Полное собрание стихотворений под ред. Фридмана

Квинт Гораций Флакк (65—8 до н. э.) — римский поэт. 
Стоики — греческие и римские философы, проповедовавшие аскетическое отречение от страстей и считавшие высшим благом душевное спокойствие. Осуждение стоиков было типично для карамзинистов, основывавших свою эстетику на культе чувства, а не разума. См. «Разговор о счастии» Карамзина (Сочинения, т. 3. СПб., 1848,. стр. 484). 
Ни свет, ни славы блеск пустой — перефразировка строки из стихотворения М. Н. Муравьева «К музе», где мечта ставится выше, чем «света шумного весь блеск и пустота». 
 
Послание к стихам моим 
("Стихи мои! опять за вас я принимаюсь!..") 
Sifflez-moi librement, je vous le rends, mes frères. 
Voltaire 
Освистывайте меня без стеснения, собратья мои, я отвечу вам тем же. 
Вольтер (франц.). — Ред. 
Стихи мои! опять за вас я принимаюсь! 
С тех пор как с музами, к несчастью, обращаюсь, 
Покою ни на час... О, мой враждебный рок! 
Во сне и наяву Кастальский льется ток! 
Но с страстию писать не я один родился: 
Чуть стопы размерять кто только научился, 
За славою бежит — и бедный рифмотвор 
В награду обретет не славу, но позор. 
Куда ни погляжу, везде стихи марают, 
Под кровлей песенки и оды сочиняют. 
И бедный Стукодей, что прежде был капрал, 
Не знаю для чего, теперь поэтом стал: 
Нет хлеба ни куска, а роскошь выхваляет 
И грациям стихи голодный сочиняет; 
Пьет воду, а вино в стихах льет через край; 
Филису нам твердит: «Филиса, ты мой рай!» 
Потом, возвысив тон, героев воспевает: 
В стихах его и сам Суворов умирает! 
Бедняга! удержись... брось, брось писать совсем! 
Не лучше ли тебе маршировать с ружьем! 
Плаксивин на слезах с ума у нас сошел: 
Всё пишет, что друзей на свете не нашел! 
Поверю: ведь с людьми нельзя ему ужиться, 
И так не мудрено, что с ними он бранится. 
Безрифмин говорит о милых... о сердцах... 
Чувствительность души твердит в своих стихах; 
Но книг его — увы! — никто не покупает, 
Хотя и Глазунов в газетах выхваляет. 
Глупон за деньги рад нам всякого бранить, 
И даже он готов поэмой уморить. 
Иному в ум придет, что вкус восстановляет: 
Мы верим все ему — кругами утверждает! 
Другой уже спешит нам драму написать, 
За коей будем мы не плакать, а зевать. 
А третий, наконец... Но можно ли помыслить — 
Все глупости людей в подробности исчислить?.. 
Напрасный будет труд, но в нем и пользы нет: 
Сатирою нельзя переменить нам свет. 
Зачем с Глупоном мне, зачем всегда браниться? 
Он также на меня готов вооружиться. 
Зачем Безрифмину бумагу не марать? 
Всяк пишет для себя: зачем же не писать? 
Дым славы, хоть пустой, любезен нам, приятен; 
Глас разума — увы! — к несчастию, не внятен. 
Поэты есть у нас, есть скучные врали; 
Они не вверх летят, не к небу, но к земли. 
Давно я сам в себе, давно уже признался, 
Что в мире, в тишине мой век бы провождался, 
Когда б проклятый Феб мне не вскружил весь ум; 
Я презрел бы тогда и славы тщетный шум 
И жил бы так, как хан во славном Кашемире, 
Не мысля о стихах, о музах и о лире. 
Но нет... Стихи мои, без вас нельзя мне жить, 
И дня без рифм, без стоп не можно проводить! 
К несчастью моему, мне надобно признаться, 
Стихи, как женщины: нам с ними ли расстаться?.. 
Когда не любят нас, хотим их презирать, 
Но всё не престаем прекрасных обожать! 
1804 или 1805 
Послание к стихам моим. Впервые — «Новости русской литературы», 1805, № 1, стр. 61—64, с таким примечанием: «Сии стихи присланы к нам при следующих строках: «„C’est un méchant métier que celui de médire ‹Злословить — плохое ремесло›“, — сказал Боало и, несмотря на то, продолжал браниться с несчастным Котеном и с гармоническим Кинольтом. Знаю и я, что брань самое худое ремесло и что 
Нет счастия тому, кто в оное вдается: 
От брани завсегда лишь брань произведется. 
Но легче знать пороки свои, нежели исправляться от них. В моей сатире нет личности: самолюбием играть опасно». Благодарим г. автора за сию пиесу и помещаем ее с особливым удовольствием. Издат.». В «Опыты» не вошло. В СТ, куда входит послание, к стихам 25—26 сделано примечание: «Безрифмин точно написал отрывок: „Мавзолей моего сердца“». К ст. 32 имеется следующее примечание: «Кругами утверждает. Всем известно, что остроумный автор Кругов бранил г. К‹арамзи›на и пр. и советовал писать не по-русски». Эпиграф — из произведения Вольтера «Послание к королю Дании Христиану VII о свободе печати, дарованной в его государстве». 
Стукодей — герой сатирического стихотворения В. Л. Пушкина «Вечер» (1798), порицающий Карамзина за то, что он якобы сочиняет «безделки». 
Плаксивин — по-видимому, поэт-шишковист Е. И. Станевич (см. о нем примеч. к «Певцу в Беседе любителей русского слова», стр. 295), в сборнике которого «Сочинения в стихах и прозе» (1805) содержались сентиментальные жалобы на утрату друзей. 
Безрифмин — вероятно, Бобров Семен Сергеевич (1767—1810), поэт, близкий к шишковистам и часто писавший безрифменные стихи. Батюшков осмеивал Боброва на протяжении почти всего своего творческого пути. См. «Видение на берегах Леты», эпиграмму «Как трудно Бибрису со славою ужиться...» и послание «П. А. Вяземскому» («Я вижу тень Боброва...»). 
Глазунов Иван Петрович (1762—1831) — книгопродавец, расхваливший в рекламном объявлении собрание стихотворений Боброва. В журнальном тексте фамилия Глазунова была обозначена: ***-в. 
Глупон — сторонник враждебного Батюшкову литературного лагеря архаистов, выступавшего против Карамзина и его школы. 
Кругами утверждает. В своем главном труде — «Рассуждении о старом и новом слоге российского языка» (1803) — Александр Семенович Шишков (1754—1841), реакционный государственный деятель и писатель, теоретик архаистов, ставший впоследствии главой их объединения — «Беседы любителей русского слова», сравнивал эволюцию смыслового значения слова с кругами, расходящимися по воде после падения в нее камня, и приводил соответствующий чертеж. 
Кашемир — Кашмир, княжество в Индии.