Город призраков
Невозможно было узнать, но она была уверена, что он не отбросил идею помещения мозга — именно ее мозга — в банку и подключения его, но почему-то полезным.
Ей совсем не хотелось закончить в банке, точно как Ада до нее. Призрак, медленно сходящий с ума, потому что она не могла бы дотронуться, прикоснуться, быть человеком. Хотя в случае Ады, она был вампиром. Но все равно, Ада же не прошла через всё это со всеми ее шариками. О, она, казалось, сделала свою работу, запустила систему; она сохранила порталы открытыми и границы закрытыми, подавая сигналы, когда жители пытались сбежать, возможно, даже сделала гораздо больше, что Клер никогда не видела. Но, в конце концов, Ада становилась все менее и менее здоровой, и все больше и больше решимости оставить всего Мирнина себе, не думая обо всем остальном Морганвилле.
И Мирнин был не в состоянии признать, что существовала проблема.
Это привело к плохим последствиям с надлежащим Викторианской школы госпож образом Ады, стоящей перед ней, сложив руки, улыбаясь. Ожидая смерти Клер.
«Ну, я не умру», — подумала Клер, и подавила дрожь. — «Ада умерла. И я не закончу, как Ада, нечто безумное, пытающееся остаться в живых любой ценой…»
Она вздрогнула, когда кто-то коснулся ее плеча, но это был Шейн. Он улыбнулся ей.
— Больницы сводят тебя с ума?
— Они и должны, — ответила она. — Ты всегда оказываешься здесь.
— Так не честно. Была и твоя очередь, тоже.
Случалось, больше, чем ей хотелось бы. Клер вскочила на ноги, схватила свои вещи, и увидела Доктора Миллса, стоящего в нескольких футах. Он улыбался. Это был хороший знак, верно?
— Он в порядке, — сказал доктор таким успокаивающим голосом, Клер знала, что она выглядела встревоженной. Или паникующей. — Чему бы он случайно не был подвержен, я не могу найти ничего, что было бы не в порядке. Но если ты почувствуешь себя странно, головокружение, появится любая боль или дискомфорт, обязательно позвоните мне, Шейн.
Шейн, стоя спиной к доктору, закатил глаза, потом повернулся и вежливо поблагодарил.
— Сколько я вам должен, Док?
Доктор Миллс поднял брови.
— Я вижу, ты носишь брошь Амелии.
Шейн носил, случайно приколов ее к воротнику его рубашки; первое время он ворчал изза этого, но Клер настояла, чтобы они все носили эти броши, всё время. Амелия обещала, что они будут определять их как особый род нейтралитетов, свободных от нападения вампиров, хотя она еще не проверяла эту теорию. Судя по всему, они также были и золотыми картами, потому что Доктор Миллс продолжил.
— С друзей Морганвилля не взимается плата за услуги.
Шейн нахмурился, и, похоже, он мог бы поспорить, но Клер потянула его за руку, и он позволил себя увести к лифтам.
— Никогда не отказывайся от бесплатного, — сказала она.
— Мне это не нравится, — сказал Шейн, до того как двери закрылись. — Мне не нравится быть каким-то благотворительным случаем.
— Да, ну, поверьте мне, ты не смог бы себе позволить этот счет в любом случае. — Она повернулась к нему, когда лифт пискнул, оповещая о прибытие на первый этаж, и подошла ближе. — Ты в порядке. Ты действительно в порядке.
— Я же говорил, что в порядке. — Он наклонился, и она подняла лицо, но у них было время только для быстрого, сладкого поцелуя, прежде чем двери открылись, и им пришлось увернуться от каталки с пациентом на ней. Шейн взял ее за руку, и они вышли из больничного холла в лучи вечернего солнца.
По дороге она увидела лицо в тени, бледное, резкое и суровое. Пожилой мужчина с ярким шрамом, портившим его лицо. Клер остановилась, а Шейн продвинулся еще на шаг, прежде чем посмотрел на нее.
— Что? — спросил он, и повернулся, чтобы посмотреть, куда она смотрит.\ Сейчас там ничего не было, но Клер была уверена в том, что она видела, даже в то короткое мгновение. Отец Шейна, Фрэнк Коллинз, наблюдал за ними. Это вселяло беспокойство, дрожь. Она не видела Фрэнка довольно долго — с тех пор, как он спас ей жизнь.
Она слышала, что он был поблизости, но видеть его — это совершенно разные вещи. Фрэнк Коллинз был самым сопротивляющимся вампиром в мире, и, кроме того, она была уверена, что он был тем человеком, кого Шейн меньше всего хотел бы увидеть.
— Ничего, — сказала она, и сфокусировала свое внимание на Шейне с улыбкой, которая, как она надеялась, была счастливой. — Я так рада, что ты в порядке.
— Ну, так как же мы отпразднуем мою окейность? У меня сегодня выходной. Давай сходить с ума. Светящийся-в-темноте-боулинг?
— Нет.
— Я позволю тебе использовать детский шар.
— Заткнись. Мне не нужен детский шар.
— С учетом, как ты бросаешь, я думаю, что ты можешь. — Он схватил ее в чрезвычайно официальную танцевальную позу и закружил ее вокруг, с рюкзаком и всем остальным, отчего она не выглядела хоть на чуть-чуть изящней.
— Бальные танцы?
— Ты сошел с ума?
— Эй, девочки, танцующие танго, такие горячие.
— Ты думаешь, что я не горячая, потому что я не танцую танго?
Он перестал двигаться. Шейн был умным мальчиком.
— Я думаю, что ты слишком горячая для бальных танцев или боулинга. Тогда скажи мне.
Чем бы ты хотела заняться? И не говори, что заниматься.
Ну, она и не собиралась. Хотя она и подумывала.
— Как насчет кино?
— А как насчет одолжить у Евы машину и поехать в кинотеатр под открытым небом?
— В Морганвилле всё еще есть кинотеатр под открытым небом? Это что, 1960?
— Я знаю, глупо, но это круто. Кто-то купил его несколько лет назад и починил. Это жаркое место для жаркого свидания. Ну, жарче, чем в боулинге, потому что… уединенно Это звучало странно, но Клер подумала, по правде говоря, это было более романтичным, чем боулинг, и меньше старых людей, чем на бальных танцах.
— Что показывают?
Шейн косо на нее посмотрел.
— Почему? Ты планируешь смотреть фильм?
Она рассмеялась. Он щекотал ее. Она завопила и бросилась вперед, но он поймал ее и опрокинул ее на траву парка в углу, и на пару секунд, она смеялась и боролась, но затем он поцеловал ее, и ощущение его теплых, мягких губ, двигающихся по ее, прогнали из нее всю внутреннюю борьбу. Это было прекрасно — лежать здесь на траве, солнце светило на них, и несколько минут она плавала в мягком, теплом облаке радости, как будто ничто в мире не сможет разрушить это чувство.
Пока полицейская сирена не издала резкий всплеск шума, Шейн завопил, скатился с нее и поднялся на ноги, готовый к… чему? Драке? Он знал лучше. Кроме того, пока Клер с трудом поднялась на колени, она увидела, что полицейский автомобиль, притормозивший у обочины, принадлежал — снова — Главы полиции Ханны Мосес. Она смеялась, и ее очень белые зубы выделялись на ее темной коже.
— Расслабься, Шейн. Я просто не хотела, чтобы ты пугал маленьких старых леди, — сказала Ханна. — Я не собираюсь задерживать тебя. Если только тебе есть в чем-то признаться.
— Эй, Шеф. Не знал, что поцелуи противозаконны.
— Есть, вероятно, что-то о публичных проявлениях чувств, но я не так уж сильно обеспокоена этим. — Она указала на западный горизонт, где солнце коснулось края. — Пора домой.
Шэйн смотрел, куда она указала, и кивнул, внезапно отрезвленный.
— Спасибо. Потерял счет времени. — Ну, я вижу каким образом. — Она махнула рукой и рванула с места, прочь, чтобы донести свое предупредительное ободрение до других блуждающих потенциальных жертв. Это совершенно отличалось от того, как всё происходило при брате Моники, Ричардe Морелле, а до него — при старом начальнике полиции, но Клер это нравилось. Это казалось… более заботливым.
Шейн протянул руку, поднял ее на ноги и помог ей отряхнуть траву, что в основном было только предлогом, чтобы ее потрогать. Против чего она совершенно не возражала.
— Ты видела мое движение ниндзя?
— Это было быстро, правда?
— Ты не ниндзя, Шэйн.
— Я смотрел все кино. Я только не получил свидетельство от заочного курса.
Она улыбнулась; она не могла ничего с этим поделать. Ее губы все еще покалывали, и она хотела, чтобы он поцеловал ее снова, но Ханна была права — закат был плохим временем, чтобы находиться на публике.