Качество жизни

Валера, только что готовый убить меня, тут же сменил гнев на милость, даже не усмехнувшись над моей цветистой фразой. На Ирину же он смотрел с щенячьей радостью. 
- Что ж, - сказала она. - Тогда я тоже кофе хочу. 
Мы сидели на кухне, Валера суетился, подавал кофе, был смущенным и довольным, убедившись, что Ирина на него не сердится. Обычно равнодушный к моим оценкам и моему мнению относительно чего бы то ни было, он, кажется, был рад возможности погордиться передо мной этим знакомством. Впервые я видел его таким и подумал: чтобы знать своих детей, нужно как можно чаще встречаться с ними в кругу их знакомых и друзей: там они настоящие, а не в поверхностном, бытовом контакте с родителями. 
Но вот загадка: где он умудрился с нею познакомиться? И кто она ему? То есть, кажется, понятно, кто. Надо же, как повезло моему мальчику... 
- Извините за любопытство, - спросил я Ирину, - Виленская - это псевдоним? 
- Многие так думают! - рассмеялась Ирина неподражаемым смехом. - Нет, это настоящая фамилия. А прадед мой вообще крестьянином был. 
- Виленской губернии? - блеснул я познаниями в истории и топонимике. 
- Нет. Но вы правы, их оттуда откуда-то в Подмосковье привезли, их семью. А дед уже городским человеком был, москвичом. Так что я москвичка потомственная. 
Она принялась пить кофе, а я развлекал ее и Валеру разговором, довольно удачно. Рассказал о работе в издательстве и о наших проектах. С юмором. Валера был счастлив, наблюдая за воркованием своей любимой женщины и своего уважаемого с этой минуты папы. Но начал поерзывать и вскоре, выйдя в комнату, позвал меня: 
- Пап, можно на минутку? 
И позвал не так, как кричал раньше "закрой дверь, блин", позвал мягко, по-доброму, по-сыновнему! Дождался от него наконец... 
Я вышел. 
- Пап, ты извини, - сказал он, - но у Ирины мало времени. 
- Ах ты подлец! - сказал я, гордясь им. - Где ты с ней умудрился познакомиться? 
- Потом расскажу. 
- Ну-ну. Успеха. 
Мы впервые говорили с ним на равных. Как мужчина с мужчиной, понимающие друг друга. Многое было впервые в тот день. 
2 
Я вышел и сел на лавке у подъезда. Мне опять ни с того, ни с сего стало худо: покрылся потом, мурашки какие-то пошли по левой половине тела, начиная с головы. 
Я сидел и думал: а если свалюсь прямо вот здесь? Народ ведь по обыкновению подумает: напился человек. Смешная мысль пришла: заранее написать плакатик: "Я не пьяный, я больной!". И, падая, успеть положить его себе на грудь. А если без шуток, надо бы на бумажке записать номера телефонов Валеры и Нины и вложить бумажку в паспорт. 
А если дома свалишься? Нельзя жить одному... 
Когда вышла Ирина, мне показалось, что до этого я спал сидя, причем довольно долго. Стало неловко: подумает еще, что ее жду. 
- Вот, - встал я ей навстречу, - подумаете, что сижу и жду вас. А я так... Небольшой приступ. 
- Сердце? 
- Да нет. Бурная юность, травма головы. Теперь иногда сказывается. 
И так легко, так по-мальчишески совралось про бурную юность и травму головы, что даже совестно не было: естественных порывов не надо стесняться. 
- Вас подвезти? 
- Разве что до метро. Я без машины сегодня, - опять соврал я. Но тут же подумал, что Валера мог сказать ей об отсутствии у меня машины. И уточнил: С шофером езжу обычно. (Это почти правда: раза три в месяц я езжу на издательской машине. С шофером.) 
Ирина невнимательно кивнула, и я понял, что мои старания пропали даром: в ее мире с личным шофером ездит каждый второй, ее этим не удивишь. Мы ехали молча. Хотелось завязать легкий разговор, как недавно на кухне, но что-то не клеилось. Кураж пропал. 
Она посматривала на меня с улыбкой и сказала: 
- Наверно, вам интересно, как я с вашим сыном познакомилась? 
- Конечно. 
- Очень просто: я в его машину врезалась. 
- Он не рассказывал. 
- Умеет молчать, за это и ценю. Ну, не только за это. Славный он у вас вообще. Спасибо вам. 
