Охотничьи тропы

— Не бойся, здесь тебя никто не тронет.
Сели в лодку. Оттолкнулись от берега. Неподвижная вода казалась густой, как хороший деготь. А недалеко за тенью горы начиналась полированная гладь.
Над Алтаем — величественная тишина!
На юг летели лебеди. Стая красивых птиц отражалась, в озере, точно белое перистое облако.
Мы выплыли на середину залива, оглянулись и положили весла, очарованные непередаваемой красотой. В озере лежала блещущая всеми красками гора, и была она еще прекраснее настоящей горы. Казалось, тысячи радуг свились в клубок и упали в сонную воду. Ниже радуг, под водой — голубой небосвод. Наша лодка тихо плыла как бы между двух небес.
  
Анатолий Ольхон
 
КОНЕЦ АВГУСТА
 
 
 
Вихрей затейные игры
 
Стали колючи и хмуры.
 
В зелени будто бы тигры
 
Прячут пятнистые шкуры.
 
      Каплями талого воска
 
      Лиственницы истекают.
 
      Гуси стремительно-броско
 
      В темных озерах мелькают.
 
Белка в пушистой кольчуге
 
Бродит в кедровых вершинах.
 
Хлеб поспевает на юге—
 
Здесь поспевает пушнина.
 
      Время готовить винтовку.
 
      Ночи беззвездны и глухи.
 
      Завтра влетят на зимовку
 
      Пышные, белые мухи,
 
Завтра по первой пороше
 
Мне, зверолову, работа:
 
Осень сулит быть хорошей—
 
Добрая будет охота.
 
 
  
