Перчатка для смуглой леди

— Вам что за дело? — повторил мальчишка. — И на что вы уставились? Разумеется, я не хотел быть невежливым.
Дикция у него была отличная.
— На тебя, — ответил Аллейн.
С лестничной площадки раздался голос Перегрина: «Где суперинтендант Аллейн?»
— Здесь! — откликнулся Аллейн и повернулся к выходу.
— О-о-о, прошу прощения, — удивленно протянул Тревор Вир. — Вы, наверное, сыщик из Скотленд-ярда. И как я мог так забыться! Пора уж мне научиться вести себя повежливее!
Аллейн вышел в фойе. К компании присоединились вновь прибывшие Маркус Найт и Дестини Мед.
Над балконом, между двумя лестницами, светился экран, с которого присутствовавшие не сводили жадных глаз. Картинка оставалась неизменной: черно-желтый фон, символизирующий геральдические цвета господина из Стратфорда, а на нем два обрывка бумаги, покрытые поблекшими чернилами, и маленькая детская перчатка.
Джереми притащил из кабинета пояснительную надпись, вставленную в рамку, и укрепил ее под экраном.
— Замечательно, — сказал музейный работник. — Поздравляю вас, мистер Джонс, лучшей экспозиции не придумать.
Он сунул квитанцию в нагрудный карман и попрощался.
— Великолепно, Джер, — сказал Перегрин.
По балкону медленно прошелся Тревор Вир и грациозно облокотился о балюстраду.
— Сдается мне, — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь, — любой ловкий жулик вскроет этот ящик с закрытыми глазами. Детские игрушки.
— Что ты здесь делаешь, Тревор? — нахмурился Перегрин. — Тебя не вызывали.
— Я только зашел посмотреть, нет ли мне писем, мистер Джей.
— Почему ты не в школе?
— Вчера вечером я себя неважно чувствовал. В школе ко мне относятся с пониманием.
— Тебе здесь не место. Лучше иди домой и отдохни.
— Хорошо, мистер Джей. — Неотразимая улыбка осветила фотогеничное лицо Тревора. — Я хотел пожелать вам, и актерам, и всем самой большой удачи. Мама желает вам того же.
— Спасибо. С пожеланиями можно было и не торопиться. Иди домой.
Тревор, по-прежнему улыбаясь, поплелся вниз.
— Милый маленький кукленок, — ехидно произнес Джереми.
— Уинти, на улице люди с фотоаппаратами, — сказала Эмили.
— Пресса, дорогая, — отозвался Морис. — Надо же сделать снимки. Позировать будут Маркус и Дестини.
— Как же мы будем позировать, когда экран так высоко? — заметил Найт.
— Снова все вынуть?
— Надеюсь, — вдруг сказал Джереми, — кто-нибудь знает, как открыть сейф. Я запер его, как вы помните.
— Не беспокойся, — сказал Морис, по мере приближения торжественной минуты напускавший на себя все больше важности. — Я знаю. Все было продумано в верхах, и Гринслейд, разумеется, ввел меня в курс дела. На самом деле тип кода был предложен самим Великим и Ужасным. Все построено на ключевом слове. Придумываешь слово из пяти букв…
Парадная дверь открылась, и в фойе ввалилось несколько репортеров и два фотографа.
— …каждой букве соответствует цифра. Мистер Кондукис сказал, что наиболее подходящим и символичным словом будет, конечно…
— Мистер Морис.
Уинтер Морис осекся и резко обернулся на голос. К нему медленно направлялся Аллейн.
— Скажите, когда была установлена цифровая комбинация на замке? — спросил он.
— Несколько дней назад. Три или четыре. Почему вы спрашиваете?
— Вы обсуждали механизм замка с вашими коллегами?
— Ну… так, в общих чертах, только в общих чертах.
— Не кажется ли вам, что будет весьма разумно, если об этом слове из пяти букв будете знать только вы?
— Но я… мы все здесь…
— Видите ли, это обычная практика.
— Да, но мы — другое дело. Я хочу сказать, мы все здесь…
— Попробую убедить вас. — Аллейн сделал надпись на обратной стороне конверта. — Такую комбинацию вы придумали?
Морис взглянул на конверт.
— Черт!
— Будь я на вашем месте, я бы придумал другое, менее очевидное слово, переменил шифр и держал бы рот на замке. — Аллейн зачеркнул надпись на конверте и положил его в нагрудный карман. — У вас посетители, — дружелюбным тоном заметил он.
Он подождал, пока сделают снимки, и вовсе не удивился тому, что на площадке вновь появился Тревор Вир. Мальчишка с очаровательной застенчивостью побеседовал с репортером, в котором он инстинктивно определил человека, принимающего решения, и все кончилось тем, что Дестини Мед и Тревор в обнимку с серьезным видом разглядывали перчатку, пока сверкали фотовспышки и щелкали камеры.
Лучший снимок, сделанный в то утро, вышел под заголовком: «Исполнитель детской роли, Тревор Вир с Дестини Мед и перчаткой Шекспира. «Когда я гляжу на нее, мне прямо-таки хочется плакать», — говорит юный Тревор».
 
