БСФ. Том 5. Антология фантастических рассказов
— За что ты меня так ненавидишь?
— Я тебя ненавижу?! — возмутился он. — Наоборот! Я страдаю за тебя… Поэтому и хочу тебя спасти!.. Потому что я люблю тебя… как… сестру…
— А знаешь, что я думаю? Это не совсем так, как ты говоришь.
— А как же? — беспокойно спросил он.
— Твое чувство — чувство земное. Убивая меня, ты хочешь убить в себе это чувство. Разве не так?
Он беспокойно пошевелился.
— Ты очаровала меня… Я знаю. Такие, как ты, могут… Это еще одно доказательство!
— Нет никаких дьявольских чар! Я обыкновенная женщина, а не посланница ада. Это просто твоя выдумка.
— Бог мне помогает.
— Тебе только кажется.
— Неправда! Есть рай и есть ад. Если я выберу плохой путь, я буду осужден, если хороший…
— Никакой пользы от моей смерти тебе не будет. Ничего она тебе не даст. Нет ни рая, ни ада. Есть только Земля. Есть вселенная, полная необычайных вещей, о которых ты не мечтал и во сне, есть мыслящий мозг человеческий, который хочет и может познавать тайны…
— Не болтай! Язык твой повторяет то, что нашептывает тебе сатана. Но просчитался князь тьмы! Душа твоя еще не в его власти. С помощью божьей я сумею изгнать его из тела, которым он пытается меня искушать! Молись, грешница! Бог свидетель, я не хотел подвергать тебя мучениям! Но вынужден! У меня нет выбора… Слишком зачерствело сердце твое.
— Ты собираешься меня пытать?
— У меня нет выбора. Верь мне, я не хочу этого. Впрочем, еще не поздно. Покайся во всем и проси господа о прощении. Не стыдись страха пред мукой. Не так уж много было упорных, которые не признались бы в руках палача.
— И тебе никогда не приходило в голову, что эти женщины лгали, обвиняли себя только затем, чтобы сократить мучения?
— Бог не допустит, чтобы суд, от имени его действующий, ошибался.
— И все-таки… Ведь бывали и неправильные обвинения?
— Горе лживым обвинителям! Их тоже карала рука божьего правосудия.
— А если рука божья не доставала?… Впрочем, даже допустим, что они понесли наказание, и притом самое суровое! Кто вернет жизнь замученным? Кто вознаградит ужаснейшие муки невинно истязуемых, сжигаемых на кострах?
— Кто? Господь наш, Иисус Христос, справедлив. И что страдания и смерть тела по сравнению с раем небесным, который познает душа бессмертная?
Круг опять замкнулся. Никакие аргументы не доходили до сознания этого человека. На любой у него был готов ответ по рецепту, изготовленному века назад.
Кама взглянула на часы. До посадки оставалось восемьдесят минут. Удастся ли протянуть этот диалог?
— Так ты считаешь, что все, что ты делал в своей прежней жизни, было правильным?
Однако инквизитор заметил движение девушки. Он тоже взглянул на часы и понял, что упускает время.
— Я считаю… — он оборвал начатую фразу, — что ты только затем спрашиваешь, чтобы выиграть время! — воскликнул он гневно. — Но тебе не удастся ввести меня в заблуждение. Я знаю, что пора кончать. Спрашиваю тебя последний раз: признаешь ли ты добровольно свои связи с сатаной? Все свои прегрешения?
— В чем я должна признаваться? — спросила она.
— Опять хочешь меня сбить… Думаешь, тебе это удастся? Нет! Нет!
Он схватил девушку за плечи и перевернул лицом к полу, прижимая ее спину коленями.
Она отчаянно сопротивлялась, пытаясь не дать накинуть себе петлю на ноги. Она понимала, что об освобождении не может быть и речи. Однако сопротивление затягивало реализацию планов Мюнха и увеличивало шансы на спасение. Увы, это не могло длиться долго. Она чувствовала, как шнур оплетает ей щиколотки, затягивается до боли.
Еще одна попытка сорвать узы, еще один резкий рывок, и она поняла, что дальнейшая борьба бесцельна.
Инквизитор встал. Она слышала над собой его громкое дыхание и чувствовала, как ее охватывает панический страх.
XV
Мюнх отпустил шнур, и тело девушки безвольно упало да ковер. У него в ушах еще звучал ее отчаянный крик.