А. Коптелов
 
НА ОЗЕРЕ ЧАНЫ
 
Впервые я тонул на «море». Это было шесть лет тому назад темной октябрьской ночью…
Впрочем, об этом нужно рассказать по порядку.
Утятник Ефим собирается на большую осеннюю охоту. С ним едет Тимофей, человек непомерно высокого роста и огромной силы. Мне очень хочется поехать с ними на большую воду, но я не умею плавать на лодке. В непогоду на обширном плесе меня могут захлестать волны. Ефим громким раскатистым голосом советует мне:
— Если хочешь научиться плавать, надо броситься в «море»…
Я хочу быть настоящим охотником и решаюсь броситься в «море»…
На станции Барабинск мы выходим из вагона и садимся в грузовой автомобиль Рыбтреста. Наш путь лежит на юг, через степные деревни, поля, редкие березовые колки, мимо озер и болот.
Поздним вечером грузовик врывается в маленькую деревушку Квашнино. Серые деревянные избы, возле которых нет ни деревца, ни кустика, стоят двумя шеренгами. Нигде — ни огонька. Под лунным светом тускло блестят маленькие окна. Посреди улицы — колья: здесь «садят» сети и невода на крепкие веревки. По одну сторону деревни — открытое «море», по другую — залив. Между берегом и огородами — деревянное царство: скрипуче стонут дряхлые мельницы, оставшиеся свидетелями былых эпох, эпох дерева и соломы. Их мрачные силуэты на темносинем небе напоминают нам великанов, которые тщетно взмахивают уродливыми руками, чтобы снять дырявые от ветра и дождя, дырявые от веков шляпы и поклониться приезжим.
Я иду на берег. По дремлющей воде луна прокладывает к мельницам золотую тропу. Где-то вдали играют трубы лебединого оркестра. Изредка слышно, как могучие птицы ударяют крыльями о звонкую воду.
— На косе у Холостого лебеди галдят. Табунятся. Зиму чуют.
Я вздрагиваю, услышав незнакомый голос. Рядом со мной стоит невысокий старичок в потертом дубленом полушубке. За плечами его торчит старая охотничья берданка. Я спрашиваю о Холостом.
— Остров такой есть, — поясняет старый сторож. — Вон там, напротив Лежана, куда вы собираетесь. А в эту сторону, влево-то, пойдет «море».
— Да, к зиме дело движется, — задумчиво продолжает он. — Лебедь несет снег на носу. Так старики говорили. Даже примета есть: лебедь летит — к снегу, гусь — к дождю.
На рассвете я снова иду на берег. От рыбных складов далеко в воду проложен помост, у конца его стоит новенький катер с баржей. На горизонте виднеется Лежан, севернее — самое большое Ярковское плесо. В начале оно окаймлено желтыми камышами, а вдали сливается с небосклоном.
С юго-запада быстро надвигаются рваные облака песочного цвета. А немного спустя небо становится похожим на свежевспаханную целину. Над водными просторами молча, редкими шеренгами проносятся чайки. Погода быстро меняется.
Над катером взлетает дымок. Я прощаюсь с ихтиологом и спешу к помосту. Мои товарищи уже грузятся. К корме катера привязана большая дощатая лодка на две пары весел. В ней лежит одна лопата, заменяющая кормовое весло. С радостью осматриваю лодку. По всей вероятности, ее уступят мне, новичку, решившемуся впервые в одиночку плыть по большой воде. У ней плоское дно и высокие борта, — из такой посудины я не вывалюсь даже в непогоду.
Катер разрезает длинное плесо. По обе стороны лежат острова. Тысячные стаи гоголей, завидев нас, шумно взлетают, уносятся вдаль и там падают далеко от берегов.
— Уток-то, уток сколько! — восклицает Ефим. — Постреляем, братцы! Ух, славно постреляем!
— Гоголишко, стервец, держится на середине плеса, к камышам не идет, — огорченно замечает Тимофей.
Парочка гогольков, сверкая белыми брюшками, пролетает неподалеку от катера. Они так быстро машут крыльями, что мне кажется, будто в воздухе звенят серебряные колокольчики. На приобских лугах и мелких озерах я никогда не слышал таких звуков. Видимо, водные просторы и обширные заросли камышей создают чудный резонанс. Вдали плавает небольшая стая лебедей. Любуясь ими, я думаю, с чем бы их сравнить. С серебром? Нет. Даже самый тонкий лист нового серебра бледнеет перед лебединым крылом. Со свежим снегом в солнечный день? Нет, и снег уступает лебединой белизне. Перо лебедя ни с чем несравнимо.
Узкий пролив между Емелькиной гривкой и мысом острова Лежан рыбаки называют Речкой. Мы проплываем по Речке, извивающейся в зарослях, и повертываем к рыбацкому поселку. Катер останавливается у высоких камышей. Камыши отделены от берега полоем — неширокой полосой воды. В полое у шатких сходней стоят рыбацкие челны.
С просьбой о лодках Ефим, наш бригадир, обращается к пожилому рыбаку, светлая борода которого походит на хвост язя, а глаза сумеречно блестят, словно сазанья чешуя.
— Вот вам одна, — говорит рыбак, пошатывая ногой утлую долбленую лодочку, стоящую на сухом берегу. В дне долбленки несколько щелей, законопаченных паклей и тряпками.
— А вторая лодка вон там, в дальнем полое, — указывает рыбак и тут же добавляет: — Бесхозяйственная лодка.
Ефим издали окидывает взглядом все три лодки, а затем повертывается ко мне:
— Этот карбас тебе, слушай, без привычки в непогоду не угнать. Долбленка маленькая и верткая. Иди, пригони для себя ту лодку.
Я вскидываю весло на плечо и шагаю по низкому берегу возле полоя. Спину колет, как иголками, острый осенний ветер. Вдоль полоя катятся пенистые волны.
Я не знаю, что гнать большую лодку против ветра — задача для новичка весьма нелегкая.
Сажусь в корму и, отталкиваясь от берега, ставлю лодку против волны. Корма опускается, а нос вздымается высоко над водой. Налетает стремительный порыв ветра и вмиг повертывает лодку. Через борт переплескивается седой гребень волны. Меня уносит от поселка все дальше и дальше. Изо всех сил налегаю на весло, чтобы взять правильный курс, но ветер, издеваясь надо мной, наваливается с новой силой и опять повертывает лодку носом в противоположную от поселка сторону. Гребу то с одного, то с другого борта, а лодка попрежнему не повинуется. Только минут через десять мне с трудом удается загнать ее носом в камыш. Там я встаю на коленки на середину и сразу же зачерпываю за оба голенища холодной воды. Через несколько секунд я забываю об этом. Пусть будут мокрые ноги, только бы плыть. На берегу возле поселка стоят мои товарищи, окруженные местными жителями. Рыбаки наверное смеются? Взрослый человек и не может угнать лодку! А еще охотником называется! Я чувствую, как горят мои щеки.