День командира дивизии

- По каким признакам? 
- При мне в Рождествено подошло четыре машины с пехотой. 
- По какой же дороге? 
- Из Трухаловки. Через Жевнево. 
- Как через Жевнево? Ведь там дорога перехвачена! Ты сам видел? 
- Сам видел, товарищ генерал. 
- Не может быть! Сто второй оседлал эту дорогу! 
- Сто второй полк отошел, товарищ генерал. 
- Как отошел? Куда отошел? 
- Приблизительно к линии Снегири - Рождествено. 
- А совхоз? А высота двести шестнадцать? 
- Оставили, товарищ генерал... 
- Не верю!.. 
- Я сам там был, товарищ генерал. 
- Что они - спятили? 
У Белобородова потемнело лицо. Ему хочется накричать, стукнуть кулаком, но, сдерживая себя, он приказывает дежурному связисту: 
- Сейчас же к телефону командира сто второго! 
14.10. Разговор с командиром сто второго. 
- Кто у телефона? Говорит семьдесят шесть... Какого черта? Что? Выслушать? (Генерал слушает, закрыв глаза и морщась.) А приказ был? Я спрашиваю: приказ об отходе был? Вы - командир, вы должны знать, что отход без приказа - преступление. Судить будем за это! Какого черта вы перепугались? Не он у вас в тылу! Вы у него в тылу! Вы его отрезали! Ох, боже мой, что же вы до сих пор воевать не научились! Покормите людей и сейчас же все снова занимайте! Что? Уже успели установить. На высоте двести шестнадцать? Минометы? Сколько? А вы чего же зевали? Указания? Задачу надо выполнить - вот и указания! 
Разговор кончен. Белобородов морщится. 
- Пленных потеряли, трофеи потеряли... Узнали, что из Рождествено нас вышибли, и... Вот вам война нервов. Вы у него в тылу, он у вас в тылу чьи нервы выдержат. Сидельников, как у тебя нервы? 
- Выдержат, товарищ генерал. 
- Уверен? 
Юношеское лицо Сидельникова вспыхивает. 
- Жду приказаний, товарищ генерал. 
- Пока иди. Накорми людей. И пусть оружие хорошенько вычистят. 
- Есть, товарищ генерал. 
Сидельников уходит. У него стремительный, легкий шаг. Генерал смотрит ему вслед. 
14.20. Витевский сообщает генералу сведения, поступившие от соседних дивизий. 
Сосед слева ведет бой у недалекого села. Противник удерживает село. 
- Эх, и они завязли, - невесело говорит Белобородов. 
- Да, там тоже церковь, школа... И огонь из бойниц, устроенных в фундаментах. 
Витевский продолжает сообщение. 
У соседа справа успех: занято село Крюково. Генерал сразу оживляется. 
- Вот это отлично. Как заняли, не знаешь? 
- Обошли с двух сторон. Противник бросил все и отскочил. 
- Что и требовалось доказать! Некоторые головой думают, а другие стену головой ломают. Знаешь, Витевский, кто это другие? 
- Не знаю, - неуверенно отвечает Витевский. 
- Мы с тобой, дружище. Девятая гвардейская. Группа генерал-майора Белобородова. 
Белобородов хохочет. 
Я опять изумлен. На фронте тяжело; ни в одном пункте не решена задача; день скоро кончится, мы как будто проигрываем сегодняшний бой, этот, несомненно, исторический, наступательный бой на волоколамском направлении, а Белобородов хохочет. Как можно оставаться веселым, хохотать в такой момент? 
Или, может быть, я ошибаюсь? Может быть, Белобородов понимает что-то такое, чего я не вижу и не понимаю? 
14.30. Отпустив Витевского, генерал устраивается полулежа на диване и закрывает глаза, подперев рукой большую стриженую голову. Мне опять не ясно, что он - дремлет или думает. 
Несколько минут молчания. Потом, не открывая глаз, Белобородов приказывает дежурному телефонисту: 
- Позвони во все полки. Узнай, каковы потери. 
Телефонист спрашивает: 
- Сколько у вас больных сегодня? Сколько уснувших? 
Это наивный и прозрачный шифр. Больные - значит раненые, уснувшие убитые. 
Телефонист записывает сообщаемые цифры, но на третьем звонке, вызвав кого-то из новеньких - сто первый или сто второй, внезапно раздражается. 
