Шквальный ветер

Погода к обеду начала резко ухудшаться. Валентин мог отказаться от полета, но, узнав, что с ним полетит и прокурор из Москвы Перекосов, бывший муж Антонины, согласился... Интересно посмотреть ему в глаза, как он будет вести себя, когда над ним будут вершить неправедный суд, подумал Валентин. Чукча тоже оживился, когда узнал, кто летит с ними: он уже предвкушал садистское наслаждение над тем, в чьих руках ещё недавно были судьбы оказавшихся в столь отдаленных местах за колючей проволокой людей. Валентин давно заметил, что к слугам фемиды неприязненно относятся не только заключенные, но и их охранники... 
Едва вертолет оторвался от снежного поля, тяжелые облака стали давить на него, прижимать к земле; и чем дальше шли к югу, тем темнее становилось небо, все гуще сыпал снег. 
- Держи курс на Тугур, а посадишь вертолет вот здесь, - ткнул пальцем в полетную карту Чукча. 
Догадка Валентина о том, что охранники решили умыкнуть золото, подтверждалась. Место посадки - километрах в двух от Охотского моря и километрах в двадцати от Тугура. Значит, там Чукчу и Кукушку будут ждать сообщники, свидетели им ни к чему. Надо было взять курс на северо-восток, Иванкин же повернул на юг, ещё на земле рассчитав полетные данные до заветной землянки. А чтобы Чукча или его напарник не обнаружили плутовства, установил на гирокомпасе разницу с магнитным компасом в сто двадцать градусов: курс 60 на приборе соответствовал курсу полета 180; добро, что охранники о принципах работы гирокомпаса не имели представления, хотя Чукча частенько зыркал своими черными бусинками сквозь щелки глаз на приборы. 
До Тугура по расчетному времени лететь час двадцать, до землянки полтора часа, а с учетом встречного ветра - час сорок пять, почти на весь топливный запас. Ориентир на Тугур - речка, вдоль которой и должен был проходить полет. Но Валентин сразу же вошел в облака, и Чукча, как ни крутил головой, сколько ни всматривался вниз, ничего, кроме снежной круговерти, увидеть не смог. Поначалу он молчал, но минут через двадцать, возможно заподозрив в летчике коварство, стал тыкать пальцем вниз, приказывая снизиться. 
- Хочешь поцеловаться с землей? - грубо оборвал его Валентин. - Могу открыть люк. 
И Чукча, зло сверкнув глазами, ушел на свое место. 
Снежные заряды обрушивались на вертолет вал за валом, и машину трепало, как утлое суденышко в разбушевавшемся море. Кромка льда тонкой пленкой обозначилась на капоте у лобового стекла. Пришлось включать обогрев лопастей. Но двигатели тянули с надрывом, словно простуженные живые существа, измученные непогодой и крутым подъемом. Время шло мучительно медленно; казалось, стрелки часов остановились. 
В салоне на жестких сиденьях уже ерзал задом не только Чукча: прокурор, который поначалу строил из себя невозмутимого человека, видавшего и не такое, вроде бы подремывающий, тоже стал поглядывать в иллюминатор и на часы. Спокойнее всех, пожалуй, выглядел Кукушка - читал какой-то детектив, - но вот и он отложил книгу, устало потянулся, расправляя могучие плечи. Все это Валентин видел лишь мельком - внимание было сосредоточено на приборах, но и поведение пассажиров его волновало не менее: в салоне не просто пассажиры, в салоне его враги, безжалостные, смертельно опасные. Чукча и Кукушка - убийцы, прокурор - не лучше. Если Тоня солгала Валентину и назвала Перекосову его фамилию, он знает, с кем летит, и уж постарается как-то отплатить своему сопернику - мстительные люди не менее жестоки и их изощренные методы непредсказуемы... 
Наконец стрелка часов перевалила тройку - в полете они ровно час. Чукча подошел снова сзади и потыкал пальцем вниз - пора снижаться. 
Летчик показал ему два пальца и изобразил ноль - ещё двадцать минут. Крикнул, перекрывая шум двигателей: 
- Встречный ветер! 
