Девочка. Книга третья (СИ)
Но Барретт не позволил мне уйти в глубокий транс — больно сдавив мою ключицу, он вернул меня на поверхность реальности. Ослабив ошейник, он расстегнул браслет наручника, и я, наконец почувствовав свободу, вытянула ноги. Сжав мою челюсть, он открыл мой рот, и вдохнул кислород. Чувствуя, его пальцы на шее, проверяющие мой пульс, я открыла глаза и посмотрела на своего мужчину.
Он глубоко дышал, но его лицо было спокойно — он не сомневался, что со мной все будет в порядке и, лишь тихо сказав "не делай резких движений", вдохнул в меня еще одну порцию своего кислорода. Пока он аккуратно снимал с меня ошейник и развязывал галстук на щиколотке, я закрыла глаза и прислушалась к своим ощущениям — сердце бешено стучало, и казалось он сейчас проломит ребра. Меня продолжало бить в конвульсиях после сильнейшего оргазма, и мне хотелось сбросить накопившуюся неизвестно откуда энергию. Не понимая, что со мной происходит, я тихо прошептала:
— У меня сердце колотится и руки дрожат.
— Ты еще на адреналине, — кивнул он и, сделав еще несколько вдохов рот в рот, откинулся на подушках, закрывая глаза.
Повернувшись к нему, я подтянулась и улеглась на его груди, чувствуя мощный мотор моего киборга. Он накрыл мою талию рукой, и мы застыли в этом арабеске. От его горячей ладони, спокойно лежавшей на моей пояснице, я внезапно почувствовала мягкую негу, которая накатывала на меня как волны Соляриса. Я улыбнулась и провалилась в бездну небытия, убаюканная объятиями Дьявола.
* * *Проснулась я одна в постели. Открыв глаза, я осмотрелась — из-за приоткрытой шторы выглядывало солнце и пробивалось в спальню, несмотря на затемненные стекла. Голова была тяжелая и гудела, а во рту от сухости язык, казалось, прилип к небу. Я облизала губы и сморщилась от неприятных ощущений — губы были опухшими и саднили.
Я подняла ладонь к лицу, и за моей рукой потянулось что-то жесткое и металлическое. Сфокусировав взгляд, я обнаружила, что к запястью был пристегнут наручник. Ничего не понимая, я потянулась и почувствовала, что мне мешает что то внизу — вытащив ногу из под одеяла, я обнаружила, что мою щиколотку мертвой петлей плотно обхватил галстук.
"Что вчера произошло?" — попыталась я вспомнить, но вся ночь пронеслась калейдоскопом, лишь иногда показывая вспышками в моей памяти размытые картинки.
Вспомнив, как я жадно вдыхала дым из уст Барретта, я резко села в постели и тут же зажмурилась от боли во всем теле — по мне в очередной раз проехался танк.
Приподняв одеяло, я посмотрела вниз — соски были опухшими, а на груди и животе явно прочерчивались новые отметины — следы пальцев.
"Я даже не хочу смотреть на свою попу", — в очередной раз зажмурилась я и была права — полупопия саднили и попа откровенно болела.
Немного сориентировавшись в своих ощущениях, я осмотрелась. Обнаружив на тумбочке две бутылки воды и обезболивающее, я облегченно вздохнула.
Вода была кстати. Но, жадно припав к бутылке "Fine", я почувствовала, что мое горло так ноет, будто я заболела ангиной или, как минимум, глотала шпагу. А эти ощущения откуда? Я напряглась и моя память выдала одну из картинок вчерашней "Ночи Дьявола", где я лежала на спине и вытворяла языком нечто неимоверное.
"О, Господи!" — закрыла я лицо руками, вспоминая, с каким удовольствием выполняла приказы Барретта. И это было только одно из воспоминаний, которое выдало мне мое сознание.
Внезапно в памяти опять возник образ, вернее его тихий голос, который выдавал мне очередной приказ и затем его "А ты ненасытная".
Я вся залилась краской от стыда и, еще глубже пряча лицо в ладонях, окончательно пришла к выводу — теперь мой мужчина решит, что я развратная, сексуально озабоченная девица и бросит меня. И как только я об этом подумала, в спальню вошел Барретт.