2
Перегрин ответил на десяток чрезвычайно умных вопросов и так никогда не смог припомнить, что же он говорил. Поклонившись, он сделал шаг назад и увидел себя в зеркале бара: высокий, долговязый и насмерть перепуганный молодой человек во фраке. Все двери были широко распахнуты, театр наполнялся невнятным приглушенным гулом.
Мистер Кондукис, с орденскими ленточками в петлице, обратился к Перегрину со словами:
— Мне следует пожелать вам успеха.
— Сэр, я вам так благодарен…
— Не за что. Я должен идти.
Для мистера Кондукиса была приготовлена королевская ложа.
Перегрин направился к левой двери бельэтажа.
— Ни пуха вам, ни пера, — произнес низкий голос.
Перегрин поднял голову и увидел импозантного мужчину в смокинге, при ближайшем рассмотрении оказавшегося суперинтендантом Аллейном. Его сопровождала очаровательная дама.
Аллейн со спутницей вошел в зал.
Перегрин слушал национальный гимн через закрытые двери. Он чувствовал себя самым одиноким человеком на свете.
Когда зрители уселись, он проскользнул в бельэтаж, а потом вниз к директорской ложе. Джереми был уже там.
— Начинается, — сказал он.
— Начинается.
 
3
«Мистер Перегрин Джей успешно балансирует между слащавой стилизацией под старину и вульгарной модернизацией. Диалоги звучат безыскусно и сильно, нередко поражая глубоким психологизмом. Сентиментальности нет и следа. С тех пор как был написан сонет CXXIX, тема мести оскорбленного сластолюбца не раскрывалась столь ярко».
«После дешевых поделок и сомнительных исторических постановок, которые лепят бравые ребята от шоу-бизнеса, я с ужасом думал о грядущей премьере в заново отделанном «Дельфине». Однако спектакль не раздражает. Он приносит удовольствие. Он даже волнует. Кто бы мог подумать…»
«Маркус Найт делает на сцене невозможное. Он создает весьма убедительный образ великого поэта».
«В порядке исключения громкая реклама не обманула и не подсунула нам недоброкачественный продукт. Пьеса может постоять сама за себя».
«Чего? Ни одного матерного слова? И никаких наркотиков? И голубых тоже нет? Ну ладно. Но гляди, приятель, если ты меня надул…»
«Перегрин Джей представил на суд зрителей тонкое, стройное и почти клиническое исследование страсти, потрясающее своей драматической напряженностью. Волнующий и восхитительный спектакль».
«Избегая открытой декларативности, пьеса вносит свой вклад в острую критику нравов британского среднего класса».
«…B фойе ее встретил мистер Василий Кондукис и препроводил в ложу, убранную, ко всеобщему изумлению, белоснежными ландышами, Она была одета в…»
«Успех пьесе обеспечен».
 
4
Шесть месяцев спустя Перегрин, прочитав за завтраком письмо, полученное с утренней почтой, положил его на стол и взглянул на Джереми.
— Все.
— Что «все»?
— Решение принято. Кондукис продает реликвии. Американскому коллекционеру.
— Бог мой!
— Гринслейд, как обычно, сообщает новости. Переговоры зашли так далеко, что он полагает необходимым уведомить меня о возможном результате.
Краска медленно приливала к лицу Джереми. Он краснел так, как краснеют рыжеволосые веснушчатые люди, становясь розовато-лиловым.