Осень и Ветер (СИ)

Это правда.
— Так и будешь отмалчиваться? — наконец, сдается мать.
— Просто хотел услышать вывод или хотя бы напутствие на пути к добровольному самосожжению на благо семьи.
— Ты совершенно не меняешься.
— А ты все такая же молодая красотка, — улыбаюсь я. — Постоянство, мать его!
— Я думаю, — она показывает взглядом куда-то мне за спину, — Джана более подходящий вариант.
Даже не собираюсь смотреть.
— У ее отца нефть или золото? — Становится почти смешно. — Или оружие и кокаин?
— Перспектива стать министром. Хороший вариант, и девочка очень положительная: чтит традиции.
«Чтит традиции» — это значит, что она напоказ ходит в мечеть каждый день. Сейчас это модно.
— Рад был тебя повидать, мам. Можешь выкинуть это дерьмо, — киваю на свой подарок, который она все так же без интереса перекладывает из руки в руку. — Будущий министр наверняка подарил что-то покруче.
Разворачиваюсь на каблуках, на ходу сдергивая галстук.
Мои десять минут вежливости закончились.
Я выхожу в коридор, и натыкаюсь на Адину — лучшую подружку Лейлы. Она даже рот приоткрывает от удивления. Я усмехаюсь, вспоминая, при каких обстоятельствах мы виделись в последний раз. Лейла мне изменила, а я в отместку трахнул ее подружку. Ту, с которой она тусит всегда и везде.
— Что ты тут делаешь? — густо краснеет Адина.
— Тебя ищу, — вру и хватаю ее за руку. Это же гостиница, тут должно быть куча закоулков, вот в одном из них я ее и трахну во второй раз.
— Наиль, подожди… — вяло сопротивляется моя жертва.
Останавливаюсь и вопросительно смотрю на нее.
— Я… Послушай, Лейла ничего не знает, и я не хочу…
Ее попытки казаться правильной просто смехотворны, особенно после того, как Адина мне отсосала по собственной инициативе. Еще тогда знал — видел — как она на меня смотрит. Только и ждала повода раздвинуть ноги. Ну ок, кто я такой, чтобы осуждать?
— Мы не должны повторять это снова. Так неправильно. Лейла здесь.
— Ты определись, в чем конкретно загвоздка: в твоем фальшивом чувстве вины или в том, что подружка может застукать тебя, трахающейся с ее бывшим.
Я циник. Нет, я хуже — я циник-одиночка, которому принципиально пофигу на всех женщин.
Адина медлит, крутит браслет на руке — и я вижу в этом знак согласия. Если женщина не готова к сексу, она просто уходит. А вот эти попытки казаться правильной недотрогой полный отстой.
Я заталкиваю ее в какую-то подсобку и даже не проверяю, закрыл ли дверь на защелку. Поворачиваю сучку животом к стене, задираю ее платье, отодвигаю в сторону трусики. Ломалась, а сама уже течет. Еще одна правда жизни: женщины — почти все — любят жесткий секс. Вся эта ваниль, ухаживания и прочая хрень — это для семейного секса раз в месяц. А когда появляется возможность перепихнуться по-быстрому, быть жестко оттраханной — они всегда мокрые и готовые.
— Наиль, ох, да… — Адина оттопыривает задницу.
Хочется предложить ей заткнуться, но я этого не делаю. На самом деле мне почти хочется, чтобы Лейла нас застукала. Мне хочется отнять у нее так много, как только смогу. Превратить и ее жизнь в ничто.
Это просто трах. Без чувств, без эмоций. Тоже самое, что дрочить, но чуточку приятнее.
В тишине и полумраке я просто вытрахиваю из себя всю грязь сегодняшнего вечера. Адина стонет и выкрикивает мое имя, грязные звуки шлепков моего таза об ее задницу совершенно не возбуждают, но я подбираюсь к краю.
— Я сейчас, сейчас… — бормочет Адина и почти сразу громко стонет.
Хватаю ее за бедра и жесткими толчками спускаю все в презерватив.
Это не тот секс, после которого хочется покурить и прижать к себе партнершу. Это физиология. Все равно, что закатать рукава рубашки, чтобы вымыть руки. Пока Адина пытается привести в порядок прическу, я швыряю презерватив куда-то в угол, застегиваю брюки, расправляю рубашку.
— Она любит тебя, — слышу я в спину. — До сих пор любит.
— Сколько угодно.
На улице тепло, поэтому я снимаю пиджак, перебрасываю его через плечо и бреду по улице, пытаясь понять, что я делаю со свей жизнью. Почему неделю назад все было просто, спокойно и идеально, а сейчас я словно играю в войнушку с собственной судьбой, и проигрываю на всех фронтах.
Я гуляю до самой темноты. Хотя, скорее просто брожу, как волк-одиночка.
И все-таки срываюсь. Набираю ее номер. И она сбрасывает после третьего гудка, то есть, телефон у нее под рукой, но говорить она не хочет. Или не может? Что она делает в одиннадцать вечера? Спит? Торчит в своем клубе? Трахается?
Через пару секунд получаю сообщение: «Я занята». Коротко, сухо. Обиделась, что я пять дней не давал о себе знать? Пишу в ответ: «Чем?» и получаю еще один обрубок: «У меня свидание».
Так я одним махом узнаю две вещи. Первая: за эти пять дней в жизни Осени появился мужчина. Вторая: очень вероятно, что теперь у нас уже никогда не будет ночных разговоров. Хотя нет, есть еще третья вещь: я хочу узнать, где именно Осень на своем жутко важном свидании, чтобы забрать ее оттуда.
Но это будет еще большая ошибка, чем секс в кладовке. Поэтому я сухо пишу в ответ: «Удачи, детка». Пишу, но не отправляю. Надеюсь, у нее все пройдет хуже некуда. Ведь тогда она перезвонит. Надеюсь, что перезвонит.
  
