Преодоление

— Слушает он меня! — вспыхнул тот. — Если б ты меня слушался, — уставился он сердито в глаза Станиславу и постучал костяшками пальцев по столу. — Да, если б ты слушался меня, то на свет не появилось бы вот это… — толкнул он брезгливо одним пальцем какую‑то папку в сторону Станислава.
— Что это? — спросил тот, открывая. — Гм…
М. В. Конязев, диссертация… На соискание звания кандидата технических наук. — Станислав посмотрел на Хрулева. — Я что‑то не улавливаю, Дмитрий Васильевич…
— Тебе знаком сей товарищ? — кивнул Хрулев на папку.
Станислав подумал, повторил шепотом фамилию диссертанта, покачал головой.
— Не знаешь? — воскликнул Хрулев. — А откуда он тебя знает?
— Понятия не имею. Вообще‑то, кажется, будто где‑то я мельком слышал фамилию такую, но…
— Будто, где‑то, когда‑то… Эту диссертацию прислали мне из института на отзыв. Я ее прочел. Это полновесный научный труд, сделан толково с привлечением массы различных материалов. Сомнений нет, что вышеобозначенный Конзев получит то, чего хочет. Только вмешательство сверхъестественных сил не позволит ему защититься с блеском. Но поскольку мы не мистики, необходимо самим принять меры, чтобы он не защитился.
— Как так? Почему?
— Потому что, — показал Хрулев на диссертацию, — здесь все твое: идея, разработки, схемы, даже твой стиль корявый! Кому ты давал читать свои материалы?
— Никому.
— Каким же образом, скажи на милость, твоя многолетняя работа оказалась у другого? — спросил Хрулев тоном, с которым обращался к провинившимся начальникам цехов. — Вот, Ветлицкий, бери трактат и читай. Внимательно читай. Затем собери все первичные материалы и неси сюда, на стол мне, понял? Я сам разберусь и прижму этого прохвоста. При всем честном народе. Не видать ему ученой степени, как своих ушей! А ты‑то? Эх!.. Сколько раз твердил тебе: пошли заявку в комитет! Нет, дотянул… Уходи с глаз моих вон туда в комнату отдыха, — показал Хрулев на дверь, вмонтированную в дубовую панель кабинета.
Часа два спустя, Ветлицкий вернулся к Хрулеву. Лицо спокойно, только глаза блестели неестественно, отражая истинные чувства, обуревавшие его.
«Молодец, умеет держаться, как подобает мужчине», — посмотрел на него директор с уважением, спросил коротко:
— Ну? Твое?
Станислав положил диссертацию на стол, кашлянул натянуто.
— Хоть убей, не знаю, как моя работа попала к М. В. Конязеву, которого я не знаю.
— Ну я не детектив… В общем, делай, как договорились.
Ветлицкий вышел за проходную. Конец дня, а жара жуткая. В горле пересохло. Спустился в городской сад на берегу Волги, но павильон кафе закрыт наглухо. От стакана теплой газировки не полегчало. Направился домой.
В квартире по–прежнему никого. Снял рубашку, умылся, вытер влажной тряпкой пыль на столе, раскрыл нижний отсек книжного шкафа, принялся вытаскивать папки со своими трудами. На вид они стали вроде потоньше. Спрессовались? Надобно выбрать из них главные разработки и схемы для сличения с диссертацией Конязева, но ни в одной из папок их не оказалось. Оставалось еще много разных бумаг с материалами, но это второстепенные, вспомогательные, а самое ценное, основное кто‑то изъял, притом знал совершенно точно, что похищает.
Ветлицкий сел на стул, уронил руки на колени. Лицо враз осунулось, раскрытые, раскуроченные кем‑то папки валялись у ног. Оставшиеся листки больше никакой реальной ценности не представляли, с их помощью ничего не докажешь, плагиатора не разоблачишь. Хрулеву нести нечего.
«Я не ради степени ученой корплю. Я стараюсь решить задачу, над которой бьются инженеры и у нас, и за границей. Здесь спешка недопустима…» Не хотел кур смешить, а теперь куры сами будут хохотать над тобой до упаду.
Посмотрел на знакомые листки. Это была макулатура, отходы.
В глазах потемнело. Должно быть, яростное отчаянье перелилось вместе с кровью из сердца в руки. Не глядя, он стал хватать бумаги, рвать их и швырять под ноги. Когда все было закончено, сгреб клочки носком туфли в кучу, сел и вздохнул, как после тяжкой работы, но облегчения не наступило, оставалось тягостное ощущение, словно что‑то еще не доделано, не доведено до конца.
