В дороге
С горем пополам убирали - и губили хлеба, нанимали варягов из задонских чужих хозяйств. Уборка не закончилась и в январе. Кукуруза стоит, ушло под снег сорго, не вспахали под зябь.
И прежде "Кузнецовский" достижениями не блистал, а нынешний "пожар" и вовсе доконал хозяйство. Возвращать надо срочные кредиты, платить проценты. Но из чего? Скотина осталась без кормов. Под нож ее.
Трудно всем: бывшему совхозу, тем, кто ушел оттуда и кто снова вернулся. После летних баталий и осенних итогов ассоциация Хабарова потеряла много людей. Если летом разделились почти пополам, то теперь у Хабарова не осталось и четверти. Возвратились в бывший совхоз пенсионеры, не получив желанного пая. Ушли и работники, поняв, что ассоциация и доходы ее - это еще журавль в небе, а жить надо сейчас.
Время, зимние холода остудили прежние страсти. Прежний совхоз и ассоциация делят землю, делят технику. Конечно, нелегко. Но верно сказал Хабаров:
- Те, кто занимается производством, всегда между собой договорятся, потому что ими правит экономика. А когда просто эмоции, - добавил он, - тогда худо.
Дележ еще не закончен. Пожар погас, но угли горячи. И пламя может снова проснуться. Потому что решается дело великое: з е м л я, с о б с т в е н н о с т ь, а значит, и ж и з н ь. Тех, кто работал, кто ныне работает и кому завтра жить на этой земле, в хуторе Кузнецы.
Вот, кажется, и вся невеселая история про "пожар" в хуторе Кузнецы. Остается последнее: зачем я туда ездил - чтобы просто вынести сор из хуторского дома? Нет. Чтобы найти виноватого? Да.
Времена нынче иные. Не разборов и оргвыводов я хочу. Но великий передел на нашей земле лишь начинается. И каждый опыт, пусть даже горький, для нас урок.
Последний разговор в Кузнецах (уже при отъезде, на заснеженной улице) был с пенсионером, бывшим механизатором Николаем Лаврентьевичем Рогожниковым. Он не старец, выживший из ума, а крепкий еще мужик, общительный, энергичный.
- Ваша-то где земля? Ваш пай? - спросил я его. - В бывшем совхозе или в ассоциации?
- Какая земля?.. - не сразу понял он. - Бумажка эта, на какой написано? Отдавал я ее... этому... как его... - стал он вспоминать.
- Кому?
- Ну этот... Петро вроде...
Подошел тут П. Н. Шлепин, призвали его на помощь:
- Кому я землю отдал?
- Может, Тибирькову?
- Нет.
- Хабарову?
- Нет.
- Сашке Хомякову?
- Ему, ему! - обрадовался Николай Лаврентьевич. - Сказали, совхоз распускают, все пропадет.
- В помещики полез? За белыми буханками? - поддел товарища Шлепин. - Как же: корову дадут. Дали?
- Ничего не дали. Бумажку Сашка возвернул, говорит: не нужна ему.
- А теперь в совхоз вернетесь? - спросил я.
- Они вроде не берут.
- И не возьмем, - решительно подтвердил Шлепин. - Нацелился в помещики туда и шуруй.
- Не берут. Приехал этот, как его... Попов. Говорит: дай. Я отдал. А потом приезжал начальник комплекса, тоже говорит: дай. Я говорю: где ты раньше был?
- А за что отдали? Продали или заключили договор? - добивался я, ведь разговор шел о земельном пае, что заработал этот человек за всю свою нелегкую жизнь.
- Не знаю, - ответил владелец земли и махнул рукой. - Ничего нам не надо. Подыхать скоро...
- А подохнем, - вздохнул Шлепин, - опять совхозу хоронить, кому же еще...
- Конечно, - согласился "помещик". - Мы туда жизнь поклали. - И, распрощавшись, зашагал к магазину за хлебом.
Плакать ли тут, смеяться... Над кем? Над "помещиком" Николаем Лаврентьевичем с корявыми от труда руками?
Да все мы такие: и я и вы, мой читатель. Работали, жили... Было вроде бы все - мое. А в руках оказалось - пусто. Потом нас "пожалели". И выстояв, как послушные овцы, очередь, получили мы на руки блеклую бумажку с печатью - всего века нажиток. Теперь вот глядим на нее в городах и весях. Ломаем головы: что делать с этой бедой? Стать то ли фабрикантом, то ли помещиком? А может, сменять на бутылку водки да кус вареной колбасы?