Чукча хмурый и неудовлетворенный вернулся на свое место А как он взбеленится и что предпримет, когда узнает, что сели не там, где надо? Схватка может произойти сразу, и Валентин предусмотрел и такой вариант. Смерти он не боялся. С того дня, как его уволили из военной авиации, душа будто опустела и многое стало ему безразличным. А после встречи в колонии с Антониной он и вовсе перестал всему и всем верить и считал жизнь никчемной. Но и погибать от рук таких ублюдков, как Чукча, он считал унизительным. Нет, они не имеют права поганить нашу землю, и он ещё поборется с ними. 
До места посадки оставалось минут пятнадцать лету. А надо сесть пораньше, километров за десять от землянки, чтобы случайно кто-то из их шайки, оставшийся в живых, не наткнулся на неё и не укрылся там. Кроме, разумеется, самого Валентина. 
Летчик незаметно выключил обогрев лопастей, и сразу они стали обрастать ледком, тяжелеть; мелкие кусочки отскакивали, били по обшивке, как осколки снарядов. 
- Что случилось? - тут же позади возник Чукча. 
- Отказала антиобледенительная система! - крикнул Валентин. - Надо садиться, иначе свалимся. 
Он подвернул ещё вправо, снижаясь буквально по сантиметру, чтобы не зацепить за верхушки деревьев и увидеть речушку-переплюйку, которая должна послужить ориентиром. 
Высотомер показывал уже сто метров, а облака все не кончались, и снег все сыпал и сыпал. Иванкин стал делать круг за кругом, ещё осторожнее проглядывая и прощупывая землю. 
Нет, не зря в эскадрилье его называли летчиком-локатором: и без системы слепой посадки он разглядел сквозь космы облаков, сыпавших тучами снега, вначале темный лес, а затем и речку-переплюйку, которая, к счастью, ещё не замерзла и тоже темнела извилистой лентой. 
Валентин подвернул к самой опушке и приземлил вертолет у могучих разлапистых елей. 
Троица оживилась и, едва лопасти винта остановились, высыпала наружу. Здесь было относительное затишье, но слышно было, как ветер гудит в вершинах деревьев, видно, как, перебрасывая поверху снег, швыряет его на луг и несет, тянет по скату к речушке. 
- И куда ты нас завез? - с настороженной и недоверчивой усмешкой спросил у спустившегося на землю Валентина Чукча. 
- Не дотянули километров двадцать. Может, чуть более, - твердо ответил Валентин. 
- Откуда такая уверенность? - усомнился Чукча. 
- От верблюда, - оборвал Иванкин, давая понять, кто здесь хозяин положения и что он не потерпит вмешательства в его летные дела. 
Чукча, не привыкший к такому с ним обращению и уполномоченный на борт старшим самим начальником охраны, будто поперхнулся грубостью пилота и не мог какое-то время вымолвить ни слова. Лицо его наливалось гневом. 
- Ну ты, летун, поосторожней на виражах, а то в штопор сорвешься, - не сказал, а прошипел наконец. - Ты забыл, кем я послан? 
- Да хоть самим Богом или чертом. Но пока находишься на борту вертолета, я здесь командир, и ты будешь выполнять все мои команды. 
- А мы уже на земле, а не на борту, - усмехнулся Чукча. - Так что полномочия твои кончились. 
- Тогда можешь продолжать путь пешком. Не возражаю, - стоял на своем Иванкин. 
- Он прав, - пришел вдруг на помощь пилоту прокурор. - Пока он не доставит нас к месту назначения, он капитан судна и наш командир. Не надо спорить. Лучше объясните, что будем делать дальше? 
- Уже темнеет. Придется ждать утра. 
- Ты что? Нас ждут сегодня! - повысил голос Чукча. 
- Сегодня не получится. Видишь лед на лопастях? Мы не поднимемся. 
- Давайте обколем его. 
- Попробуй. Думаешь, это так просто? И бессмысленно: через пять минут лопасти снова обледенеют и мы грохнемся в тайге. Кроме того, надо определиться, где мы сели. 
- Тоже мне хваленый летчик, ас, а завез куда, сам не знает, продолжал возмущаться Чукча. - Определяйся, а мы обследуем вокруг, может, где какая деревушка рядом. - Он позвал Кукушку и, взяв его под руку, повел вдоль речки, что-то говоря ему чуть ли не на ухо, в чем-то убеждая. Кукушка, похоже, возражал. Валентин догадывался, что предлагает напарнику Чукча, и, если бы он был уверен в месте своего нахождения, что действительно осталось двадцать километров, он сегодня бы разделался с летчиком и прокурором.