Полуночная свадьба

В первые дни знакомства с Франсуазой де Клере она придерживалась защитной тактики. Мало-помалу она успокоилась и перешла к обсуждению своей любимой темы.
Однажды, когда они сидели в желтой гостиной, Викторина заговорила о том, что скучает.
— Но у вас есть подруги!
— Да, у меня есть Люси де ла Вильбукар, Елена де Варель, Жанна де ла Коломбри. — Она задержалась на минуту и добавила: — И Франсуаза де Клере.
Франсуаза обняла ее. Они решили завтра выйти вместе в город. Г-жа де Витри обещала предоставить им карету. Когда они на другой день садились в нее, Викторина предложила Франсуазе:
— Хотите, отправимся в Лувр?
Карета остановилась у колоннады. Под сводами, справа и слева, высокие двери больших зал нижнего этажа были открыты. Их встретили древние камни Египта и Ассирии, стелы, обращенные лицом к саркофагам; в глубине одного — сфинкс из черного гранита сидел на задних лапах в своей вещей позе, между тем как в другом — высились чудовищные профили увенчанных митрами крылатых быков.
Викторина сделала гримаску:
— Я хотела бы посмотреть античную скульптуру. Жанна де ла Коломбри рассказывала о ней.
— Войдем туда с площади Карусель, — предложила Франсуаза.
Не раз в своих одиноких прогулках она посещала музей. Они прошли двор, где мальчишки играли волчками. Часы на павильоне кариатид[4] пробили три. Молодые девушки миновали входную загородку. Ее обрамляли две большие колонны розового порфира. Мелькнули, пролетая, голуби. Они вступили в главную галерею. Бронзовые и мраморные божества тянулись рядами на своих пьедесталах. Лаокоон, обвитый змеями, корчился среди группы человеческих тел. Кентавр выпячивал свой мускулистый торс. Они прошли мимо саркофага Тезея, где смерть украшена живыми фигурами. По обе стороны свода стояли Аполлон Бельведерский и Диана охотница в их бессмертных позах. На площадке главной лестницы из голого камня Самофракийская Победа рассекала воздух своими неподвижными иззубренными крыльями. Франсуаза показала на нее Викторине. Корабельная корма, казалось, трепетала под божественной ногой, на нее ступившей. Безликая статуя гордо демонстрировала эластичность своего мрамора и воинственную радость своего бессмертного тела.
— Как она прекрасна! — воскликнула Франсуаза, но Викторина уже ушла вперед, и она последовала за ней.
В молчаливых залах античной скульптуры было свежо и сыро. Красноватый цвет стен оттенял желтую белизну статуй. Их бледность контрастировала с позолотой расписных потолков. Молодые девушки тихо шли, наблюдая за безмятежной деятельностью застывшего в камне искусства. Древний раб из своего порфирового бассейна смотрел на них инкрустированными ониксовыми глазами. Каждая статуя жила в своем неподвижном и беспредельном движении. Боги и герои вершили героические или божественные дела. Минерва держала свои копье и щит, Венера — свое символическое яблоко, Марс — свой меч, Нептун — свой трезубец. Фавны смеялись. Дискоболы метали диск. Марсий с содранной кожей распростер на раздвоенном дереве свое дерзкое тело. Все они стояли, сидели или лежали. От одних оставался лишь обломок, голова или бюст; другим недоставало руки или ноги, но многие, целые и невредимые, гордо являли взору свой облик. Викторина глядела с любопытством. Сторож насмешливо посмотрел на них. Когда они вышли, Викторина принялась смеяться.
После посещения музея, заметив, что Франсуаза ничего не передала г-же де Витри, Викторина стала проявлять к ней больше доверия и дружбы. Она ей рассказала множество вещей и посвятила в свои тайные мысли. Франсуаза удивлялась, сколько затаенной порочности и нездорового любопытства содержалось в ее новой подруге. Г-жа де Витри иногда спрашивала Франсуазу насчет Викторины.
— Она очаровательна, — неизменно отвечала Франсуаза.
— Да, — подтверждала ее слова г-жа де Витри.
И не вдавалась в подробности поведения своей дочери, поглядывая в карманное зеркальце, в котором изучала тревожное состояние своей кожи. Приходила Викторина и увлекала новую подругу в свою комнату, чтобы рассказать ей тысячу вещей, из которых некоторые поражали воображение. Викторина хорошо знала жизнь слуг. В отсутствие м-ль Парпье дворецкий Эрнест развлекался с одной из горничных. Повар Жюль ревновал его, выражая крайнее недовольство.
