Бездна (Миф о Юрии Андропове)
Делая крутой левый поворот, Ратовский увидел круглые часы на фонарном столбе и сказал:
— Через пятнадцать — двадцать минут почувствуете себя нормально.
— Преотлично,— откликнулся господин Копыленко.— Нормально так нормально. Нам без разницы.
Дело в том, что, перед тем как выйти из той комнаты, где утром обнаружил себя Владимир Александрович, искуситель Станислав Янович дал ему плоскую таблетку мышиного цвета, сказав: «Чтобы снять стресс», и наш печальный герой ее с готовностью скушал, злорадно подумав тогда: «Хорошо бы — яд».
А сейчас мысли посещали Владимира Александровича довольно-таки странные. То он предался рассуждениям о своем внутреннем голосе. Куда он делся? Ведь с того момента, как в комнате появился господин Ратовский в своем махровом халате, «голос» ни разу даже не пискнул. «Скорее всего, он умер от всех этих передряг»,— решил бывший советский гражданин Копыленко. И возникла интересная, интригующая мысль: «А что, если этот субъект начнет во мне гнить? Ведь трупы гниют». Но дальше на эту заупокойную тему рассуждать стало неинтересно, и Владимир Александрович восстановил в своем воображении совсем недавно случившуюся картину: в унитазе горят те гнусные фотографии, негативы, которые он внимательно просмотрел. В маленький адов костер Станислав Янович подбрасывает разодранные на части: его, В.А. Копыленко, служебное удостоверение, авиабилет «Вена — Москва», пропуск в сотый отдел ГУМа, почему-то оказавшийся среди документов, незаполненные договора Внешторга СССР. Только советский загранпаспорт не подвергся аутодафе. «Что по этому поводу говорили древние греки?»— спросил Ратовский, снизу подсвеченный пламенем и, как две капли воды, похожий на Мефистофеля с какой-то старой гравюры. «Что они говорили?» — безвольно, скорее по инерции спросил Владимир Александрович в тесной уборной, где они оба стояли, прижавшись к противоположным стенам, наблюдая сожжение прошлого нашего героя — впрочем, второстепенного в повествовании о жизни и смерти Юрия Владимировича Андропова, именно пешки. Однако в тот миг эта пешка, косясь на Мефистофеля — Ратовского, воинственно подумал: «Трахнуть бы тебя сейчас, падла вонючая»,— даже не шелохнувшись. «Древние греки говорили,— последовал ответ в уборной, заполненной чадом и дымом: — Мосты сожжены».
— Мосты сожжены…— простонал Владимир Александрович, откидываясь на мягкую спинку серебристого «мерседеса».
Упругая, могучая сила, судорогой пройдя по телу, вернула его в реальный мир.
— Ну вот вы и в норме,— улыбнулся в зеркальце Станислав Янович, криво растянув губы.— Мы уже почти на месте. Посему, сударь, подведем черту. Все необходимые бумаги при вас. Главное — паспорт с въездной визой в Англию и авиабилет. Первый скромный гонорар в наших стерлингах вам вручен. Мы прощаемся у стойки таможенного досмотра. Без рукопожатий, без объятий. Там моя миссия заканчивается. Я вас передаю в другие руки. В салоне лайнера вы будете под присмотром. Только никого не выискивайте, не вертите головой. Ваш сопровождающий — инкогнито. И пожалуйста, Владимир Александрович, никаких глупостей. Лучше всего подремать. В лондонском аэропорту Хитроу вас встретят. Вопросы есть?
Владимир Александрович Копыленко молчал — он плакал. Второй раз за истекающие сутки.
Впереди на серебристый «мерседес» надвигался, сияя всеми своими огнями, Швехат — международный аэропорт австрийской столицы.
…Все было, как сказал господин Ратовский. В аэропорту Хитроу Владимир Александрович, проспав весь рейс после того, как была принята изрядная доза водки с тоником (надо сказать, в нарушение инструкций Станислава Яновича), был встречен вежливым субъектом в пальто модного, элегантного покроя. Не представившись, джентльмен препроводил нашего путешественника к черной старомодной машине. За рулем сидел второй субъект, хотя и молодой, но весьма сумрачного вида, не проронивший ни слова. Как только ответственный живой груз в виде господина Копыленко был погружен на заднее сиденье, очутившись рядом со своим сопровождающим, машина почти бесшумно рванула с места, тут же развив завидную скорость. По бокам, за окнами, стремительно улетал назад Лондон в феерии ночного освещения.
