Шалость

  
III
 
Из пяти садовников, на обязанности которых лежало поддерживать в Эспиньоле цветники и огороды, наибольшим уважением г-на де Вердло пользовался Филипп Куаффар. Этот Куаффар, совсем недавно поступивший на службу к г-ну де Вердло, очень быстро заслужил его полное доверие. Он особенно был искусен в выращивании овощей и душистых фруктов. У него было множество рецептов относительно выращивания семян, пересаживания, стрижки деревьев, прививок и очистки сучьев. Кроме того, он являлся превосходным знатоком цветов. Совершенно невозможно было допытаться, где Куаффар накопил эти знания, потому что он был весьма молчалив и ни слова не говорил о своем прошлом. В один прекрасный день он явился в Эспиньоль, и г-н де Вердло нанял его на место старого Пьера Про, умершего от колик, которые высушили и скрутили его, как виноградную лозу. Куаффар был старательным стариком, высокого роста, с круглым лицом и отвислыми щеками, между которыми торчал чрезвычайно заостренный нос. По одной из его щек шла широкая царапина. Он слегка прихрамывал. Где же бедняга Куаффар получил эти неприятные украшения, без которых он не представлял бы ничего замечательного? Ему могло быть около шестидесяти лет. От него ничего нельзя было добиться о прежних занятиях. Он говорил только, что все время находился в деревне, но при таком образе жизни у него не было бы случая получить шрам на щеке. Кто же делается хромым только потому, что сажал салат или подпирал тычинками сахарный горох? Не были ли его шрам и прихрамывание следствием какого-либо приключения или ссоры? Когда ему намекали на это, Куаффар отвечал странной улыбкой и потиранием рук. Этот жест так же, как и отмалчивание Куаффара, вместе с благоволением к нему г-на де Вердло выводили из себя Аркенена. Куаффар и он ненавидели друг друга. У Куаффара была и другая странность. Если он ненавидел Аркенена, то равным образом ненавидел и свое ремесло, хотя знал его в совершенстве. Копать землю, полоть траву, сеять, сажать, подрезывать, убирать урожай — все это казалось ему низкой, отпугивающей, нелепой работой, о которой он не говорил иначе как с крайним отвращением. Надо было видеть его гримасу, когда он брался за лопату или грабли. Он относился к земле как к врагу и раздирал ее с яростью. Грубо и раздраженно он ударял ее каблуком и презрительно на нее сплевывал; с чувством злобы разбивал он кусок торфа и крошил его с яростным удовлетворением. Его ненависть одинаково простиралась и на цветы, и на фрукты. Он проклинал и запах их, и вкус. Он затыкал нос перед розой, а один вид персика доводил его до тошноты. Аркенен утверждал, что заметил его однажды поливающим в ярости грядку гвоздик из собственной лейки. Когда ему хвалили выращенные им растения, Куаффар пожимал плечами и косо смотрел в ответ. Надо быть поистине лишенным разума человеком, чтобы извлекать столько удовольствия из клочка земли и отдавать ему столько забот! Почему он, Куаффар, прикован к этой галере, почему теряет он за этой работой время, которое мог бы использовать по-другому? Он таил в себе жгучую зависть к Аркенену, которому мог бы помогать во многих работах, если бы всякий раз, как он хотел за это взяться, г-н де Вердло не отсылал его к садоводничеству, для которого он вовсе не был создан; ему нравилось ходить за лошадьми, оберегать дом и даже прислуживать за столом. В довершение всех несправедливостей подумайте о том, что он, как цирюльник, мог бы дать несколько очков вперед этому кучерскому скребку Аркенену! Но, скажите пожалуйста, разве когда брались во внимание достоинства людей неученых? Живое доказательство этому Куаффар видел в постоянных отказах. К его бедам прибавлялась еще одна, к которой он был не менее чувствителен. Прибытие в Эспиньоль Гоготты Бишлон было большим событием в жизни Куаффара. Он тотчас же начал питать влечение к Маргарите Бишлон, перешедшее скоро в страстное обожание. Когда он смотрел на нее, царапина на его щеке становилась ярко-пунцовой, а сам он впадал в возбуждение, которое становилось еще более пылким оттого, что м-ль Бишлон выказывала к нему самое жестокое равнодушие. Пылающие щеки Куаффара и его пылкость не производили на нее никакого впечатления, так же как и сладострастные дерзкие взгляды. В то время как Куаффар выбивался из сил, чтобы быть замеченным, Бишлон во все глаза смотрела на бравого Аркенена, которому не переставала посылать жеманные любезности, принимаемые им с небрежностью, еще более увеличивающей ярость раздражительного Куаффара. Но Аркенен имел неосторожность упорствовать в своем поведении. Хорошо! Когда он будет находиться в путешествии, в поисках новостей о своей сварливой супруге, он, Куаффар, постарается сделать последнее усилие, чтобы утвердить себя в сердце Гоготты Бишлон, а также на короткое время — и с каким еще успехом! — заменит Аркенена во всех его обязанностях около г-на де Вердло.