Как всегда, подтянутый и бодрый, в домашних джинсах и футболке "Армани", будто вчера всю ночь он мирно спал, а не вытворял со мной такие вещи, о которых даже стыдно подумать, не то, что произнести вслух.
Подойдя ко мне, он бросил взгляд на тумбочку и, увидев, что я приняла обезболивающее, сел на кровать и, привычным движением подхватив меня под мышки, вытащил из постели и поставил перед собой. Сняв с меня наручники, он осматривал отметины, которые поставил накануне.
Мне было настолько не по себе, что я от стыда опустила глаза, пока он проводил инспекцию моей груди, бедер и затем спины и попы. Развернув меня опять к себе лицом, он спросил:
— Голова кружится?
Я отрицательно покачала головой, уткнувшись взглядом в пол.
— Пей много воды, — дал он следующую инструкцию, и в этот раз я кивнула.
Он прошелся по моей промежности и продолжил:
— Болит влагалище и анус?
Оно, конечно, болело, как и попа, и вчера мне казалось, что он меня разорвет, а истерзанный от оргазмов клитор был опухшим, но жаловаться не хотелось — я сама принимала вчера все его грубые ласки с большим удовольствием. Поэтому я отрицательно покачала головой.
— Горло?
Я пожала плечами, что означало "это не важно", так и не решившись поднять на него взгляд.
Важным было другое — перед глазами стояли вчерашние картины, которые только выдала мне моя память, оставляя самое темное в закоулках моего подсознания, а в голове звучал его голос "ты ненасытная". Я была уверена, что мой мужчина никогда мне этого не простит, считая мое поведение недостойным, а если я начну оправдываться, почему я себе позволяла такое с собой делать и что делала сама по своему желанию и с большим удовольствием, это еще больше усугубит мою вину.
"Господи, я так громко кончала, что охрана и персонал "Нарушителя " это могли слышать!" — от этого осознания мои щеки запылали еще ярче, и я зажмурилась от стыда.
От волнения я сжала пальцы на ногах, и чтобы не расплакаться при Барретте, сглотнула ком в горле, а мой разум наравне с тупой головной болью бил по самой макушке, приговаривая "а я тебя предупреждал!"
Внезапно Барретт поднял мой подбородок и спросил:
— Что у тебя болит?
Я отрицательно покачала головой, давая понять, что боль здесь ни при чем.
Он сдавил мой подбородок и тихо приказал:
— Посмотри на меня.
Но я наоборот зажмурила глаза еще сильнее.
— Что с тобой? — давил он.
— Все в порядке, — тихо произнесла я и сглотнула очередной ком, ощущая саднящее чувство в гортани.
— Что с тобой? — повторил он с нажимом в голосе, и я, понимая, что он не оставит меня в покое, пока я не выдам ему причин своего поведения, решилась сказать.
— Я тебе противна, — прошептала я.
Барретт на секунду завис, будто компьютер, перерабатывающий информацию, но, вероятно, не найдя ответа в своих файлах, произнес:
— Подробнее?
— После вчерашней ночи…
Опять тишина и его спокойный голос.
— Все еще жду логичных объяснений.
— Ну после того, как ты увидел, какой я была…
— Какой? — давил Барретт, а я начинала сердиться, будто и так не было понятно.
Но он держал паузу и терпеливо ждал.
— Словно я побывала вчера в Саду земных наслаждений Босха, — скривила я нос, вспоминая его вчерашние приказы тихим голосом.
— А человеческим языком?
Я набрала в грудь воздуха и, преодолев стыд, все же призналась:
— Плохой… развратной… — и нахмурилась честно добавила: — Ненасытной…
— Посмотри на меня.
Но вопреки тому, что он держал мой подбородок, я попыталась опустить голову еще ниже, стараясь прикрыться спутанными волосами как ширмой и готовая сейчас провалиться от стыда сквозь землю.
Он немного сжал мою многострадальную ягодицу, и я, вздрогнув, непроизвольно посмотрела на него.
— Мы уже говорили с тобой на этой тему. В постели есть только Я и Ты. Не вижу проблемы.
Я внимательно посмотрела на него и, не найдя в его взгляде неприязни или пренебрежения, выдохнула. Меня начало постепенно отпускать, но все же, продолжая изучать его непроницаемое лицо, будто ища поддержки, я тихо сказала: