В дороге
От хутора Кузнецы мой путь лежал на север по асфальту московской трассы. Зимняя дорога скучна: сизое, озябшее небо, короткий, в один взгляд, окоем. Летом вздымаешься с холма на холм, и раз за разом открывается просторная, на полмира, зелень хлебов и трав, пенятся пахучие поля цветущей гречихи, золотится подсолнух, желтеет и бронзовеет пшеница, серебрится ячмень - будто все друг на друга похожее, сто раз виданное, но всякий раз от холма к холму сладко обмирает душа от земной красоты.
Нынче иное. Километры и мысли текут скучные, особенно после Кузнецов. Ведь он не один, такой хутор, такая беда. Приходят на память камышинский "Великий Октябрь", "Логовский" в Суровикине, 2-я Березовка под Филоновом... Сколько их... Знамых, а больше незнамых. Вот они, тонущие в безвестье, в снегах хутора, которые остаются рядом с дорогой, а более там - в конце занесенного снегом проселка, куда зовут указатели: Авилов, Вилтов да Лог, Нижний да Верхний Герасимов.
Мой путь нынче - к Филонову, потом на Алексеевский тракт, в Хоперскую да Бузулуцкую округи.
Когда возвращаешься в родные края после долгой разлуки или приезжаешь в те места, где давно не бывал, первое дело - новости: что да как?
В Алексеевском районе я не был давно, целый год, наверное. Разве не приятно узнать, что станица Зотовская оживает: асфальт к ней пришел, народ появился, и даже храм начали восстанавливать всей округой. А ведь еще вчера лежала станица в забытьи, в седых преданиях о былом величии, многолюдстве, о докторе своем - профессоре Протопопове, который лечил станичников всю жизнь и остался здесь на вечном покое.
Как не порадоваться, узнав, что не сдается хутор Митькинский, живет и работает трудами одной семьи, Петра Васильевича Елисеева. А на Гореловском хуторе, где из живых оставался лишь одинокий инвалид, теперь взяли землю и работают Анфимовы, у которых пятеро детей, восемь внуков, из последних старший - Сергей - уже работник.
И еще одна новость, весьма интересная: четыре колхозных председателя недавно оставили свои кресла и ушли в вольные землепашцы. В. П. Касаткин из "Борьбы" имеет теперь 144 гектара земли, В. С. Аникеев с сыном из колхоза имени Карла Маркса - около 250 гектаров, Ю. Н. Столетов из "Ударника" - 146 гектаров, П. В. Зарецков из "Победы" - 86 гектаров. И все люди серьезные, с долгим опытом руководства в сельском хозяйстве. А некоторые из них еще вчера ярые противники фермерства.
Проще всего прокукарекать восторженно: новое побеждает! И для такого кукареканья основание есть: ведь не мальчишки ушли, не городские неумехи, а поседевшие в колхозных делах спецы. И не один, не два, а сразу четверо. Подумать есть над чем. Давайте подумаем. А кукареканья у нас всегда хватало.
Первая поездка на землю алексеевскую - в колхоз, а теперь акционерное общество "Дружба" с центральной усадьбой на хуторе Самолшинский. Здешний председатель Евгений Васильевич Легчило молод, красив, легок на ногу, полушубок его - нараспашку. Шесть лет руководит он колхозом. На день моего приезда ни один человек из числа работников не пожелал выделиться из колхоза. (Теперь и далее буду называть все хозяйства колхозами, потому что они к о л л е к- т и в н о х о з я й с т в у ю т, не в одиночку; а всевозможные акционерные общества закрытого да и открытого типа пусть останутся для бумаг строго официальных.)
Колхоз "Дружба" энергично строится. Напогляд видны новые школа, детский сад, жилые дома, телятник, свинарники, мастерская, магазин, крытые тока, маслобойка, новые дороги, линии электропередачи. Отопление почти везде электрическое. О дровах да угле у людей голова не болит. Скоро откроется новая столовая. Она уже под крышей. Там же будет кондитерский цех и пекарня.
Я пообедал в старой колхозной столовой за цену нынче смешную - 5 рублей. Эту пятерку в городе не везде возьмут при расчете. Скажут: "Капусту не принимаем". А я поел сытно. (Тут же обедали механизаторы - и вовсе за талоны.) Председателя рядом не было. Разговор я повел о колхозе, фермерстве, хуторской жизни.
- Будем вместе, - ответили мне. - Мы вроде теперь хозяева.