Наконец сопровождающий, деликатно кашлянув в кулак, заговорил, по-английски:
— Итак, господин Копыленко… Все для осуществления вашей ответственной акции подготовлено.
— Какой акции? — сразу не врубившись в ситуацию после воздушного сна, замешанного на алкогольных парах, наивно спросил Владимир Александрович.
— Тезисы для вашего прошения британскому правительству вы найдете на столе в спальне, где будете сегодня ночевать. Ознакомьтесь с тезисами и перепишите текст от руки. Будет желание внести что-то от себя — пожалуйста. Сегодня уже поздно. Отдохните с дороги, поработайте над прошением, а завтра мы вас отвезем куда нужно, подробно проинструктируем как и что, но — всему свое время. Кстати, вот Серж…— Говоривший, он был молод, лет тридцати, бесцветен, с незапоминающимся лицом, показал кивком головы на шофера.— Так его и зовите — Серж…
— Он француз? — зачем-то перебил Владимир Александрович.
— Француз. Словом, Серж — ваш телохранитель. До завтрашнего утра со всеми вопросами — к нему.
Черная машина въезжала на нарядную, сверкающую огнями площадь, и господин Копыленко начал что-то узнавать — он раньше по делам службы несколько раз бывал в Лондоне.
— Площадь Пикадилли? — спросил он, как старательный турист.
— Совершенно верно, Владимир Александрович, Пикадилли-Серкус, мы почти приехали. Будете жить в самом центре нашей столицы.
Свернули в темноватый, безлюдный переулок. Еще несколько поворотов — и черная машина остановилась у подъезда мрачноватого дома, который охраняли два весьма престарелых гранитных льва грустного, сосредоточенного вида; У одного из них был отколот нос. Ни вывески, ни рекламы.
— Как же называется отель? — спросил господин Копыленко, выбираясь из машины на волю (если это воля).
— Вы будете жить на частной квартире,— последовал ответ.
Вошли в просторный подъезд и уперлись в металлическую дверь. Сопровождающий нажал несколько кнопок на щите. Дверь открылась. Лифт. Кабина оказалась внизу. Быстро («Скоростной лифт»,— определил Владимир Александрович) поднялись на седьмой этаж. Молодой человек открыл ключом одну из четырех дверей на площадке, и все трое оказались в холле, залитом ярким светом. Тут же появилась приветливая женщина лет сорока, полнеющая брюнетка, в строгом, даже пуританском костюме:
— Добрый вечер, джентльмены. Для вас все готово. Вторая дверь по коридору направо.
Жилье, предоставленное господину Копыленко, состояло из двух комнат — гостиной и спальни. Была еще одна маленькая прихожая с диваном и круглым столиком с телефоном. Ванна, прочие удобства. Ни балкона, ни лоджии. Все окна выходят во двор — колодец, замкнутый такими же старыми домами.
Серж тут же прочно сел на диван возле столика с телефоном. Он был грузен, широк в плечах, коротко стриженная голова сидела на мощной бритой шее, и под пиджаком угадывались тугие накачанные мышцы.
— Располагайтесь, Владимир Александрович, отдыхайте. Ужин закажете через Сержа, хозяйка принесет. Не забудьте о прошении. Все необходимое, как я уже сказал, найдете на столе в спальне. До завтра. Как у вас в России говорят? Утро вечера мудренее?
Молодой человек удалился.
Глядя на захлопнувшуюся дверь, господин — или джентльмен — Копыленко подумал с определенной долей восхищения: «Все о нас знают, паразиты. Изучили досконально. Даже поговорки русского народа. Во, суки!»
Серж неподвижно сидел на диване, и только раз Владимир Александрович поймал его короткий внимательный взгляд.
— Вы, Серж, кем у них работаете? — решил вступить в беседу господин Копыленко.
Ответа не последовало.
— Молчун,— обиделся Владимир Александрович и удалился в гостиную, закрыв за собой дверь.
Походил по комнате. Включил торшеры — их оказалось три. Включил телевизор. По двум программам передавали рекламу, по третьему шел боевик, наверное, американский: за кем-то по запруженной народом и машинами улице гнались полицейские.