В кабине стояла мертвая тишина, но ему казалось, что он все еще слышит этот крик, хоть он и старался заглушить его в своем сердце.
Он глядел на неподвижно лежащую Каму, на ее неестественно вывернутые руки, на лицо, опухшее от боли, на посиневшие, судорожно сжатые губы, и его охватил страх.
А если она умерла? Если это был не обморок, а смерть? Ведь случалось, что ведьмы не выдерживали пыток… Тогда обвиняли палача. Его излишнее рвение или неумение. Теперь обвинителем, судьей и палачом был он сам.
Но не сознание, что смерть Камы может отяготить его совесть, была причиной тревоги инквизитора. Речь шла о ней самой, о ее душе. Ведь это была единственная цель всего, что он делал, борясь со своим чувством к этой женщине. Если бы сейчас она умерла без чистосердечного раскаяния, без креста святого — это значило бы, что он потерпел поражение. Что победил сатана.
Пораженный этой мыслью, он кинулся к девушке и прижал ухо к ее груди. Он облегченно вздохнул, услышав слабые удары сердца. Значит, еще оставались шансы.
Быстро собрав обрывки одежды с пола, он накрыл ими обнаженное тело девушки и подошел к стойке за водой. Шепча молитву и сотворив над стаканом знак креста, он окропил лицо девушки и смочил ей губы. Она быстро пришла в себя. Вместе с сознанием возвратилась боль.
Она подняла веки, и глаза ее наполнились ужасом.
— Нет!!!
Она пошевелила головой и застонала от боли.
Он знал, что надо спешить.
— Ты ненавидишь меня? — спросил он тревожно. — Заклинаю, отбрось гордыню и помоги мне изгнать из тела твоего сатану!
— Не мучай меня… — прошептала она умоляюще.
— Я должен! Это зависит только от тебя. Ну, говори!
Она прикрыла глаза.
Он опустился перед ней на колени и начал развязывать ее руки. Она стиснула зубы, чтобы не стонать от боли, которую причиняло каждое движение. Но самое худшее было еще впереди.
Освободив от пут руки девушки, Мюнх начал вправлять выкрученные в суставах кости. Это была не меньшая пытка. Дикий крик теперь не прекращался ни на минуту. Самое скверное было то, что у Мюнха не было навыков, и хоть он хорошо знал очередность действий, наблюдая в свое время за тем, как это делал палач или цирюльник, он еще больше увеличивал мучения своей жертвы.
Когда он, наконец, кончил, Кама лежала на полу, бледная, изможденная, и с ужасом смотрела на своего мучителя.
Инквизитор принес воды и, поддерживая голову девушки, медленно вливал ей в рот холодную жидкость. Вдруг он задрожал. Его пальцы нащупали в волосах Камы маленький твердый предметик.
Он резко схватил его и рванул. Вместе с прядью вырванных волос он держал в руке похожий на брошь, серебристый кружок персонкода.
— Так вот почему ты!! — закричал он возбужденно. — Вот почему молчишь! Это проклятое око помогает тебе упорствовать. Этот проклятый знак! Может, ты вообще не чувствовала боли? Может, только притворялась?… Но теперь тебе уже не удастся! Ты меня больше не обманешь!
Он с бешенством швырнул персонкод на пол и принялся давить его каблуком. Персонкод не поддавался. Тогда он схватил нож, но нож сломался при первом же ударе.
Отчаянно ища какой-нибудь инструмент, он остановил взгляд на высоких стульях около стойки. Одним прыжком оказался рядом с ними. Рванул изо всех сил и, выломав один из стульев, принялся, словно в беспамятстве, бить металлической трубкой по блестящему глазку персонкода, так что, наконец, аппарат разлетелся на кусочки.
— Теперь уж тебе никто не поможет! Начнем сначала!
Он поднял с пола шнур и подошел к жертве, задыхаясь от бешенства и усталости.
Она не могла произнести ни слова, но чувствовала, что новых истязаний не перенесет.
— Почему ты молчишь? Говори! Он приказал тебе лгать? Ну, говори, не то…
На распределительном щите загорелась красная лампочка, глухо загудел динамик.
Кама с трудом приподняла голову.
На спутниках получили сигнал разрушения персонкода, Значит, еще есть надежда…