— Знаешь, г-н Жюль — большой кавалер, — замечала Викторина.
Викторина попросила Франсуазу перейти с ней на «ты», так же, как и с другими ее подругами, хотя г-жа де Витри и не одобряла такой фамильярности. Викторина устроила у себя чай, чтобы познакомить девицу де Клере со своими подругами. Г-жа де Витри показалась среди них на минуту, затем удалилась как разумная мать. Когда она вышла, лица девушек повеселели. Жанна де ла Коломбри выглядела немного бледной и сонной, под ее глазами виднелась синева. Елена де Варель, крошечная и хорошенькая, все время поправляла свой корсаж. Люси де ла Вильбукар, высокая и плоская брюнетка, обладала довольно красивыми глазами и поджатыми, слегка опущенными губами.
Франсуаза чувствовала себя старшей и чужой в такой компании. У юных особ были общие тайны, намеки, свой особый язык. Они потихоньку перешептывались между собой. Франсуаза держалась в стороне. Барышни говорили Викторине на ушко свои секреты, которые ее, видимо, очень интересовали, потому что после их ухода она пребывала в задумчивости. Подбирая с тарелки кончиком пальца крошки сладкого пирога, она спросила Франсуазу:
— Ты когда-нибудь видела, Франсуаза, настоящего мужчину, совсем голого?
Франсуаза задумалась на минуту и ответила:
— Никогда.
— А я видела! — заявила Викторина с важностью, — г-на де Бокенкура.
Баронесса де Витри со своим удивительным чутьем к людям чрезвычайно уважала г-на де Бокенкура. Она ставила его необыкновенно высоко. В ее глазах он был совершеннейшим дворянином в старом стиле. Грубость его разговора, которую она прощала ему, происходила от некоторой душевной невинности, не видевшей ни в чем ничего плохого. Поэтому каждый год она приглашала г-на де Бокенкура погостить у нее в замке Витри на Уазе, где проводила лето и где Бокенкур пользовался совершенно особенными преимуществами. Г-жа де Витри, которая никогда не смеялась, находила удовольствие в его шутках. Так как они нравились, он не давал себе труда их разнообразить. Таким образом, он никогда не поднимался по широкой каменной лестнице, не пожалев вслух о тех временах, когда люди отправляли свои потребности на ступеньках. Он легко воображал себя в парике и парадном наряде присевшим удобно на корточки, чтобы облегчить свой желудок. Он уверял, что находит в старых нравах нечто величественное и уютное, что делает их много лучше современных обычаев, внушающих мысль, что природа знает стыдливость, которой на самом деле у нее нет, и прикрывающих естественные нужды жалкими и трусливыми хитростями, вместо того чтобы свободно их проявлять. Г-н де Бокенкур в прошлом году по обыкновению провел неделю в Витри на Уазе, и Викторина из окон своей комнаты наблюдала за окнами толстяка.
— Да, моя милая, я видела каждый вечер, как он ложился спать. Он не закрывал ставней и не опускал занавесок, когда раздевался догола. И в таком виде он прогуливался по комнате. Ах, как это было смешно! Я ему рассказала недавно у г-жи де Коломбри, что видела его в таком состоянии. Он потом не отставал от меня весь вечер... — И Викторина, вытянув свои худенькие руки, закинула их за голову. И минуту спустя добавила: — Скажи-ка, он за тобой тоже пробовал ухаживать, толстый Бокенкур?
Франсуаза сразу вспомнила маленькую гостиную на хорах подле органа, красное лицо, освещенное электричеством, анонимное письмо и свой гнев...
Викторина следила за ней с любопытством.
— Тебя когда-нибудь целовал мужчина? — спросила она.
— А тебя?
— Меня — нет. Но с Жанной, Еленой и Люси такое часто случалось. Особенно с Жанной и Еленой. У г-жи де ла Коломбри бывает много молодых людей, и Люси каждый год ездит на воды. Елена говорит, что приятнее всего, когда тебя целуют в шею. — Она помолчала, потом снова заговорила: — Мы иногда играем в поцелуи с Люси и Жанной. Люси всегда изображает мужчину. Это ей удается очень хорошо. Я для нее купила через Эрнеста пару накладных усов, но они колются и пахнут клеем. Пойдем в сад?