Бездна (Миф о Юрии Андропове)
«Ровным счетом ничего не произошло, Геннадий Викторович».
«Я понимаю. На сплетни у нас народ горазд. Говорят, влюблена она в тебя до беспамятства. Была… Жаль девку…»
«Да что случилось?»
Зазвонил телефон. Геннадий Викторович поднял трубку:
«Горком комсомола. У аппарата Виноградов».
…Телефон продолжал звонить настойчиво, с равными перерывами.
Председатель КГБ, открыв глаза, поднял телефонную трубку, спросил хрипло:
— Что?
— Юрий Владимирович, опять Заграев вас домогается. Послать его…
— Да нет,— перебил Андропов.— Переключите на меня.— В трубке уже слышалось прерывистое дыхание,— Здравствуйте, Владимир Павлович — Голос хозяина Лубянки звучал спокойно, вежливо, но холодно.
— Добрый вечер, Юрий Владимирович, вы уж извините, что так поздно беспокою вас… Но крайние, самые крайние обстоятельства…— В своей роскошной квартире на улице Горького Владимир Павлович Заграев просто задыхался от волнения.— Да, самые крайние. Вынуждают… В столь поздний час…
— Да вы успокойтесь, Владимир Павлович. В чем дело?
— Вы наверняка в курсе… На этой идиотской демонстрации, на Пушкинской площади… Ну… О, Господи! Был арестован мой сын, Виталий…
— Факт прискорбный.— Юрий Владимирович помедлил.— Владимир Павлович, вам было известно, что сын состоит членом подпольной фашистской организации?
— Нет! Клянусь, нет! — исторг вопль Владимир Павлович.— Если бы я знал… Собственными руками… Юрий Владимирович, по старой дружбе…— «Старая дружба» заключалась в том, что они были лично знакомы: много лет назад на каком-то месячном семинаре в Высшей партийной школе оба читали лекции, каждый по своему предмету, и за этот месяц часто встречались, беседовали, вместе оказывались за столиком во время обедов и вечернего чаепития.-…По старой дружбе. Ведь мой Виталий еще совсем мальчик, девятнадцати нету, по глупости. Клянусь, он не представляет для общества никакой опасности. Теперь я лично займусь его нравственным воспитанием…— «Тебе ли толковать о нравственности, толстый боров»,— подумал Андропов.— А в милиции… Ему удалось позвонить домой. В милиции его бьют, издеваются. Моя Зина слегла от горя…
— Милиция мне не подчиняется,— перебил Председатель КГБ.— Звоните Щелокову.
— Юрий Владимирович, голубчик, ведь вы все можете!
«Действительно, все»,— подумал Андропов и спросил в лоб:
— Владимир Павлович, что это у вас там в институте за настроения распространяются?
Возникла пауза. В телефонной трубке лишь тяжело, с хрипом дышали.
— То есть, Юрий Владимирович?
— Настроения такого рода: будто бы Комитет госбезопасности провоцирует избиение партийных кадров по сталинской методике, продвигает своих людей на высшие государственные посты.
На той стороне телефонного разговора что-то произошло: в трубке — скрип, легкий треск, потом полная тишина. Похоже, Владимир Павлович Заграев лишился чувств и грохнулся на пол. Но вот возобновилось тяжелое дыхание, и он залепетал сдавленным свистящим голосом:
— Юрий Владимирович… Это какое-то недоразумение. Навет… Клянусь, наговор.
— Вот что,— жестко, властно перебил Андропов,— вы там, у себя в институте, Владимир Павлович, наведите порядок, разберитесь в настроениях товарищей.
— Да! Да! Юрий Владимирович! Непременно! Разберусь и доложу. Я… Мы… Мы вас не подведем.
«Что и требовалось доказать».
— И будьте со мной, Владимир Павлович, всегда откровенны.
— Да я всем сердцем! Всегда, всегда!…
«Ну и последний удар, завершающий».
— Не лукавьте, не лукавьте, товарищ Заграев. А кто, и в довольно-таки зрелые годы, тайно почитывал «Майн кампф», «Протоколы…» и прочую подобную литературу? — В трубке все замерло, похоже, там назревал второй обморок.— А ведь яблоко от яблони недалеко падает. Но, Владимир Павлович, успокойтесь. Кто прошлое помянет… Словом, положим эти ваши грешки под сукно. А с сыном я попытаюсь вам помочь. Спокойной ночи.— И Председатель КГБ положил трубку.
