Фотокамера

А еще она верила, что ее Ганс попал на небо, ясное дело.
Но католичкой, как мы раньше, она никогда не была.
Тем не менее все у нее происходило чудесным образом, хотя и без просфоры, святой чаши и ладана.
Отец сказал однажды: «Наша Марихен родилась в Мазурском крае, у нее там — старые божества пруссов. Перкун, Потримпс и Пиколл».
Иногда, вставляя новую пленку, она что-то бормотала. Какие-то слова можно было расслышать, вроде «формат» и «шесть на девять», но звучало это как заклинание.
Я и говорю. Боже мой, как давно это было. Но мое конфирмационное платье я помню хорошо, потому что Старая Мария со всех сторон отщелкала его своим чудо-ящичком… Но на снимках, сделанных накануне самой конфирмации — я еще в веночке, — платье уже испачкано шоколадом, хотя пятно туда попало только после обряда, когда все, болтая наперебой, сидели за столом: ведь святое причастие следует принимать на пустой желудок. Ребенком я безумно любила сладости, разные пирожные, тортики и пудинги. «Смотри-ка, Лара, — сказала мне Старая Мария, — мой ящичек всегда знает наперед, что ты посадишь себе пятно». Не помню, куда подевался тот снимок с шоколадным пятном. В моем альбоме сохранились только ее обычные фотографии, сделанные «Лейкой». Но пропали все снимки, которые были отщелканы чудо-ящичком, например фотографии твоих крестин, Таддель. Они состоялись в церкви Фриденау.
Там служили два симпатичных капеллана, и мы любили ходить к ним, потому что оба…
А потом их в наказание куда-то перевели.
Якобы из-за слишком левых взглядов.
На фотографиях с тех крестин вокруг Тадделя толпился народ. Твоя кудрявая крестная, дружившая с отцом и матерью, прижимала тебя к себе, будто ты был ее собственным ребенком. А маленький Таддель состроил такую мину, какая бывает у него до сих пор, — словно его кто-то обидел. Снимок казался вполне обычным, такие всегда делают на крестинах, но над тобой и твоей крестной витал неких дух, так сказать ангел-хранитель, как шепнула мне на ушко Старая Мария, показав по секрету мне, и только мне, этот снимок. Ангел-хранитель был немножко похож на персонажа, которого показывают в телевизионной рекламе одной страховой компании; моя маленькая Эмма всякий раз потешается, когда он появляется на экране и предотвращает какой-нибудь несчастный случай. Правда, ангел, чудесным образом воспаривший над Тадделем, был одет в спортивную форму, как настоящий футболист, на нем были даже бутсы, что забавно контрастировало с распростертыми крылами.
Ведь наш Таддель — только не надо опять делать обиженное лицо — был прямо-таки помешан на футболе. Сначала он выступал за клуб Фриденау, потом, когда он вместе с Яспером и Паульхеном жил в деревне, играл за местную команду. А еще позднее, когда ты уже изучал педагогику, поскольку сам настрадался от школы, продолжал играть там или сям и вместе с дочкой, тоже помешанной на футболе, — не правда ли, Таддель? — стал фанатом гамбургского клуба «Сан-Паули», что равносильно вере в чудеса; кстати, насколько мне известно, у тебя не случалось серьезных травм, хотя ты всегда так отчаянно идешь в стык — наверняка тебя оберегает тот ангел, который был снят бокс-камерой.
Сам-то я никогда до конца в чудо-ящичек не верил, хотя Старая Мария показывала мне пару снимков.
Верил или не верил, но нам, четверке с Нидштрассе, помогло, что нас крестили, хотя сегодня мы уже ни во что…
…или совсем немножко.
Однажды отец, разговаривая — уж не помню где — с Патом и со мной о религии, сказал: «Что-то похожее на благочестие я испытываю лишь тогда, когда сижу с карандашом и бумагой среди деревьев и дивлюсь творениям природы».
Так у него всегда бывает независимо от того, что он рисует, будь то отрезанная голова трески, купленной на рынке во Фриденау, или грибы, которые мы приносили домой с прогулок по Груневальду, когда мы еще были настоящей семьей.