Глава двенадцатая: Осень
 
Ян заезжает за мной в шесть тридцать. Не опаздывает и зарабатывает себе первые бонусные очки. Терпеть не могу непунктуальных людей, потому что сама опаздываю исключительно в тех случаях, когда хочу дать понять человеку, что я о нем невысокого мнения и не дорожу нашими отношениями, личными или деловыми — без разницы.
Сегодня я впервые вижу его в костюме. Белоснежная рубашка, из рукавов пиджака чуть-чуть выглядывают манжеты с запонками, очень похожими на платину: простые квадраты с единственным кубическим черным камнем внутри. И он приехал с двумя букетами. Едва я открываю рот, чтобы спросить, для кого второй, как из комнаты на всех парах несется Маришка и собственнически обхватывает мою ногу. Сзади слышу причитания Любы: мы договорились, что она придержит Маришку в комнате, пока я не уеду. Знакомить дочь с мужчиной, который, вполне возможно, появился и исчезнет из моей жизни в один день, я точно не буду.
Но было бы слишком просто, если бы шло по плану. Ян присаживается на корточки и протягивает Маришке второй букет — маленький шедевр из декоративных подсолнухов. Дочка смотрит на подарок с опаской и говорит:
— Нельзя ничего брать у чужих.
Поднимает на меня взгляд, в поисках одобрения, и наклоняюсь, чтобы чмокнуть ее в макушку.
— Ну в таком случае, кнопка, давай знакомиться, — не пасует Ян. — Я — Ян.
Маришка деловито хмурится и снова смотрит на меня. Я утвердительно моргаю, и она говорит:
— Марина Андреевна Орлова. — Она еще не очень хорошо выговаривает все буквы, и поэтому Ян очень старается сдержать улыбку.
— Вот и познакомились, — говорит он со всей серьезностью, и снова предлагает Мышке взять букет.
Она принимает подарок с серьезным достоинством маленькой женщины, благодарит и, наконец, позволяет Любе увести себя обратно. Ян поднимается, неуловимым жестом расправляет брюки и вручает мой букет: радужную феерию из желтых, белых, красных и розовых тюльпанов.
— Ты выглядишь просто роскошно, — говорит с подкупающей искренностью, и я непроизвольно поправляю прическу. — Тебя стоило ждать всю неделю.
— Может, если мы подождем еще, в следующий раз я доберусь до статуса богини? — пытаюсь шутить я.
Нервничаю, чувствую себя не в своей тарелке. Я так давно ходила на свидания, что уже почти забыла, как это — чувствовать себя женщиной, которую ведут, а не которая ведет сама. Кроме того, я рассчитывала, что наша встреча пройдет более спокойно, по моему сценарию.
Я долго выбирала наряд для сегодняшнего вечера и остановилась на простом карамельном платье чуть ниже колен, с полуоткрытой спиной и полностью закрытой грудью. Волосы собрала в косу-венок, и добавила лоска тяжелыми украшениями с натуральными камнями. И мне вдруг приятно от того, что этот холеный мужчина разглядывает меня с нескрываемым восхищением и даже не пытается скрыть, что в своих мыслях пытается угадать, что скрывается под одеждой.