Сломанные побеги

— Трудно сказать. В тихом омуте черти водятся. Тихая интеллигентная девочка, отличница, и вдруг вспыхнула бенгальским огнем и начала проводить чистку рядов среди сильных мира сего. Я читал ее статьи. Острые, злые, беспощадные. В них просматривается цельная сильная натура.
— Мы часто удивляемся самим себе, что же говорить о других людях.
— Самый любопытный скандал произошел в Екатеринбурге, как я понял. Ее даже допустили к следствию. Кто вел это дело?
— Прокурор города. Человек с незапятнанной репутацией. Думаю, что под его влиянием мэр сдал часть коррумпированных милиционеров. Тех или нет, вопрос. Самых надежных оставил при себе, а шестерок скинул. Надо же как-то погасить скандал.
— Значит, мне имеет смысл идти к прокурору, а не в милицию.
— От этих людей вы многого не добьетесь. Они не любят выносить сор из избы. Попытайтесь. Но на откровения не рассчитывайте.
Метелкин уходил воодушевленным, он уже многое понял, но если бы его спросили о результатах командировки, то он задумался бы надолго.
3.
Стоя на пороге, Слепцов обомлел. Он даже не узнал своего друга. Куда подевалась его желтовато-серая, исполосованная морщинами, кожа на лице. Где помутневший взор? Где грязный, длинный, протертый махровый халат?
Передним стоял статный пожилой человек с цветущим лицом и радостным взглядом. К тому же он выглядел не тощей пересушенной воблой, а стройным прямым джентльменом во фраке. Это был гордый, самолюбивый человек, знающий себе цену. От него веяло надменностью, но она казалась доброй, слегка насмешливой, будто он хотел сказать: «Ну что съели? То-то. Я вам еще покажу кузькину мать!».
— И долго ты еще будешь стоять истуканом, Паша?
— Ты еще не разучился удивлять, Аркадий.
— То ли еще будет. Заходи. Коньяк уже на столе. На это: раз я сам его купил. И не смущайся. Тебя раздражает мой облик?
— Прекрати. Я в восторге.
Кабинет преобразился. Тяжелые шторы исчезли. Окна открыты. По комнате гуляет ветерок, трепля бумаги, разложенные по всем горизонтальным поверхностям. Похоже, тут кто-то сделал уборку и поработал пылесосом. Подушка и одеяло исчезли с дивана. Рояль отполировали, и он сверкал в лучах солнца.
— Похоже, тебя уговорили забыть о смерти.
— Нет, Пашенька. От судьбы не уйдешь. Тихон Акимович Ядрин великий врач. Прямолинеен, да! Но я не считаю это недостатком. Он мне вынес приговор год назад и посещает меня раз в месяц с результатами анализов. Спасти он меня не может, но процесс разложения сумел приостановить. Подарил мне лишние полгода жизни. За что я ему безмерно благодарен. Садись, будем пить.
— Фрак ты надел к моему приходу?
— Нет. Но ты этого достоин. Мне его сшили три дня назад. Содрали бешеные деньги. Пытаюсь к нему привыкнуть. В нем я появлюсь на юбилее, в нем же меня положат в гроб. Приходится привыкать. Жаль, что меня нельзя будет похоронить вместе с диваном. В ящике тесновато. Но теперь я сплю в спальне. Перед смертью всевышний сжалился надо мной и приносит только хорошие вести.
Они сели за столик, где стояла бутылка коньяка и в тарелочке лежал нарезанный лимон, посыпанный сахарной пудрой.
— Выпьем за все хорошее, — предложил Акишин.
Павел не хотел пить. Лена не любила, когда он него пахнет
алкоголем, но отказать ожившему покойнику он не смел.
Выпили.
— Какие вести тебя радуют? — спросил Слепцов.
— Секрет. Впрочем два факта на лицо и их можно не скрывать. Первое. Симфония закончена. Осталось подчистить несколько мест и можно сдавать партитуру оркестру. Пусть репетируют. Второе. Я в восторге от твоей книги. Читал взахлеб. Мне все время хотелось примерять костюмчик твоего героя на себя. Но я тут же ловил себя на том, что не потяну эту роль. Если люди поверят в твою сказку, то мое имя станет бессмертным. Изящный подлец, сволочь, вызывающая сочувствие. В реальной жизни мне такие не встречались. Благородный негодяй. И как тебе удалось слепить такое существо, сотканное из сплошных противоречий. Неоспоримые факты вплетены в вымысел очень органично. Без шероховатостей. Снимаю перед вами шляпу, сэр. Вы превзошли самого себя.
