Российские оригиналы

Жлоб, в сущности, частный случай Вахлака. Но среди Вахлаков попадается, как я уже отмечал, немало людей добродушных, несмотря на грубость свою, неуклюжесть и неотeсанность. Среди них даже есть люди, радеющие об общественном благе! 
Жлоб же почитает пупом земли одного только себя - и делает это не только открыто, как и довольно простодушный Вахлак, но и нагло, с вызовом. Жлоб часто слаб умом и силeн телом - но это не закон. Жлобы встречаются и средь хилых интеллектуалов, и средь интеллектуальных здоровяков. 
Кажется, зачем мне частный случай брать? Но я ведь больше интересуюсь типами уходящими, оригиналами сегодняшнего дня. А жлоб, очень надеюсь в своeм безумном прекраснодушии, именно - преходящая фигура. 
У жлоба в жизни две задачи: сделать свою жизнь хорошей, невзирая на средства достижения этой цели, а других людей научить, как нужно жить, - в выборе средств тоже не стесняясь. 
Быть на самом верху он не любит, потому что это опасно, а у жлоба звериное чувство опасности. Он любит быть - рядом. Он любит действовать от имени авторитета другого имени, понимая, что у него самого имени никакого нет, да оно ему и без надобности: имя не сахар, с ним чаю не попьeшь! 
Он любит хапнуть из-под руки другого, из-под мышки, из-за плеча, - но действует при этом напролом. Грабя ближнего, он не заботится искать аргументы, оправдывающие грабeж, он говорит просто: "Мне надо!" - и очень удивляется, если кто-то этот аргумент считает недостаточным. 
Жлоб любит иметь друзей, хотя не верит в дружбу, полагая, что любой продаст его в любое время, дали бы только подходящую цену. И часто продаeт первый, упреждая друга (и тем самым, как ни парадоксально, спасая его от греха предательства). 
Жлоб абсолютно всех женщин считает бл...ми. 
Я терпеть не могу печатной матерщины, но это единственный случай когда обойтись без неe невозможно, потому что упомянутое слово - самое мягкое, которое жлоб может приложить к женщине. 
Тем не менее, он женат. Жену он не считает тем, кем других женщин, не потому, что она и в самом деле лучше, а потому, что она - ЕГО жена. Будь она жена или дочь чужая, она была бы, естественно, то же самое, что и все, но ЕГО жена такой быть не может, даже если такой в душе и является. Как он разрешает в душе этот софизм - непонятно! 
Искусство и культуру жлоб любит - как всякий нормальный человек (а он нормален на сто процентов, нормален так, как, может, ни один из представителей других типов). Он любит искусство за то, что оно доставляет ему удовольствие. То же искусство, которое ему удовольствия не приносит, он презирает открыто, при этом часто даже не от себя лично, а от лица народа. Он искренне полагает, что это просто-напросто перевод народных денег. И когда ему в лапы каким-нибудь образом попадается представитель нелюбимого вида искусства, он высказывает ему в глаза все свои тугие соображения. Если деятель искусства согласится, он его, может, и отпустит. Если начнeт спорить - поучит. Потому что дураков учить надо. 
Жлоб, кстати, не дурак, российская поговорка "дураков нет!" - не образное выражение, а буквальное. Нет в России дураков, вывелись за этот жестокий век. Придурков, полудурков, дурковатых и т.п. - сколько угодно, а дураков в чистом виде, готовых на любое явление рот раззявить и себя самого прошляпить - нету! Научили уму-разуму, спасибо хоть на этом! 
И поэтому одно из свойств истинного российского жлоба-оригинала: полное осознание себя жлобом. Ходячая фраза "А вот такое я дерьмо!" - о нeм придумана, а может, и им самим. Этим жлоб отличается от мерзкого для меня типа Отморозка, который всe делает на уровне почти растительном, поэтому, как бы триллерно-колоритен он ни был, места ему в моей энциклопедии не найдeтся! 
Однажды к Роберту Ильичу Глюкину в короткую пору расцвета его финансовой деятельности явился наниматься на работу детина лет тридцати. 
- В качестве охранника, что ли? 
- Да нет, почему... - сказал детина. 
- А в качестве кого ж? 
- Пригожусь, - молвил детина. 
- Да как пригодишься-то, как? - вскричал Глюкин в пылу рабочего дня. 
- Мало ли... 