«Так… Вроде бы есть песенка прощальная, и там такие слова: «Еще один звонок, и поезд отойдет». Еще один звонок».
Юрий Владимирович поднял трубку телефона и набрал нужный номер.
— Полковник Рябинин у аппарата,— тут же прозвучал спокойный, четкий голос.
— Добрый вечер, Иван Петрович. Вот что: надо отпустить домой этого Виталия Заграева. С милицией у вас все отработано?
— Как всегда, Юрий Владимирович.
— Отпускайте. Но возьмите подписку о невыезде из Москвы, скажем, на полгода. Сохраним психологическое воздействие на эту публику.
— Слушаюсь, Юрий Владимирович!
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Председатель КГБ набрал номер своего домашнего телефона:
— Таня, я сегодня останусь у себя ночевать.
— Но почему…
— Все, все! Много работы.— Он положил, нет, скорее бросил телефонную трубку и тут же выругал себя за несдержанность.
Настроение стало портиться.
«Заказать, что ли, ужин? Нет, есть не хочется. Вскипячу чаю, попью с печеньем».
Юрий Владимирович переменил в кресле позу, расслабился, вытянул ноги. Закрыл глаза.
«Все, все. Сейчас этот кошмар кончится».
«…Ты не знаешь, что случилось?» — Первый секретарь Рыбинского горкома комсомола испытующе смотрел в глаза Юрия Андропова.
Двадцатитрехлетний Юрий Владимирович взгляда не отвел.
«Клянусь, не знаю».
«В начале июня, когда паводковые воды сошли, у деревни Холмики, недалеко от Мологи, два трупа нашли, утопленницы…»
«Кто же?» — вырвалось у второго секретаря Ярославского обкома комсомола.
«Софья Плахова и ее бабушка по матери, Анисья Ивановна Валькова, древняя старуха. Она, совсем одна, в этой деревне жила, в Холмиках, на берегу Мологи».
«Какое несчастье!» — искренне прошептал Юрий Андропов.
«Самое ужасное в этой истории…— Геннадий Викторович извлек из кармана кисет с махоркой и листками нарезанной газеты, стал скручивать козью ножку. Долго не получалось — желто-коричневые пальцы дрожали. Наконец скрутил, чиркнул спичкой, окутался облаком ядовитого дыма.— Самое ужасное в том, что они связали себя веревкой, к ней подцепили пудовую гирю, а старуха к рукам привязала еще какую-то икону. Так их и нашли. Шум поднялся, следствие. Медицинское вскрытие трупов. И оно показало: изнасилована была Соня Плахова».
Юрий Андропов молчал.
«Вот такие дела, товарищ секретарь,— Геннадий Викторович опять окутался облаком махорочного дыма,— Кстати… Когда у тебя был Валерий Гаянов?»
«Точно не помню. Наверное, в середине апреля. А что?»
«Да так. В общем, ты не бери в голову. Дело о самоубийстве Софьи Плаховой закрыто. Только тут у нас новый молодой следователь есть, дотошный парень. Он утопленницами занимался. Есть у него свое особое мнение. Вроде не согласен он с закрытием дела».
«Юрий Владимирович! Геннадий Викторович! — прозвучал игривый женский голос,— Куда вы запропастились? Народ требует».
«Идем, идем! — Секретарь Рыбинского горкома комсомола крепко взял Андропова под руку.— Пошли, по прощальной рюмке. До поезда полчаса. Машина тебя уже ждет».
…Председатель КГБ открыл глаза. И — Господи! Хотя бы в последний раз… в сознании прозвучало: «Зачем ты это сделал, Юра?!»
«Все… Теперь — все».
Лицо покрывали крупные капли пота.
Валерию Гаянову не суждено было стать сиамским братом Юрию Андропову, вести его по пути карьеры вверх: в конце 1937 года, когда по всем этажам руководства комсомолом прокатилась вторая массовая волна репрессий, он был арестован как «враг народа», его судила «тройка». Во время короткого «следствия», длившегося меньше часа, имя Софьи Плаховой не всплывало. Приговор был скорый и неправый: расстрел.
Из дневника Виталия Заграева
21.4.82
Суки! Палачи! Жидо-масонские выкормыши! Ненавижу! Всех ненавижу.
Как они нас сделали! Почему?