- Тьфу ты! - кричит он. - Уснувших, понимаешь? Ну тебя, с тобой не сговоришься. 
- Что там? - произносит Белобородов. 
- Я, товарищ генерал, спрашиваю: сколько уснувших, а он мне: "У нас никто не спит". С ним немыслимое дело, товарищ генерал. 
Белобородов устало улыбается, не открывая глаз. 
Телефонист передает ему бумагу. Белобородов просматривает, потом опять закрывает глаза. 
Идут минуты. Тихо. Никто не звонит генералу: нет, очевидно, радостных вестей. 
10 
14.50. Я не уловил момента, когда в комнате что-то изменилось. До меня дошло какое-то движение, и в тот же момент меня словно подбросило. Я понял, что незаметно задремал. 
Белобородова уже не было в комнате. Дверь в соседнюю комнату оказалась почему-то открытой. Я поспешно направился туда. 
Там по-прежнему горели керосиновые лампы, освещая потертые брезентовые коробки полевых телефонов, карту на большом столе, фигуры и лица работников штаба, с утра не снимавших здесь, в темных, отопревших стенах, шапок и шинелей. 
Отсюда весь день доносился гул разговора, но сейчас меня поразила тишина. 
Я сразу увидел Белобородова. Он стоял в центре - невысокий, сумрачный. Лампа освещала снизу его широкоскулое лицо - щеки залились румянцем, глаза сузились. Все, кто его знал, понимали: он сдерживает рвущийся наружу гнев. Я не хотел бы держать ответ перед ним в эту минуту. 
Против него стояли три человека, очевидно только что вошедшие. Я увидел на полушубках и шинелях снег, еще не потемневший, не подтаявший, и понял, что не опоздал. 
С генералом говорил кто-то высокий, сутуловатый, в полушубке до колен, с шашкой на боку. Я узнал полковника Засмолина. Он настойчиво старался в чем-то убедить Белобородова. 
Я не застал начала разговора, но по двум-трем фразам догадался: Засмолин приехал, чтобы лично просить у генерала подкреплений. 
С Засмолиным прибыл капитан, офицер связи штаба армии, тот, что утром провел некоторое время у Белобородова. 
Рядом стоял человек в шинели с красной звездой на рукаве. В первую минуту я не узнал его. Меня лишь удивило очень бледное его лицо. Но я тотчас понял, что это не бледность растерянности или испуга. Лицо было сурово, сосредоточенно, и я сразу вспомнил вчерашнюю мимолетную встречу: крепко сбитую фигуру, твердую постановку головы и корпуса. Я шепотом спросил телефониста: "Кто это?" - "Комиссар бригады", - был ответ. 
Белобородов молча слушал. 
- Хватит! - вдруг крикнул он. 
Засмолин осекся. 
Секунду помедлив, овладевая в этот момент собой, генерал негромко продолжал: 
- У нас с тобой после будет разговор... 
Затем он обратился к капитану: 
- Вы оттуда? Доложите обстановку. Только быстро, быстро. 
Волнуясь, но стараясь говорить спокойно, капитан последовательно изложил события боя за Рождествено. 
В девять утра два наших батальона заняли южную окраину села Рождествено. Сопротивление противника концентрировалось в церкви и вокруг нее. Наши силы захватывали дом за домом. Противник подбросил резервы - два танка и до батальона пехоты. Немцы стали бить термитными снарядами, зажигая дома. Это внесло замешательство. Послышались крики: "Огнем стреляет!" Несколько человек побежали, за ними остальные. Штаб бригады выбросил резервный батальон, который залег в полукилометре от села. Но теперь положение ухудшилось. Из села небольшими группами, по десять пятнадцать человек, начали выбегать автоматчики противника и, пробираясь лесом, стали обходить батальон. Некоторое время батальон лежал под обстрелом с флангов, неся потери, но немцы проникали дальше, стремясь с обеих сторон выйти батальону в тыл. Наши не выдержали и откатились. 
- Куда? - спросил Белобородов. 
- Сюда. Бойцы залегли у окраины этого поселка. Штаб бригады бросил последнее, что у него было, - комендантский взвод. Сейчас немцы ведут огонь с опушки леса. Они уже подтянули сюда и минометы. 
- Все? - спросил генерал. 
- Что еще? Артиллеристы увидели, что батальон отходит, орудия на передки - и тоже сюда.