Таков был Филипп Куаффар, назначенный г-ном де Вердло в служители Помоны, который на следующий день после отъезда Аркенена часам к семи вечера предстал перед г-ном бароном, осторожно постучав перед этим в дверь комнаты, где г-н де Вердло находился в обществе девицы де Фреваль. День этот был ненастный; после небольшого перерыва снова начал накрапывать дождь. Через окна, выходившие в парк, видно было затянутое облаками небо и кусочек пруда, покрытого рябью от падающих капель. Так как погода не благоприятствовала прогулке, г-н де Вердло попросил Анну-Клод почитать ему что-нибудь вслух. Когда вошел Куаффар, девица де Фреваль еще держала в руках книгу. Куаффар казался смущенным и чувствовал себя неловко. Девица де Фреваль заметила, что шрам на его щеке утратил свой обычный белый цвет. Сам он хромал меньше, чем обыкновенно Г-н де Вердло спросил:
— В чем дело, Куаффар?
Куаффар, потирая руки, казалось, медлил с ответом.
— Там, господин барон… Там какой-то хорошо одетый человек, дворянин, вероятно, просит пристанища на ночь. Он говорит, что дороги полны воды и что лошадь его падает от усталости.
Г-н де Вердло испустил восклицание:
— О, боже! И Аркенена здесь нет!
Эти слова пронзили душу Куаффара, лицо которого при имени Аркенена исказилось гримасой ненависти. Г-н де Вердло добавил:
— Ну, все равно, нельзя оставлять дворянина под дождем. Пусть он войдет. Распорядись, чтобы приготовили голубую комнату, возле моей. А как назвал себя этот кавалер?
— Он сказал, господин барон, что его зовут кавалер де Бреж и что он — офицер.
— Офицер? Попроси его войти, Куаффар.
Куаффар, казалось, колебался. Шрам из беловатого стал розовым. Направляясь к двери, он сделал жест, как будто хотел что-то сказать. Дойдя до порога, он обернулся, но махнул рукой и вышел.
Г-н де Вердло втянул в ноздрю понюшку табаку.
— Что такое с Куаффаром? У него сегодня совсем странный вид.
Протекла минута молчания. Слышно было, как дождь ударял в стекла. Затем на плитах вестибюля прозвенели шпоры. Дверь отворилась, и путешественник вошел в комнату. Он был высокого роста и хорошо сложен. Его одежда являла некоторое подобие военной формы: сюртук с обшлагами и отворотами, несколько отличающийся от тех, которые обычно носят офицеры, — то, что сейчас же бросилось бы в глаза г-ну де Вердло, если бы он умел разбираться в нашивках. Но г-н де Вердло никогда не был на военной службе. Кроме того, внимание его привлекало лицо незнакомца, а не его одежда. Черты были правильные, резко выраженные, с оттенком надменности и хитрости, суровости и пленительности, одновременно и подвижные и скрытные. Однако гость приближался. Голос его прозвучал отрывисто и немного резко. Он поблагодарил г-на де Вердло за гостеприимство, которым воспользуется на одну только ночь, так как завтра на заре ему уже надо отправляться в путь. Он — офицер и догоняет свой полк. Он приносит извинение за поздний час своего посещения, ссылаясь на трудность путешествия по дорогам, на усталость своей лошади, нанятой им по пути. Все это было сказано в прекрасных выражениях, но с той странностью, что глаза говорившего не следили за направлением его слов. Это тотчас же было замечено г-ном де Вердло, который взглянул на то место, где сидела Анна-Клод де Фреваль. Если бы г-н Вердло был более внимательным, он был бы весьма удивлен бледностью, разлившеюся по лицу молодой девушки, и легким дрожанием ее руки, опирающейся на стол, но г-н де Вердло смотрел теперь на дождевые капли, которые скатывались с мокрой треуголки офицера, падая одна за другой на паркет. Он обдумывал фразы, которыми надо было ответить на слова вежливости и благодарности, только что обращенные к нему новоприбывшим. Ему не удалось придумать ничего лучшего, как пригласить путника за стол. Г-н де Бреж отклонил предложение, ссылаясь на крайнюю усталость и потребность в отдыхе. Он почтительно поклонился девице де Фреваль, приложив палец к губам, а затем послушно последовал за г-ном де Вердло, который, ничего не заметив, шел впереди, чтобы показать гостю дорогу в приготовленную для него комнату. Как только захлопнулась дверь, Анна-Клод де Фреваль одно мгновение оставалась неподвижной и погруженной в оцепенение, затем внезапно прижала свои руки к сердцу, удерживая рыдание, которое сжало ей горло и заставило трепетать плечи.