- Вам спасибо. 
- За что? 
- За отзыв. А вам трудно жить, наверно. 
- Почему это? 
- Известная женщина, все знают в лицо, приходится соблюдать конспирацию. 
- Это да. Тем более, у меня жених. 
- Я читал в газетах. Беклеяев, - назвал я фамилию известного бизнесмена. 
Она кивнула. Наличие одновременно жениха и юного любовника ее ничуть не смущало. А о своем уважении к тайнам и умении их хранить я ее уже уведомил, и, кажется, она поверила. 
- Я давно слежу за вами, - решился я на открытый комплимент, употребив обычную для моего поколения формулировку, в которой нам почему-то не виделось гэбистского оттенка (типичные фразы: "слежу за вашими творческими успехами"... "весь советский народ следит за полетом в космос отважных космонавтов...", - негатива в этом слове не ощущалось). 
- Спасибо, - сказала Ирина. - Дециметровые каналы мало кто смотрит. И я всего лишь диктор фактически, хоть и считается, что ведущая. Своей передачи нет. Пока. 
- Будет? 
- Надеюсь. Я тут сейчас сворачиваю. 
- А я выйду. Вон метро. Спасибо. 
3 
Где-то я читал о чем-то очень похожем. Или сам писал. В это, быть может, трудно поверить, но я очень плохо помню свои любовно-детективные романы. Я забывал, о чем там речь, сразу же после написания. Поэтому Нина, всегдашняя первая моя читательница, очень меня выручала. Не раз она говорила, когда я давал ей посмотреть начальные страницы нового опуса, что у меня уже был такой же сюжет - или такие же герой, героиня, место действия и т.п. 
Дома я взялся пролистывать романы Шебуева-Панаевского-Ликиной-Темновой, занимающие две полки (некоторые переизданы), и наткнулся на то, что искал. Роман Темновой "Звезда эфира". Ситуация такова: он художник, уже в возрасте, непризнанный гений, и вот ему благотворительно устраивают экспозицию, его сын Максим, юный успешный коммерсант, желая хоть как-то поддержать отца, упрашивает свою подружку Арину, корреспондентку одной телекомпании (красотку, естественно), сделать репортаж. Художник Переверчев в камеру грубит, хамит и чуть ли не ругается матом. Арина его брутальностью очарована, его картинами покорена. Она начинает любить его. Сын, напившись, приходит к отцу выяснять отношения. Отец говорит, что он тут ни при чем: это она влюбилась, дура, он-то не виноват. Сын оказывается умным, понимает, что сердцу не прикажешь, особенно чужому. Устраняется. Драматические эпизоды: сын пьет, нюхает кокаин, шляется по казино, ездит по ночному городу. Кидает монетку. Орел - застрелиться. Решка - за границу уехать. Выпадает орел. Он уезжает за границу. 
Арина постоянно навещает художника, приносит ему продукты и вино. Переверчев снисходительно ее ласкает. Чем небрежней он с ней обращается, тем больше она его любит. Тут возникает ее друг и спонсор Дьяканин, старше Максима, но моложе Переверчева. Узнает о любви Арины и намеревается погубить ее - или его. Или обоих разом. 
"Дьяканин жил по волчьим законам. Если бы его подругу-самку отбил волк более сильный и молодой, он, возможно, смирился бы. То есть, конечно же, бился бы за нее всеми зубами, до крови, но - смирился бы, уступая единственному, что он уважал - Силе. Его возмущало именно то, что его красавица-самка отдалась волку старому (на его взгляд), полудохлому, который живет одиноко в своей берлоге, питаясь падалью. Дьяканин просто не подозревал, что остался еще мир, в котором люди - не волки, и законы у них другие. Человеческие!" 
Так писала об этом Вероника Темнова. 
Я взял книгу, взял листок бумаги и начал искать совпадения. Реестр составился такой: 
1. Арина - Ирина. 
2. Та с телевидения - и эта с телевидения. 
3. Сын Максим, любовник Арины - сын Валера, любовник Ирины. 
4. Переверчев одинок и независим - я одинок и независим. 
5. Переверчев художник, творческий человек - я в некотором смысле тоже. 
6. У Арины спонсор, которого она называет женихом, - и у Ирины спонсор, которого она называет женихом. (Поворошив газеты и найдя множество материалов в Интернете, я понял, что отношения Беклеяева и Ирины именно, будем прямо говорить, товарно-денежные.)