Так что не будем смеяться над Николаем Лаврентьевичем и земляками его. Новая жизнь пришла, их не спросила. Как понять ее?
А ведь "понятливых" много. Целый год пылал "пожар" в Кузнецах. В том огне горел хлеб, скотина. Огонь и дым видны были в районном центре и областном, где высятся этажи руководства: Советы, комитеты, постоянные комиссии, администраторы, представители президента, специалисты по экономике, праву, земельной реформе. В Москве их и вовсе пруд пруди. И один другого умнее. По телевизору днем и ночью соловьями поют. Помочь Николаю Лаврентьевичу - прямой их долг. За это их хлебом кормят, и не коркой сухой, а с маслом да икоркой.
Не помогли. Лишь при случае приводили как негативный пример кузнецовские страсти. Может быть, это проводилась в жизнь мысль одного из руководителей Агропрома, всерьез ли, в шутку высказанная на одном из совещаний: "Надо в каждом районе распустить по одному хозяйству и глядеть, что получится. Для примера".
Пример, конечно, нужен. Но вчерашний колхоз ли, совхоз - это живые люди. Глядеть, как они корчатся от боли?
А еще это живая земля. Ее муки. Вот она - прикрытая снегом, тянется и тянется вдоль дороги. С неубранной кукурузой, сорго, с непашью в Кузнецах. С оставленными подсолнухом, ячменем, картошкой в других колхозах, районах. С погнившим сеном. С неубранной соломой. С запаханными в земле арбузами, капустой, помидорами.
"Акт от 18 ноября 1992 года... Комиссия в составе Государственного инспектора района... главного специалиста райкомзема составили настоящий акт на обследование и использование земли в колхозе им. Калинина... На день обследования в колхозе не убрано: просо - 200 га, кукуруза - 140 га, суданка 182 га, подсолнечник - 751 га. Итого 1283 га. Вспашка зяби и черных паров составила 49% от плана... Колхоз своими силами не справляется в течение нескольких последних лет".
В течение последних лет не справляется, но когда четыре человека вышли из колхоза, получили землю, купили технику, семена, горючее и вышли в поле весной 1992 года, то "боевой отряд" во главе с председателем и главным агрономом, председателем сельского Совета выгнал законных хозяев с их земли. Вот здесь они "справились", отбив все атаки властей областных и прочих. Пусть все прахом идет, но 847 гектаров богатейшего чернозема никто не получит.
Только не сжата полоска одна...
Грустную думу наводит она,
когда-то печалился поэт. Тут не полоска, тут - поля и поля.
Знал, для чего и пахал он и сеял,
Да не по силам работу затеял.
* * *
Конторский пожар, о котором говорил я, потушен был вмиг. Потому что люди, почуявшие дым, не стояли и не рассуждали: загорится? а может, потухнет? Они не тратили времени зря, а взяли ведро воды - и огню конец.
Когда начинался "пожар" в Кузнецах, потушить его, наверное, можно было в самом начале. Объяснить людям, что жизнь не кончается, что пришли великие перемены и встретить их нужно по-крестьянски спокойно и мудро, всем миром. Объяснить и квалифицированно помочь в разделе земли, имущества.
Передо мной "Манифест 19 февраля 1861 года". Великая крестьянская реформа. Освобождение. Прочитаем последние строки: "Исполнители приготовительных действий к новому устройству крестьянского быта и самого введения в сие устройство употребят бдительное попечение, чтобы сие совершалось правильным спокойным движением, с соблюдением удобства времени, дабы внимание земледельцев не было отвлечено от их необходимых земледельческих занятий. Пусть они тщательно возделывают землю и собирают плоды ее, чтобы потом из хорошо наполненной житницы взять семена для посева на земле постоянного пользования или на земле, приобретенной в собственность".
Сто лет назад русским царем подписано. Нам не указ. Но может быть, хоть в науку тем, кто сегодня должен вводить "новое устройство селян", иметь о них "бдительное попечение", чтобы внимание нынешних земледельцев "не было отвлечено от их необходимых земледельческих занятий". Чтобы завтра могли они сеять "на земле, приобретенной в собственность". Каждому нужно делать свое. Это понимали царь Александр II и его окружение. Понимают ли наши "цари", от кремлевских до районных?