого металла, а музей-пляж. 
- А нефтяные загрязнения как? 
- И он мне об этом. А я тут же сочинил о проекте моментальной очистки моря от нефтяной пленки. Мол, целый институт разрабатывает. И просто, и никаких затрат - водят, как прожектором, по поверхности моря особым лучом, и пленки как не бывало. И рыба пло-дится на славу: загорай, дыши, ешь осетрину на вер-теле! 
- И он поверил вашему розовому будущему? 
- Почему бы и нет? 
- А на самом деле как? Что вы сами думаете о буду-щем вашего Морского? 
- Я же рассказал вам. 
- И никаких пятен? 
- Металл-то ржавеет, говорит мне Гюльбала. Увы, говорю ему, с этим трудно бороться. Но не вся труба ржавеет! То, что под водой, и то, что над водой, убе-речь еще можно, но беда в том, что ржавеет та часть, которая постоянно на стыке воды и воздуха. Отлив - высыхает, прилив - мокнет. Но кто придумает лучи, тому нетрудно и эту задачу решить. 
- Я слышал о вас двустишие-экспромт. 
- И это вы знаете... Просто мое имя легко в рифму ложится, вот и сочинили. 
- Вы сказали о невзгодах. Не зря ведь он вас ждал! Может, крах тестя? 
- Не думаю. 
- Я заметил, что жена Гюльбалы не очень горевала. 
- Ей своего горя достаточно. 
- Может, разрыв отца и матери? Он, кажется, под-держивал сторону матери. 
- и писал на отца анонимки! 
-?! 
- даже убить его хотел! 
-II 
- И в то же время был дружен с новой семьей отца, очень был привязан к... как ее зовут? Рена, кажется. 
- Это вы спрашиваете или утверждаете? 
- Как я могу утверждать? 
- Тогда спросите об этом у них самих - у Хасая и его молодой жены. 
- Я и собираюсь. Кстати, могу позвонить при вас, знаете телефон Хасая? 
- А он в вашей книжечке. 
- Мне Хасая Гюльбалаевича... Следователь Саттар Макинский... Не Бакинский, а Макинский, от слова Ма-ку, деревня есть такая... Записывайте, буду ждать. Хасай занят, как освободится, немедленно позвонит сам. И очень скоро. И все же. Вы считаете, что можно под-держивать сторону матери и в то же время дружить с новой женой отца! 
- А вы непременно повидайтесь с Реной. 
- Идеал женщины и человека? 
- Как же! Неземное создание! Сама красота! 
ждет и не дождется, она вас! 
Мамиш то замкнут, то серьезен, то иронизирует. И не поймешь, где он настоящий. 
И тут позвонил Хасай. Телефонный разговор получился кратким: Хасай не приедет, он пошлет машину за следователем, Саттаром-муэллимом, как почтительно назвал его Хасай, и привезут его к ним. Следователь мог настоять на своем, но не стал. Пусть будет, как хо-чет того Хасай. 
Итог разговора с Мамишем уместился в несколько фраз, но в душе Саттара осадок недоговоренности - Мамиш ускользал и даже его твердый ответ на глав-ный вопрос - несчастный случай - показался Саттару неискренним. Придется вернуться к Мамишу, когда замкнется круг. 
Хасай провел Саттара в дальнюю комнату, и первое, что увидел Саттар, это словно вымершую квартиру и большие серо-черные круги под глазами у Хасая. Весь его облик - безутешное горе: и огрубевший от слез го-лос, и влажно-грустный взгляд, и седая щетина на не-бритых щеках. 
- Да, да,- говорил Хасай, избегая взгляда Саттара и будто стыдясь своей слабости, - это мы сами виноваты, нас и судить мало, не удержали, не уберегли нашего Гюльбалу. Раздражительным он стал, а мы, ай какие мы жестокие, не люди, а звери, дразнили его, масло ему в огонь лили и лили... Как вспоминаю нашу последнюю с ним встречу вот здесь, у меня в квартире, редкий, прекрасный вечер был, сидели всей семьей, всем родом, и братья мои, и дети моих братьев, Мамиш, племянник мой, а Гюльбала... Что ни слово, раздражается, а мы его отовсюду пинком, загнали колкостями своими, как измывались, а нам бы ласково с ним, мне, старому ду-раку, извините, стукнуть бы кулаком по столу, за-ткнуть всем рты, обнять Гюльбалу... Так нет же, со всех сторон на него набросились, он нам раз, а мы ему сто, взвинчивали и взвинчивали его. Пил, а отчего, почему, не задумались, не спросили... Очень много пил он в последнее время, и в ту ночь они с Мамишем тоже пили, и в семье нелады, прогнал жену. 
- Но он был трезв,- перебил его Саттар,- когда (поискал, как сказать) случилось несчастье. 
- То есть? - не понял Хасай.- Но Мамиш с ним в 
ту ночь пил! 
Это уже говорил другой Хасай. 
- Мамиш да, пил, но Гюльбала не притронулся к напиткам. 
- Значит, пил до прихода Мамиша, какая разница? 
- Экспертиза показала, Хасай Гюльбалаевич, что Гюльбала в момент смерти был трезв. 
- Что вы хотите этим сказать? - насторожился Ха-сай.- Как бы то ни было, но Гюльбала не мог решиться на такое. Я, как отец, чистосердечно делюсь с вами сво-ими сомнениями, своей болью, и, учтите, не для прото-кола вовсе, а говорю вам, как сыну. Я не исключаю раздраженности, некоторого затмения, сами помните, какая духота была в ту ночь... Мамиш, думаю, сказал вам, что те разговоры, которые они вели, вряд ли дают нам повод прийти к иным толкованиям того несчастья, которое свалилось нам на голову. И не надо бередить раны ни матери его, ни мне, ни кому бы то ни было. Саттар заслышал шорох и, повернувшись, увидел "в полутьме коридора ослепительно белое женское лицо. Коридор будто засветился. Саттар поклялся бы, что он впервые видит такое белое-белое лицо, как лунный серп. Оно так же незаметно, как появилось, исчезло, и комната, где уже сгущались сумерки и они сидели, не зажигая света, вдруг погрузилась во тьму. 
- Мне надо, если позволите, поговорить и с Реной-ханум, так, кажется, зовут вашу супругу? 
- А это к чему? - Хасай чувствовал, что еле сдер-живает себя.- Прошу ее к этому делу...- Но понял, что следователь вправе, не спрашивая позволения, гово-рить с Реной, резко встал и, с шумом отодвинув стул, позвал Рену. 
Та, войдя, тут же зажгла свет, и Саттар, как только она посмотрела на него, встал, волнуясь, поздоровался, буд-то чувствуя вину за то, что беспокоит столь хрупкое существо, которому и свет-то электрический причиня-ет боль. 
- Я только хотел бы,- глядя не на нее, а на Хасая, проговорил Саттар,задать вам один-единственный вопрос. 
Хасай с подчеркнутой обидой вышел, оставив их на-едине. 
- Скажите,- все еще находясь под впечатлением удивительного ее появления в полутьме коридора, спро-сил Саттар,- вы были дружны с Гюльбалой? О, наивный вопрос!.. Рена вздрогнула, как показалось Саттару, и ему стало жаль ее. Рену от страха и впрямь била мелкая дрожь.