Лесовик

С другой стороны, свидетельство Грейс служило для меня лишь малым подспорьем, хотя в этом нельзя винить служанку. Я не смогу убедить Люси или кого другого, включая самого себя, в том, что никогда прежде не читал этого аффидевита. [3] Я допускал следующую возможность – не доверяя самому себе, я назвал эту ситуацию вполне возможной, – что во время предыдущего ознакомления с документом факты, в нем изложенные, запечатлелись в каком-то дальнем уголке моего сознания, откуда некая сила извлекла их сегодня и явила мне в виде иллюзорной фигуры. Природа этой силы – отдельная загадка, поскольку, если в тот момент у меня и была мысль о призраке Андерхилла, она лежала глубоко под спудом других мыслей; однако в этом вопросе вряд ли кто станет копаться в наш нефилософский век, когда отсутствие стопроцентного опровержения засчитывается как существенный плюс в пользу выдвинутого утверждения.
Я сложил бумагу с заявлением Грейс и собрался было вернуть ее на прежнее место между страниц рядом с другими бумагами, когда мой взгляд упал еще на один абзац у Торнтона, о котором я позабыл, – точнее, на отдельную фразу, взятую в скобки в середине его повествования о неуловимом ночном бродяге, «который, как подозревают, был сообщником доктора». Я мгновенно увидел то, что должен был заметить раньше, хотя, может, и замечал, но не понимал его истинного значения. Свидетель, который по-иному описывал то выражение, что было на лице привидения, фактически не опровергал других свидетелей: все они наблюдали Андерхилла, каким он был в различные моменты, разделенные, возможно, всего лишь несколькими секундами. Его лицо вытянулось от любопытства, когда он ждал у окна, гадая, как выглядит существо, вызванное магическими заклинаниями из леса, и это выражение сменилось ужасом, когда оно появилось в поле зрения и направилось разрывать на куски жену Андерхилла или его недруга. И это существо (или его дух) по какой-то причине полностью не утихомирилось со смертью Андерхилла и время от времени пыталось проникнуть в дом своего бывшего повелителя – за новыми приказаниями? И оно издавало при движении такой звук, будто колышутся ветки, прутики и листья, потому что именно из них оно и состояло. И если б сегодня днем у меня хватило смелости выждать подольше там, в роще, я бы тоже увидел само существо или его призрак.
Вся левая половина моего тела, включая руку и ногу, ощутимо содрогнулась четыре раза. Я подумал было, что хорошо знакомые судорожные подергивания дают знать о себе, напоминая, что уже настало время для сна, но потом я сообразил, что меня просто трясет от страха – большего, чем тот, который я испытал во время обеда; трясет от тех мыслей, что посетили меня, и от самого факта их проникновения в мой мозг: ведь они появились и теперь там останутся. И я не мог представить, с кем из моих хороших знакомых я мог бы поделиться подобной историей, не мог назвать ни одного. Возможно, ситуация показалась бы мне не столь трагичной, если б не мое недавнее превращение просто из общеизвестного пьяницы в общеизвестного пьяницу, которому мерещится всякая чертовщина. (Хотя насчет мерещится я не согласен.) В любом случае мне предстояло решить эту проблему самому, не имея четкого представления о том, в чем суть проблемы и что повлечет за собой ее разрешение. Я решил заняться этим прямо сейчас и сумел докопаться до ответа на вопрос, почему Торнтон не обнаружил явной связи, не увидел даже намека на связь между Андерхиллом и лесным существом. Причина заключалась в том, что он ни разу не бывал в той роще (а если и побывал, все слагающие элементы, которые «присутствовали» шесть часов назад, отсутствовали в то время). Дальше этого я не ушел в своих рассуждениях. Я почувствовал, что на сегодня хватит, хорошо бы на время избавить себя от собственного присутствия, пусть даже я и не получу большого удовольствия от чьей-либо компании. Я направился в ванную, быстро помылся, плеснул одеколоном на лицо, чтобы заглушить винные пары, и спустился в бар.