Пошел на кухню, там глаза мозолила раковина, полная грязной посуды. Поморщился с отвращением. «Кто мог здесь быть вчера ночью? Где пропадает Гера, если она не в командировке?» — Постоял, подумал. Вдруг у него проклюнулась не догадка, а какое‑то подобие догадки, подозрение. «Уж не родственничек ли какой тещин распатронил мои папки?» От мысли такой еще жарче стало. Взял из буфета парадный бокал, налил в ванной из крана теплой, пахнущей хлоркой воды, выпил.
Зазвонил оживший телефон, со станции сообщили о включении аппарата. Теперь можно позвонить Гере на работу. Набрал номер, но никто не ответил, стал звонить подруге ее Розе — отозвалась из дому. На вопрос Ветлицкого ответила, что жены его сегодня на работе не было, скорее всего она уехала на объект.
— На какой объект?
— А кто ее знает. «Ушла на базу», как пишут на дверях магазина продавщицы, когда им надо улизнуть куда‑то по своим делишкам.
— Роза, извините, я ничего не понимаю.
— ^Неужели? Не знаете даже того, что у вашей супруги наладились м–м-м… сердечные отношения с прежним любовником? Ну, Стас, мне право жаль вас, вы же совсем слепой! — заворковала Роза не без ехидства. — Ведь знаете, говорят, — любовь заново еще вкуснее, ха–ха!
— Вы врете все!
— Фу, Стас, как грубо… Я всегда считала вас воспитанным интеллигентным человеком, а вы… Когда я вижу, как вас обманывают, я не могу… мне просто совесть не позволяет молчать. Я одно не понимаю: если Гера решила окончательно переключиться на Марека, зачем она вас водит за нос?
— Какого Марека? — выдохнул в трубку Станислав.
— Как какого? Марека Конязева, конечно! Гера была влюблена в него, как кошка, а когда забеременела, он ее бросил. Меня саму поразило, когда узнала, что после четырехлетнего перерыва они опять вошли в контакт… Алик — это его сын. Так по крайней мере утверждает Гера, хотя верить ей…
Станислав открыл было рот, но голос осекся.
— Алло! Вы меня слышите, Стас? Алло!
Он положил трубку, медленно прошел на балкон, встал, держась за перила, и прикусил губы, чтоб не застонать. Подлое предательство, открывшееся ему, отдалось в груди глубокой болыо.
Во двор въехала «Волга» и остановилась у подъезда. Это было такси. Задняя дверка открылась, из нее выпорхнула Гера и, повернувшись назад, протянула руку за сумочкой, взглянула машинально на свой балкон и быстро сказала что‑то сидевшему в такси. Машина тотчас уехала, а Гера вошла в подъезд. Загудел лифт, стукнула входная дверь.
— Ты уже вернулся? — протянула Гера в нос, глядя на мужа, стоящего на балконе, но к нему не подошла. Помялась, раздумывая, то ли собиралась с духом, затем бодро сказала: — Ну, приветик!
Станислав движением подбородка молча указал в сторону отъехавшей «Волги».
— 3–з-забавно… Ты уж до того опустился, что подглядываешь за мной? — выпрямилась заносчиво Гера.
Станислав прошел мимо нее в комнату. Гера, глядя себе под ноги и морща сосредоточенно лоб, — за ним.
— Ой, что здесь такое? — остановилась она перед кучей рваной бумаги на полу.
— То, что ты не успела украсть.
— Что можно украсть у нищего? Смешно! — фыркнула Гера со спесивой миной.
— Ты не просто воровка, ты хуже! Ты влезла мне в душу и опоганила все! Предательница!
— Ах, как громко! Что бы это я могла у тебя украсть? — прищурилась Гера.
— Все, что понадобилось тебе для того, чтоб откупить любовника, а ему, — чтоб состряпать диссертацию.
Ноздри у Геры сделались как бы прозрачнее и тоньше:
— Ну, этот номер тебе не удастся. Если я и взяла какую‑то бумажку из твоего кавардака, так что из этого? Все равно их там лежат горы годами, пыль только собирают. Подумаешь, драгоценность! Но раз ты так заговорил, то и я тебя предупреждаю: разойдемся лучше по–мирному. После того, что произошло, ты отлично понимаешь: совместная жизнь у нас невозможна. Надеюсь, ты не станешь возражать, если я подам на развод?