На дальнем кордоне (СИ)

— Большачка — это женщина главная в роду получается?
— Ну да, жена моя.
— А ты значит — большак? — я начал перелезать через поваленное бревно.
— Ну да, так меня называют, — Буревой улыбался моим попыткам, он по лесу как по мостовой ходил, не замечал всех этих рытвин, кустов, пней да деревьев, — если ты большаком станешь — на тебя забота о роде будет, твоя жена больша́чкой станет, за женские дела да домашние отвечать будет.
— А большак за что отвечает?
— А большак — за защиту перед богами и людьми, за хозяйство все, за урожай да за дрова, да за людей новых, кого в род взять. Голова он.
Ясно, «уйдите мыши, я стратегией занимаюсь», так должность у Буревоя называется. Определяет стратегию, куда идти, под кого лечь, кого под себя подмять, кадры на нем, политика партии, в смысле — общение с богами.
— А с богами разве у вас не волхвы занимаются? У нас в мире так было — отдельные люди, специально обученные.
— Эти твои «спесияльно» обученные они что, везде есть? — дед не понял концепцию религии, — у нас волхвы это те, кто лучше других знает как с богами разговаривать. Они мудрость свою другим передают, большак в роду первый к ним учится всегда. А спе-циа-ль-но, — дед на удивление старательно и, что немаловажно, правильно произнес незнакомое слово, — обученные они чем другим занимаются? Сеют? Пашут?
— Да тут кто как, Буревой… Некоторые сеют, некоторые пашут, других люди за общение с богами кормят, — я подумал, прикинул, и продолжил излагать Буревою концепцию религий своего мира, — у нас ведь людей много, семьи родов некоторых за тысячи дней пути друг от друга, как тут большаку с богами говорить? Вот и сделали так, чтобы в каждом городе, ну или там селе, деревне, можно было с богами говорить, через людей ученых. А к ним людей выстраивается — тысячи, когда им сеять пахать? Вот и кормят их люди…
Отвлеклись, Буревой стал про дерево рассказывать, которое для избы рубить нельзя. Дерево с листиками молодыми, круглыми, лицевая и оборотная сторона цвета разного. Я так понял, что это осина, и Буревой как-то похоже называл.
— А эти, ученые твои, Сергей, они в свою пользу волю богов не перетолковывают? — Буревой жил долго на этом свете, самую суть сразу ухватил в наших религиях, — да и куну (конунгу?) одного под себя примучить можно, тоже в свою пользу богов для людей толмачить.
— Тут ты прав, и такое бывало. Тут все от человека зависит…
— И то верно. Вон Сергей, смотри, как на этой траве цветок синий….
Так и проводил Буревой лекцию по ботанике, совмещенную с экскурсией по местным достопримечательностям и докладом на тему «Религия — опиум для народа. И главный тут — драгдиллер».
К полудню вернулись обратно в деревню, Кукша принес с охоты двух кроликов, и опять умчался в лес. Блин, надо тоже заняться стрелковой подготовкой, а то арбалет так и висит в моем сарае. Лук опять же освоить не мешало бы, на уровне Кукши. Но у Буревоя были другие планы. Он повел меня к заводи, там мы ломали тонкие прутики, наломали целую кучу. В деревне буревой начал из этих прутиков делать корзины, вроде тех что Кукша носил с утра. Как оказалось, это не корзины, а верша, снасть для ловли рыбы. Мы с Буревоем развели костер, в кастрюле из под шашлыка нагрели воды, там дед вымачивал прутики, потом крутил из них эти самые верши. Я тоже попробовал, у меня даже получалось неплохо! Наверно, мелкая моторика рук после всех лет, проведенных за клавиатурой, давала о себе знать. Потом внутрь верши заложили камни, воткнули еловые ветви, и понесли устанавливать их на озере, там где поглубже.
Я рассказал Буревою про удочки, решили после установки его снастей попробовать мои. Взяли лопату, накопали червей, разложили удочки, их две Ваня с собой брал, спиннинги. Показал Буревою как забрасывать, как вынимать рыбу. Буревой очень хвалил крючки и леску, у них удочки тоже использовали, только сами они и снасти к ним были сильно грубее чем те, которые были у меня. Нашли место, сели удить рыбу. Рыбы было много — за пару часов, что оставались до захода солнца наловили штук десять каких-то блестящих рыбин, килограмм на шесть в общей массе. Я в рыбе на разбираюсь, вроде на карпа они похожи. Буревой сказал что это жерех. С уловом пошли в деревню, есть да готовится ко сну.
Так мы провели следующие три дня. Расписание не сильно разнообразное: подъем, собрать векши с рыбой, обновить их в части елевых веток и испорченных прутьев, поставить опять в озеро, за дровами, на «экскурсию» в лес с Буревоем, подправить в избах крыши-стены по мелочевке, рыбалка, отбой. Меня на довольствие, если можно так сказать, поставили к Зоряне. Ей отдал мыло, она стирала да готовила еду. Спал по прежнему в своем сарае внутри палатки. Устроили банный день — у них тут небольшая землянка с очагом была, там грели воду, парились, оттирали с себя пот да грязь. Спросил у Буревоя про субботу — она вроде банный день. Дед сказал, что не слышал о таком, у них в неделе пять дней. Я же себе на палке с зарубками, которую использовал вместо календаря отметил этот день как субботу, мне семидневками считать привычней. Одним словом, вели мы свое древнеславянское хозяйство. Потом зарядили дожди, два дня лило как из ведра. Все попрятались по домам, благо еды в виде рыбы, травы да корешков съедобных, и остатков моих запасов хватало. Буревой резал у Зоряны какие-то плошки-ложки, я ему под это свой тесак отдал. У меня же было время подумать.
Я устроил себе из дров что-то вроде кресла с видом на улицу внутри сарая, открыл дверь, и в созерцательном настроении начал анализировать проведенное тут время.
С языком вроде все решилось — я местных понимал почти полностью, они меня тоже. Причины изначального непонимания тоже стали ясны. Мало того, что в моей речи была куча анахронизмов из будущего, которые к тому же являлись еще и чужими, заимствованными словами, так была еще и проблема правильного произнесения. Мы там у себя, в будущем, в какой-то момент времени начинали язык учить по книжкам, текстам, которые были написаны с использованием стандартных правил русского языка. Из-за этого практически все начинали говорить по тем самым правилам — чисто, внятно, отрывисто. Мы все знали как слова пишутся, хотя бы примерно, и произносили их в соответствии с написанием. Тут написание слов — это скорее какое-то иероглифы, пиктограммы, рисунки. Мне Буревой показывал. Соответственно, каждый произносит так, как ему лучше запомнилось — потому произношение слов и хромает, каждый как запомнил так и произносит, правил нет. И каждое слово в итоге у каждого носителя языка имеет считай уникальное произношение. Я начал просто меньше вдумываться и сопоставлять привычный мне русский язык и то, что они произносят, и понимание пришло. Вроде как дети пятилетние говорят. Местные меня понимали просто потому, что для них пятьсот вариантов произношения одного и того же слова это норма. Мой вариант просто стал пятьсот первым.
С безопасностью Буревой меня тоже успокоил. Сказал, что вроде как сейчас начало сезона для торга на реках, льды вскрылись, наша деревня далеко от основных путей, сюда никто не плавает. А вот если с торгом, или наймом, или грабежом не получится, ватаги мурманов, данов, варягов и прочих гоповарваров вполне могут и появиться. Или осенью, когда обратно возвращаться будут. Но это где-то через месяца два будет, как раз после посевной. Так что налеты морских разбойников Буревоя не пугали, его беспокоило хозяйство и выживание.
По нашему хозяйству стало тоже понятней. Рыба, трава для одежды и пропитания, лесные дары, охота, и скоро будем сеяться. Корзины с зерном Буревой сохранил от данов, как оказалось, из-за того что их вынесли на поляну в лес, чтобы перебрать перед закладкой в кладовку. После данов Буревой озаботился сохранностью запасов, и сделал в доме у Зоряны фальшстенку, за которой и хранил зерно, которое мы будем сеять в конце мая. Но сам процесс посевной, как его описал Буревой, он меня просто пугал. Тащить на себе соху, потом борону, все своей спиной и ногами, да по полю, да в лаптях (их Буревой как раз и позиционировал, как рабочую обувку, одноразовую, обещал к посевной всем наделать), да вдвоем с Кукшей. Это же АдЪ! Передо моими глазами стояли картины хроники Великой отечественной Войны, там так бабы сеяли, когда лошадей на фронт забрали. Ужас. Надо что-то делать. Коня мы точно в лесу не откапаем. Ехать менять железо в Ладогу на коня мне было откровенно стремно, нравы тут те еще. Куда ни кинь — всюду клин. А трактор сделать на коленке да в одно лицо — тоже ненаучная фантастика. Да и топливо к нему где взять, даже если бы «Кировец» вместе со мной перенесло. Чем больше думал над этим, тем больше паниковал, тем больше заранее ныли спина и ноги, тем более призрачными казались наши шансы на выживание. Точнее, на посевную.