Веселые были времена после крестин Тадделя; отец с матерью привезли нам настоящие индейские костюмы из Америки, куда они ездили на океанском лайнере, поскольку мать боялась летать самолетом, но лайнер едва не затонул, попав в двенадцатибалльный шторм… Замшевые штаны и куртки с бахромой…
…об этом итальянском лайнере даже писали газеты…
Ты, Лара, дольше всех носила индейский костюм…
…и жертвы были, потому что лайнер накрыло гигантским валом…
…была похожа на дочь вождя Виннету, если бы, конечно, у него была дочь…
…прямо под капитанским мостиком получилась огромная пробоина…
Роскошный лайнер, назывался, по-моему, «Микеланджело».
Вот было бы дело, если бы Марихен сняла его бокс-камерой до катастрофы, еще в порту: трубы, капитанский мостик…
Дома тогда все еще было нормально.
Каждый год появлялась новая нянька, у мамы оставалось время для себя.
Сначала была Хайди, потом Маргарита, затем…
А отец, если никуда не уезжал, посиживал у себя в мансарде и писал вещи, для которых помощь Старой Марии ему в виде исключения не требовалась, поскольку это были только диалоги…
Спорим, она и тогда его щелкала?
Он работал над пьесой, где с одной стороны пытались поднять восстание рабочие на Сталиналлее, а с другой — репетировали бунт древнеримские плебеи…
Когда он работал, ему было плевать, щелкает его Марихен или нет.
На премьере «Плебеев» часть зрителей негодовала.
На снимках, проявленных в темной комнате, театр казался охваченным пламенем.
Но отца не слишком беспокоило, что пишут газетные критики…
Вскоре он снова засел у себя в мансарде…
…как и Уве, наш сосед из четырнадцатого дома. Он тоже вечно сидел в мансарде и писал.
Такой длиннющий очкарик.
Его раздражало, что мы со Старшим говорим с сильным берлинским акцентом.
Часто сидел с отцом на веранде и без конца пиво хлестал.
Под бесконечные же разговоры…
Рассмешить его мог только отец, у нас не получалось.
Тогда много чего творилось в нашем доме из клинкерного кирпича; вечно полно гостей, среди них бывали и чокнутые.
Однажды, когда ты, Таддель, только родился, а отец был в отъезде из-за избирательной кампании, кто-то поджег ночью нашу дверь.
Наверняка мерзавцы из числа правых экстремистов; взяли бутылку бензина, тряпку и…
Ну и суета потом поднялась.
По ночам в доме стали дежурить полицейские, спокойные и довольно симпатичные ребята.
А позже мы уехали на каникулы во Францию. Вся семья и новая нянька. По-моему, ее звали Маргаритой, она была пасторской дочкой и сразу краснела, когда кто-нибудь с ней заговаривал.
Отец взял с нами Старую Марию.
Может, она была его любовницей?
Ну уж нет! Мама догадалась бы.
Да она совершенно не замечала, что вокруг происходит.
В Бретани, где мы проводили каникулы, по всему длинному песчаному берегу стояли оставшиеся с войны дзоты. Некоторые из них — очень мощные; кто не трусил, как я, мог туда забраться.
Там ужасно воняло мочой и дерьмом.
Мы устроили соревнования по прыжкам с одного из дзотов, покосившейся среди дюн огромной махины с бойницами. Жорж полегче меня, поэтому он прыгал дальше.
Недаром отец называл меня «перышком». До сих пор помню, как Мария снова и снова щелкала наши прыжки своей бокс-камерой «Агфа-специаль», которую она захватила на каникулы. Как мы оба старались прыгнуть с горбатой крыши дзота далеко в дюны…
Она легла в песочную ямку, чтобы снимать нас снизу…
Это были моментальные снимки, такие вообще не под силу обычной бокс-камере, даже «Агфе-специаль» с ее тремя диафрагмами, но ящичек Старой Марии…
…это был чудо-ящичек, к тому же чокнутый и со сдвигом, поэтому он успевал схватить нас прямо в полете…
Когда Мария проявила, а потом отпечатала пленку в своей темной комнате, отец тут же порвал все снимки, потому что ящичек — отец рассказал об этом матери — превратил нас обоих в юных солдат в непомерно больших касках, с сумками противогазов через плечо.
На разорванных снимках было видно, как мы оба — сначала ты, Старшой, потом я, но почти одновременно — изо всех сил выпрыгиваем над дзотом, чтобы приземлиться как можно дальше, потому что по всему берегу высаживается десант противника, о чем свидетельствуют свежие воронки от снарядов на заднем плане, а поскольку дзоту грозит прямое попадание или же мы просто наложили от страха в штаны, то мы решили сбежать, исчезнуть, поскорее спрыгнуть с крыши дзота и пробраться через дюны назад, туда, где…