— Важно, что тебе понравилось. Остальное — чепуха.
— Нет, не чепуха. Это твой хлеб.
Акишин вынул из кармана запечатанный конверт и положил его на стол.
— Здесь твой гонорар. Но дай мне слово, что ты вскроешь его после моей смерти. В тот же день. Это важно.
Конвертик не выглядел пухлым. Может там лежит лист бумаги с единственным словом: «Спасибо». После смерти можно и пошутить. Но Павел ничего не сказал и убрал конверт в карман пиджака. Бог с ними, с деньгами. Он ничего не просил. Аркадий сам предложил. Можно забыть.
— Когда состоится юбилей?
— Через две недели.
— Надеюсь, ты позволишь сидеть с тобой рядом? Хочу видеть твое лицо во время игры оркестра.
— Без проблем. Я так и хотел. Рад, что ты сам об этом сказал.
— И пошли приглашение Алене.
— Уже интересно. Я буду рад ее присутствию. Только без твоего согласия не решился бы.
— Соскучился. Ведь я ее давно не видел. Книгу печатала посторонняя наборщица. Нет повода звонить Алене. А напрашиваться я не хочу.
— Всех нас губит гордыня. Дураки мы. А это диагноз. Болезнь, не поддающаяся лечению, как и мой дряхлый организм. На одно хорошее дело мы совершаем тысячу глупых поступков, в основном не поправимых. Одним словом: «Маразм крепчал!».
— Двумя словами.
— Смысл один. И когда люди поумнеют?
— Когда научатся писать правдивые мемуары.
— Кому нужна правда? Скука. Читать не будут. Красивая ложь, сознательно продуманная, со временем становится правдой. Особенно если ее подать с хорошим гарниром. Ладно. Давай пить. Новостей предостаточно.
4.
Старший следователь по особо важным делам прокуратуры города Екатеринбурга мариновал Метелкина несколько дней, пока, наконец, согласился его принять. Подействовал звонок из столичной прокуратуры. Пришлось связаться с Марецким, а тот в свою очередь уговорил Задорину, и та позвонила в Екатеринбург. Другого способа попасть на прием к важной персоне Метелкин не видел. Сработало.
— Кажется, Москву заинтересовали архивы? — с насмешкой спросил следователь, указывая на свободный стул.
Метелкин ничуть не удивился, увидев перед собой молодого человека в форме подполковника юстиции. Карьерист. В глазах ничего святого.
— Надеюсь, вы не ставите штамп «совершенно секретно» на архивных делах?
— Боже упаси. Только зачем ездить из Москвы за полторы тысячи верст, если все отчеты мы переслали в Генеральную прокуратуру.
— Отчет — бумага. А вы живой участник событий. Кто давал разрешение журналистке Новоселовой присутствовать при допросах и посещать задержанных в СИЗО?
— Прокурор города. Она дала подписку о неразглашении тайны следствия до приговора суда и сдержала свое слово.
— Я прочитал все шесть статей, написанных Новоселовой о коррупции в городском управлении МВД. Она прямым текстом обвинила двадцать сотрудников рангом не ниже майора в злоупотреблении властью, взяточничестве, рэкете и крышевании. Вы задержали двенадцать, из них пятеро не упоминались в ее статьях.
Метелкин сразу взял быка за рога и разговаривал жестким тоном. Он имел хорошее прикрытие из Москвы, старался выставить себя осведомленным агентом непонятно какой структуры и давить на оппонента, видя его неопытность и молодость.
— Одно дело — статьи, другое дело — факты. Проверку всего управления проводили не только мы, но и Главк. Удалось доказать вину только тех, кого мы осудили.
— Это сделал суд. Почему другие сотрудники, не задержанные вами, не подали в суд на журналистку за клевету? Ведь она охаяла и опорочила честные имена.
— Адресуйте этот вопрос милиционерам, оставшимся на свободе. Но думаю, что они ее испугались. Как бы она не стала копать глубже. Рыльце в пушку у всех. Кто поумнее, сумел выкрутиться.