- В такое трудное время разбегаться нельзя.
- Ну, положим, возьмешь свой земельный пай - что с ним делать? Техники нет...
- Над колхозом и то всю жизнь измываются. Я двадцать лет на заправке проработала. Как весна, так и начинается мука: то денег нет, то фондов нет... Это колхозу! А на человека и глядеть не станут.
- Сто тонн первоклассного люцернового сена мы отдали нынче людям бесплатно, - скажет потом председатель. - В этом году ведь не было разлива, для личного скота косить было негде. Теперь решили все луга отдать людям. Колхозу хватит орошаемых участков. Продали людям достаточное количество зерна по низкой цене. Мясо безотказно выписываем по шестьдесят четыре рубля, на рынке вдвое дороже. Газ наши люди получают по льготной цене, электричество тоже. За детский сад совсем малая плата.
Вот, на мой взгляд, то главное, чем сильно коллективное хозяйство в нынешнюю пору: оно позволяет любому человеку в ы ж и т ь. Ведь зарплата в "Дружбе", как и везде на селе, была в 1992 году низкая, около двух тысяч рублей в месяц. Деньги ли это, если костюм полушерстяной мужской пятидесятого размера в октябре стоил по магазинной цене 2364 рубля, колготки - 150, черно-белый телевизор "Фотон" - 13 500! Колхоз больше платить не мог. Две с лишним тысячи свиней принесли ему миллион убытка. Крупный рогатый скот, молочный и мясной, прибыли не дал. Выжили за счет полеводства. Но и теперь убыточных свиней и коров под нож пускать не думают. Напротив, купили телочек черно-пестрой породы, более удоистых, улучшая стадо. Доводы председателя очень простые.
- Хаос в экономике страны не может продолжаться вечно. Не сегодня, так завтра животноводство будет приносить доход. Я в этом уверен, - говорит Евгений Васильевич. - А во-вторых, мы должны думать о своих людях: вырезать скотину - значит, лишить людей работы. А здесь не город, другой работы не сыщешь. И в-третьих, мясо для нас - валюта. В нынешние времена без него давно бы вся техника на приколе стояла без запасных частей. А мы ведь продолжаем строить и жить получше хотим. Объездили всю страну. Наладили хорошие связи с Нижегородской областью. Получаем от них строительный лес, для людей мебель гарнитуры да стенки.
Осматривая хозяйство, приехали мы к новым крытым токам и встретили фермера. Он не самолшинский, из соседнего колхоза и хутора. История простая. Убирать подсолнух было нечем, он пропадал. Спасибо, Евгений Васильевич дал фермеру комбайн (конечно, за плату), разрешил ссыпать семечко под крышу (тоже не за спасибо). Но семечко было влажное, сушить негде. Оно и прело и плесневело. Такое и свинья есть не будет. Теперь вот очищали от него ток.
Глядя на эту горькую работу, мой провожатый, молодой колхозный шофер, сказал:
- Себя мучает и землю.
- А на тысячу в месяц, как в нашем колхозе, можно с семьей прожить? разогнувшись, спросил его одногодок-фермер.
Поистине: чужую беду рукой разведу, свою - ума не приложу.
Председатель в разговоре сказал четко:
- Кто захочет из колхоза уйти, пусть берет свой пай и уходит.
Желающих пока нет. "Дружба" живет дружно. При средней заработной плате в 1992 году около двух тысяч рублей в месяц. (Средний заработок промышленного рабочего в нашей области был тогда более 5 тысяч рублей.) А значит, колхозник в "Дружбе", на других хуторах и в селах едет на козе. При чем тут коза? Объясню.
Когда едешь на север нашей области по московской трассе, то Михайловку не проглядишь. Там на высоком холме стоит фанерная ли, жестяная доярка с молочным бидоном. Что-то вроде монумента. Я давно думаю, что там или на другой какой горе, у Калача ли, Серафимовича надо поставить памятник донской пуховой козе. Да-да! Именно ей - рогатой, настырной, с вылупленными глазами. Это она спасла и ныне спасает наши донские хутора, брошенные всеми властями - прошлыми, нынешними, земными и небесными. Ведь не надо быть больно грамотным, чтобы понять: колхозная зарплата прошлая и нынешняя - это филькина грамота. Никто на эти деньги не жил и не проживет. А вот бабьими руками связанный пуховый платок - это деньги, прожиток. И тогда, когда он стоил 50 - 70 рублей, и теперь, когда за него можно несколько десятков тысяч взять.