Я вернулся обратно наверх через полчаса, поболтав с двумя бизнесменами из Стивениджа и молодым фермером из наших окрестностей, который достаточно богат, чтобы заниматься сельским хозяйством ради, так сказать, сельского хозяйства. Поднявшись по лестнице, я обнаружил, что не помню ни слова из нашей беседы, но виной тому была не мгновенная потеря памяти, уже дважды облагодетельствовавшая меня сегодня, а подпитываемая алкоголем забывчивость, которая делает человека в пожилом возрасте менее восприимчивым ко всему вокруг. На лестничной площадке я приготовил себя к появлению женщины с темно-рыжими волосами, которая, предположительно, приходилась женой Андерхиллу и, по местным понятиям, была вполне покладистым призраком; но она мне не встретилась. А потом, уже у самой двери на нашу половину, я почувствовал минутный приступ примитивной эгоистической радости при воспоминании о том, что произошло в лощинке вблизи леса, и в тот момент испытал самую настоящую галлюцинацию – удивительно, волшебно осязаемую – от прикосновения своей кожей к голому телу Дианы. Меня никогда не удивляло, что некоторые мужчины делают попытку побить рекорд, установленный Дон Жуаном, скорее я не понимаю, почему большинство мужчин к этому не стремится. Обольщение женщины – это уникальный чувственный акт; другие удовольствия, включая секс как таковой, не более чем работа, продолжительная и со скучными повторами. Каждый отдельный случай обольщения – законченное, завершенное произведение, отрезок истории, словно столетие в предвкушении пиршества или победной попытки (которая редко вознаграждается оргазмом). И скульптура может со временем стать всего лишь банальным гротеском, и стихотворение – потерять свою свежесть, но ничто подобное не грозит тому, что произошло в ту памятную ночь между вами и принцессой (или барменшей).
В столовой та же троица сидела за чашками кофе. В рюмках не было и следа спиртного. Пока они искали выход из долгой паузы, повисшей в связи с моим приходом, я налил себе рюмку кларета и съел для начала кусок хлеба с чеддером. В плохо отрепетированной манере Ник сказал как бы между прочим, что, поскольку он захватил с собой кое-какую работу и ничего важного не предвидится в его университете, он с радостью воспользуется (только, конечно, если это не вызовет неудобств) возможностью отдохнуть денька два от Жозефины, у которой снова резались зубки, и останется на похороны. Люси, если нет возражений, съездит завтра утром домой, а потом вернется к похоронам. Я сказал, что не может быть никаких возражений против этого или каких других вариантов.
Со двора до моего слуха донеслись звуки, которые всегда вселяют в меня кратковременный душевный подъем, печаль и невольную зависть: мужчины и женщины выходят из дверей моей гостиницы, стоят, переговариваясь, садятся в машины и уезжают. В эту ночь (как и в любую другую) старый римлянин, елизаветинские юноши, офицеры-французы и девушка-француженка смотрелись лучше, чем при дневном освещении, лучше гармонировали с остальными деталями окружающей обстановки, хотя и не настолько, чтобы казаться живыми. Духота, похоже, снова усилилась; по крайней мере, у меня выступил пот на лбу и у корней волос.
Джойс сказала:
– Просто не верится, что вчера вечером старик был жив, сидел здесь вот так, как мы с вами.
Она из тех людей, которые не задумываясь выскажут вслух голую суть чего-либо бередящего душу.
– Не верится, – сказал я. – Но эта мысль не относится к тем вопросам, над которыми человек по-настоящему и надолго задумывается, пытаясь все осознать и в себя вместить, – даже в такой ситуации, как сейчас, когда никто из нас не смог бы взять и выбросить вчерашние события из головы. Есть в этом что-то поистине невероятное. И, честно говоря, я не могу понять, почему каждый, кто вышел из детского возраста, стал достаточно взрослым, чтобы понять, что же такое смерть, не отдает всего себя и все свое время раздумьям о ней. Ведь эта мысль пронизывает насквозь: стать ничем, быть нигде, а весь мир остается на прежнем месте. И все останавливается для тебя, даже не на миллионы лет, а навсегда. Ведь рано или поздно каждый доходит до черты, откуда видно: все кончено. Лично я могу представить, как чувствует себя человек, которого страшит такая вот перспектива, особенно потому, что в конечном итоге все мы туда придем раньше или позже и, возможно, даже совсем скоро. Конечно, мы знаем, впереди еще будут кое-какие другие события: вас ждет масса разных событий, таких как ожидание врача, направление на анализы. Потом – ожидание, пока придут результаты анализов, и направление на другие анализы, и ожидание новых результатов. Вас кладут в больницу на обследование, значит, пребывание в больнице, и ожидание операции, и ожидание, когда вам дадут наркоз, и ожидание, когда сообщат, что же они нашли, и ожидание второй операции, и ожидание следующих результатов, и вам говорят, что они, к сожалению, бессильны остановить развитие болезни, но, естественно, будут приняты все меры для продления жизни и облегчения страданий, и это будет для вас отправной точкой. Однако еще предстоит пройти долгий путь, прежде чем вы начнете осознавать, что некоторые события случаются теперь для вас в последний раз в жизни: ваш последний день рождения, и поездка куда-нибудь, и обед в ресторане, и все остальное, даже простая прогулка или спуск вниз по лестнице, и вы укладываетесь спать, и просыпаетесь, и лежите, закрываете глаза, и начинаете ощущать сонливую вялость во всем теле. И здесь тоже еще одна отправная точка.