Мозаика жизни

Чад, честное слово, я ничего не знала о том, откуда ты взял деньги на путешествие. Я хотела узнать только то, что касается тебя и меня. Хотела понять, почему ты уехал, если мы были так близки, как ты говорил.
Злое выражение, еще минуту назад отпечатанное на его лице, исчезло. Глаза потеплели.
Ты не писал, не звонил, не приезжал. — Она старалась, чтобы в голос не закрались обвиняющие нотки. Дженни прислонилась спиной к дверному косяку. — Мы заключили какой-то договор? Предполагалось, что я буду тебя ждать? Или что? — Она пожала плечами. — Какой у тебя был план?
Нну, — запинаясь, начал он, — ты собиралась меня ждать. Во всяком случае, ты обещала. — Последние слова прозвучали явным упреком.
Но ты уехал на годы, — напомнила она. — Ты надеялся, что я буду ждать, а сам не потрудился хоть как-нибудь давать о себе знать?
Она наблюдала, как бегали его глаза, когда он старался придумать что-нибудь в ответ.
— Чад, мы расстались в хороших отношениях? — задала она новый вопрос. — Ты говорил, что Люк украл меня у тебя. — Она с отвращением произнесла эти слова. — Я поняла так, что ты уехал, потому что тебя обидели мои отношения с Люком. Что видеть нас вместе для тебя стало весьма болезненно. Но ты описывал свое путешествие как «шанс всей жизни», который ты заслужил. Путешествие не было капризом. Не было побегом. — Ее тон с каждым предложением становился все более обвиняющим. — Оно заранее планировалось. Твоему отцу требовалось время для того, чтобы взять заем под курорт. А Люка и меня еще не связывали никакие личные отношения. Во всяком случае, пока ты не уехал.
«Я заслужил эти деньги, я заслужил эти впечатления». Слова Чада звучали у нее в голове.
Эти заявления многое добавляли к тому, что Дженни разглядела в характере Чада за последние дни. Он считал, что имеет право на все лучшее, предлагаемое жизнью. Вроде фантастического путешествия по Европе, оплаченного трудом несчастного отца. Чад принадлежал к тому типу людей, которые способны в многолюдном обществе резко изменить тему разговора, потому что и на минуту не допускают мысли, что найдется человек, который не умирает от желания послушать его. Он принадлежал к тому типу людей, который съедает последний кусок пиццы…
Я поняла, Чад: ты мне не нравишься. — Она скрестила руки на груди, удивляясь, что не испытывает ни тревоги, ни страха.
Чад засмеялся. Этот недоверчивый смешок только раздул пламя ее злости.
Ты сама не понимаешь, что говоришь, — сказал он.
Ошибаешься, я точно знаю, что говорю. Ты вызывал во мне сильные чувства. С того момента, как проснулась в больнице, я боялась тебя. Не знаю, почему. И вероятно, так никогда и не узнаю. Но ты выводил меня из равновесия. Заставлял испытывать тревогу и неловкость.
В глазах Чада загорелся огонек.
Было время, — усмехнулся он, — и не так уж давно, когда я заставлял тебя испытывать другие чувства.
От похотливости в его голосе свело судорогой желудок.
Ты уже это говорил. — Злость разгоралась все ярче. — Не вижу необходимости в таком грязном тоне. Наверно, ты думаешь, что вульгарность разжигает меня или что-то в этом роде. Постарайся понять, это не так. Ты добиваешься противоположного. Твои неприличные намеки я нахожу оскорбительными. Предположим, было время, когда меня физически влекло к тебе. Но даже если это правда, уверяю тебя, тогда я была другим человеком. Совершенно другим человеком.
Пока она говорила, с его лица словно смывали выражение наглости и самоуверенности. У Дженни создалось впечатление, что до него первый раз дошло, что он вовсе не так обожаем, как представлялось раньше.
Для того чтобы между нами не оставалось непонимания, тебе необходимо знать: я не хочу иметь с тобой ничего общего! Ты эгоист. Ты используешь любые способы, лишь бы добиться своего. Ты припираешь людей к стенке или вытягиваешь у них сочувствие. Я тебе не верю. И мне бы очень хотелось, чтобы ты держался от меня подальше.
Но как же наш ребенок? — Чад окаменел. — Я хочу участвовать в жизни моего малыша.
Дженни поняла бы его озабоченность, если бы он действительно был отцом ребенка.
Впереди еще много времени, чтобы позаботиться о малыше. — Словно защищая младенца, она положила руку на живот. — Когда ребенок родится, мы сделаем анализы.
Они могут ошибиться! — Он даже подпрыгнул на стуле.
Дженни удивленно смотрела на него.
Маловероятно. Такие анализы делают часто, и у врачей уже большой опыт. Иски об отцовстве рассматриваются в судах каждый день.
Тебе лучше как следует подумать, — сверкнул глазами Чад. — У нас с тобой была связь. Если ты попытаешься опровергнуть это, то сделаешь большую ошибку.
Холодные когти страха схватили ее за горло. Но нельзя позволить, чтобы Чад заметил ее состояние.
Мне не нравится угроза, которую я слышу в твоем голосе. — И вдруг страх, который он внушал ей, растаял. — Чад, анализ не может доказать, что у нас не было связи. Он только доказывает отцовство…
Послушай, — начал он, грозя в воздухе пальцем, — я отец ребенка. И не позволю какому-то ученому недомерку из лаборатории отрицать мое право!..
Затянутая сеткой дверь черного хода открылась. В кухню вошел Люк, мрачный и решительный.
По-моему, тебе лучше успокоиться, крошка брат, — ледяным тоном посоветовал он Чаду
Не тебе говорить мне… — сощурился Чад.
Хватит! — приказала Дженни. Оба мужчины уставились на нее. — Больше никакой борьбы. Никаких споров. Ничего.
Молчание не заглушило кипящие страсти.
Значит, — произнес Чад, — ты предпочитаешь быть с ним, а не со мной.
Она глубоко вздохнула, потом покачала головой.
Я предпочитаю не быть с тобой, — сказала она, глядя ему прямо в лицо.
  
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
 
В Дженни все трепетало от радости. Она задрала вверх голову и смотрела на оранжево-розовое небо.
Счастье, певшее в ее душе, от которого подгибались колени, пришло от чувства свободы.
Когда Дженни вернулась из больницы, она ощущала гнетущее давление. Ей предстояло принять решение. Кто отец ее ребенка? Необходимость выбора между двумя братьями Прентисами висела над ней тяжелым грузом.
Разговор с Чадом раскрыл Дженни истинный характер этого человека, и она укрепилась в своем решении. Нет никакой необходимости провести всю оставшуюся жизнь с неприятным ей мужчиной лишь потому, что он, может быть, отец ее ребенка. Дженни поняла, что с ней происходило все последние недели. Ее угнетала мысль, что надо выяснить, кто же отец ребенка. И потом сделать этого мужчину центром своего существования.
Завернув за угол гаража, Дженни пошла прямо к ряду высоких деревьев. Днем она убежала в лес, чтобы спрятаться от прошлого, которое нарисовал ей Чад, спрятаться от не очень симпатичной особы, какой она выглядела в его рассказах. Сейчас она просто хотела насладиться прогулкой и чувством полной и непривычной свободы.
— Дженни!
Она оглянулась и призывно помахала Люку рукой. В улыбке, обращенной к нему, не было ни капли вины. Она покончила с тревогой и сомнениями — что ей следует или не следует делать, что следует или не следует чувствовать, как следует или не следует поступать.
С тобой все в порядке?
Я не просто в порядке, — еще шире улыбнулась Дженни, — я великолепно себя чувствую.
Ты знаешь, я не мог удержаться и подслушал, о чем вы говорили с Чадом.
Хорошо, — кивнула Дженни, — тогда мне не надо все тебе повторять. — Она посмотрела на ряды высоких деревьев. — Чад сказал, что ты всюду искал меня. Прости, что заставила тебя беспокоиться. Я знаю, ты весь день работал, но, как по-твоему, ты выдержишь короткую прогулку? До ручья и назад.
Конечно, — он искушающе улыбнулся, — по-моему, это мне по силам.
Я приняла решение, — сказала Дженни. — Я пришла к заключению, что имею право вести счастливую и полную жизнь. Имею право выбрать свое будущее, основываясь на том, чего я хочу. Не зависеть от того, что сделала прежняя Дженни и кого она обидела. — Она радостно вздохнула. — У меня такое чувство, будто я заново родилась. — Она отвела глаза. — Наверно, тебе это кажется глупым…