- Да кто ты вообще? 
- Я? - показал детина тридцать три здоровых белых зуба. - Я вообще-то жлоб. 
Глюкин рассмеялся и хотел его прогнать, но призадумался. Было в этом жлобе действительно что-то необходимое. Не охранник, не помощник, не рассыльный, а просто - сидит в углу детина, ковыряет в зубах задумчиво спичкой или вдруг почешет своe тело сквозь штаны, потому что ему захотелось почесать своe тело, и любой посетитель вдруг начинает в его присутствии чувствовать лeгкий комплекс неполноценности. Он чувствует, что этот человек полон собою от пяток до макушки - не больше и не меньше, а я вот, думает посетитель, ерепень неуeмный (см. очерк Ерепень), всe чего-то хочу: то выше себя прыгнуть, то, наоборот, шею в плечи втягиваю... 
Тем самым посетитель, клиент оказывался в состоянии деморализованном, что позволяло Глюкину решать дела в свою пользу. 
Время от времени жлоб (его звали Константин Костев) выполнял самые разные поручения, которые под силу были его сообразительности. Выполнял чeтко, аккуратно, хоть и не всегда так, как требовалось. 
Однажды в городской квартире Глюкина вдруг потолок подмок, пятнышко появилось. Глюкин попросил Костева разобраться. 
Тот поднялся на этаж выше, позвонил. Открыла старушка, вся мокрая, со шваброй. Объяснила: туалет засорился, тряпочка туда случайно попала. Уж извините. Костев извинил, но простить не мог: взял в туалетной комнате горсть того, что из унитаза выплыло и помазал старушку: чтоб умней была и впредь тряпок в унитаз не бросала. Старушка в крик. 
Глюкин поднялся, увидел - и рассчитал Костева в ту же минуту. 
- Она виновата, а я отвечай, - пожал плечами Костев - и удалился, глубоко обиженный несправедливостью. 
Службу он нашeл себе быстро - у какого-то предпринимателя широкого профиля, не такого, может, порядочного, как Глюкин, но ему было всe равно, ему важней была служба, а не человек. 
Однажды предприниматель отправил его в деловую поездку, требующую не столько ума, сколько упорства и выносливости. Костев всe сделал отлично и вернулся с прибылью для хозяина. Прямо с вокзала поехал он в его особняк. Было уже темно. Направляясь переулком к задней двери (для служебных людей), Костев встретил брешущую собачонку. Вполне уважая право животных, даже бродячих, на жизнь, он не стал с нею спорить, а пошeл себе мимо. Но собачонка пристала, брехала сипло - и наконец хватила Костева за ногу, порвав брюки. Само собой, Костев собачонку пришиб одним ударом. 
Выяснилось, что собачонка была не дворнягой, а заведeнным во время отъезда Костева молодым очень породистым питбулем, которого хозяин приобрeл за большие деньги и успел уже полюбить, а особенно полюбила его дочь Машенька, которая и не доглядела, упустила пса на улицу; все в доме поднялись искать - и наткнулись на Костева, который пихал палкой сдохшего питбуля поближе к мусорному баку: он не любил беспорядка и мусора где попало. 
Машенька зашлась в истерике. 
- Что ж ты? - сказал хозяин. 
- А я знал? - резонно спросил Костев. 
- Ладно. Пошли, отчитаешься. 
Костев отчитался, а днeм следующего дня хозяин опять его вызвал. 
Костев приехал. 
Ему вручили какую-то странную одежду и велели облачиться. 
Костев удивился, но, чeрт с вами, оделся в длинную, расшитую золотом хламиду. Потом ему дали толстую книгу и повели во двор. 
Во дворе, посреди лужайки, вырыта была яма. 
Вокруг ямы стоял в чeрном народ. И Машенька тут же - в чeрном платьице. А в маленьком изящном гробике покоился питбуль со сложенными лапками, в которые всунута была свеча. Кроме ямы, приготовлены были ограда и крест. 
- Прочитаешь отходную молитву и похоронишь! - сказал хозяин Костеву. И прощения попросишь напоследок. 
- У кого? 
- У него. 
- Ясно... 
Нет, Костев не считал, что хозяин не прав. Он понимал его, как жлоб жлоба. Ты зашиб мою собаку и виноват, а знал ты или нет, что она моя, - меня это не касается! Это Костев понимал!