Педагогическая этика (СИ)
До него вдруг дошло, что он молча пялится на физика, и, наверное, выглядит при этом очень странно, раз Одинцова уже какое-то время тормошит его:
- Дэн, ты чего? Тебе голову напекло, что ли?
Денис, должно быть, и правда, слегка перегрелся, потому что все вдруг стало каким-то очень резким, ярким: синее небо, кипящие серебром солнечные блики на речной воде, крики чаек, пляжный шум. Мир вокруг него нереально звенел и искрился и посреди всего этого был он – Валерка. Нелепо было звать Валерием Андреевичем этого мальчишку. В простой белой майке, красиво подчеркивающей загар. В обрезанных по колено старых джинсах. В пляжных шлепках-«лягушках», почти не заметных с такого расстояния, отчего он казался босым.
Фомин потряс башкой, прогоняя наваждение:
- Точно, Танюх, чего-то схренело.
- Смотри, в обморок не хлопнись.
Забытая им сигарета, дотлев до самого фильтра, обожгла пальцы, и Дэн окончательно пришел в себя.
- Да прошло уже…
***
Дома было пусто и тихо. Мать укатила со своим бойфрендом в отпуск и ожидалась только через неделю. Воздух в квартире был душным и безжизненным, как застоявшаяся вода в аквариуме. Проигнорировав сплит, Денис распахнул все окна. Хотелось впустить в дом живой уличный ветер. Пусть жаркий, пусть отравленный автомобильными выхлопами, но чтобы гулял по комнатам, надувая парусами занавески и выметая вон тишину и застой.
Дэн послонялся по пустой хате, забрел в ванную, задержался перед большим, в рост, зеркалом. В детстве зеркала его завораживали. Он мог подолгу смотреть в них, пытаясь разгадать тайну нереального потустороннего мира, отделенного от него гладкой прозрачной границей. Казалось, что если смотреть очень долго, тот, другой, во всем похожий на него, в точно такой же комнате, вдруг сделает какое-то движение, в то время как он сам по-прежнему останется неподвижен, и начнет жить своей, отдельной от Дениса жизнью. Каждый раз, подходя к зеркалу, он ждал и боялся, что, наконец-то, это случится. