Мозаика жизни

— Дженни!
В ответ ни звука. Люк раздвинул густой кустарник и направился к ручью.
Мысль о том, что отцом ребенка Дженни может быть Чад, снова и снова сверлила мозг. Наверно, уже в сотый раз за прошедшие недели, несмотря на то, что он запретил себе думать об этом.
Это не могло быть правдой.
В голову закрадывались сомнения, и он сжимал кулаки. Почему он отталкивал Дженни все прошлые недели? — упрекал себя Люк. Почему разрешил собственным страхам и неуверенности подавить лучшее, что есть в нем? Почему не открыл секрет, который хранил от нее со дня свадьбы? Во всем виновато его дурацкое убеждение — лучше, если она не будет знать. И это продолжалось долгие годы. Люк боялся, что, открыв Дженни все, он потеряет ее. И она уйдет. К Чаду.
Ради Бога, где она может быть? Совсем отчаявшись найти Дженни, Люк уже собрался было поворачивать назад, как увидел ее. Дженни спала на душистой постели из сосновых игл. В полуметре от ее головы веселый ручей пел свою бесконечную песню. Люк почувствовал такое огромное облегчение, что закружилась голова. Он тихо подошел ближе, боясь испугать ее.
Дженни. — Он сделал еще один осторожный шаг. — Просыпайся, любимая, пора домой.
Ресницы дрогнули. Она открыла глаза. Ласковые, невинные, зовущие.
Вздохнув и повернувшись на бок, Дженни сонно улыбнулась ему.
Привет. — Люк подавил жгучее желание спросить у нее, почему она убежала, не сказав ни слова.
Дженни села, не понимая, где находится. Сосновые иголки запутались в золотистых волосах, прилипли к одежде. Люк подумал, что никогда еще она не выглядела красивее.
Который час? — спросила она хриплым спросонья голосом и вздохнула. Потом расчесала пальцами спадавшие на плечи пряди. Сосновые иголки посыпались на землю.
Обед уже прошел, — ответил он. — Ты проголодалась? Там осталось много пиццы.
При упоминании о еде Дженни моргнула. В голове что-то прояснилось. Что-то забытое, спрятанное под туманом сна. Она быстро встала и рассеянно отряхнула с одежды иголки и грязь.
Ты лгал мне, — выпалила она, смотря ему прямо в глаза. — Почему ты не сказал мне, что Чад и я встречались? Почему ты не сказал о моей близости с ним до того, как мы стали близки с тобой?
Я не лгал тебе, Дженни.
А ты не думаешь, что умолчание тоже вина?
Возможно. — Он глубоко вздохнул. — Но я это делал только потому…
Не надо, — прервала она его. — Не объясняй. Больше не говори ни слова. Ты не представляешь, как меня тошнит от полуправды и намеков и злых слов, которые брат говорит про брата.
Люк крепко сжал губы. Да, он действительно не все объяснил ей. Но только потому, что хотел ей добра. И он не позволил себе ни одного выпада, ни одного утверждения, порочащего брата. Как бы ему этого ни хотелось.
Дженни поправила прядь волос. Ей так страстно хотелось доверять Люку. А теперь, когда она обнаружила, что он раскрыл ей только часть правды, возникли сомнения. Заслуживает ли он ее доверия?
С того дня, как проснулась в больнице, — начала она, — я стараюсь по кусочкам собрать свое прошлое. Я нахожу обломки то тут, то там. И некоторые из них острые, как осколки стекла. Они ранят. Льется кровь.
Люк смотрел на нее и, похоже, понятия не имел, о чем она говорит. Ну и прекрасно!
Он сказал, что ты украл меня у него. Он называл меня своей женщиной. — От неловкости она отвела взгляд. Голос становился все тише и смущеннее. — Кем я была? Почему позволяла так думать о себе? — Она опустила глаза. — Чад сказал, что это я добивалась его. Он так вульгарно говорил о наших отношениях… — При воспоминании у Дженни дрожь пробежала по телу. — Мне было… страшно…
У нее в голове будто включился свет. Внезапно она поняла, что говорит и кому. Дженни мельком взглянула на Люка и прижала ладонь к губам. Красивые черты его лица заострились, он побледнел. Потрясение и боль наполнили прекрасные черные глаза. Дженни пришла в ужас. Это ее вина.
Ох, Люк, прости! — Она прижала обе руки к горлу. — Мне не следовало говорить это тебе.
Он словно оцепенел. Дженни вспомнила, о чем Люк сказал несколько дней назад. Чад не знал об их свадьбе, пока не вернулся в «Прентис-Маунтин». Он уехал, и за пять лет они не получили от него ни одного письма. Он ни разу не позвонил по телефону. И при этом Чад утверждал, что Люк украл ее у него.
Позволь задать тебе вопрос, — выпалила Дженни. — Мы поженились до того, как Чад уехал в Европу, или после?
После. У меня и мысли не было о каких-нибудь личных отношениях с тобой, пока брат не скрылся за горизонтом.
Опять то же самое, отметила Дженни. Что-то осталось за кадром. Будто соединили два полотна обоев, рисунок вроде бы совпал, но целой картины нет.
Мне надо поговорить с Чадом, — объявила она.
Это нам с тобой надо поговорить, — сказал Люк. — Ты обвинила меня в том, что я лгал, не все рассказывая тебе. Так вот: я хочу все объяснить.
А я хочу услышать твое объяснение, — кивнула Дженни. — Но не сейчас. Сейчас мне надо поговорить с Чадом. По-моему, я поймала его на лжи. И думаю, он должен ответить за это.
Она вошла в дом через черный ход. На кухне у стола сидел Чад и дожевывал последний кусок пиццы.
Люк пошел тебя искать, — сообщил он.
Он меня нашел, — кивнула Дженни.
У этого человека сверхчувствительная реакция, — засмеялся Чад. — Он уже хотел вызывать из Олема поисково-спасательную команду. И он бы ее вызвал, если бы я не высмеял его.
Спасибо, что хоть ты сохранил ясную голову. — В тоне явно слышалась насмешка. Но Чад вроде бы ее не заметил.
Ее взгляд остановился на пустой коробке из-под пиццы, стоявшей на столе. Чад вытер салфеткой губы и бросил ее в коробку.
Пока ждал Люка, я успел проголодаться. Ты не против? Тебе все равно уже поздно обедать.
Дженни даже не стала утруждать себя возражением против такой странной логики. Она поняла главное: общение с ним потребует больших усилий. Этот случай красноречиво говорит о его характере. Может быть, поэтому Люк предположил, что она напрасно потратит время, разоблачая его ложь.
Я хочу поговорить, — бросила Дженни.
Конечно. — Он хотел встать, но она остановила его.
Сиди!
В чем дело? — спросил он. — Кажется, ты расстроена?
Скажи мне, почему ты уехал в Европу? Скажи мне, почему ты оставил меня здесь?
Люк пожаловался тебе насчет денег, да? Я так и знал.
В его голосе слышалась злоба.
Насчет каких денег? Люк ничего не говорил о деньгах. О чем ты?
Ясно, что говорил, — осклабился Чад. — Я раскусил его. Я знаю брата. Это его стиль. Использовать против меня все, что можно. Он все эти годы завидовал мне, тому, что я уехал повидать мир. Я заслужил эти деньги, — продолжал он. — Это мое наследство, и я был вправе с ним делать, что хотел. Папа взял заем под курорт, чтобы я мог совершить это путешествие, шанс всей жизни. Я заслужил эти деньги. Я заслужил эти впечатления. И не собираюсь чувствовать себя виноватым из-за того, что брат завидует мне.
Дженни получила не ту информацию, какую ждала. Но чем больше Чад говорил, тем больше раскрывался. Не в отношении к ней, а в отношении к Люку.
Так ты не работал, когда бродил по Европе? — спросила она.
Дженни понятия не имела, откуда у нее взялось впечатление, будто Чад подрабатывал во время путешествия. Но ведь здоровый молодой мужчина должен содержать себя.
Конечно, нет. — Он явно удивился. — Какая радость была бы от такой поездки?
В течение пяти лет он переезжал из страны в страну на деньги, которые дал отец? Деньги, которые были взяты в долг под залог курорта?
А Люк оставался здесь, чтобы работать, выплачивать долг, ухаживать за отцом, когда тот заболел, хоронить. Неудивительно, что он испытывал к брату горькую неприязнь. Теперь она понимала, что Люк прав, предполагая, что отец слишком многое прощал младшему сыну.
И еще она поняла: Чаду нет дела до того, как его поступки отражаются на окружающих. Его единственная забота — собственные желания. Пустая коробка из-под пиццы и странное объяснение, почему он должен съесть последний кусок, — простейшее доказательство правильности такого понимания.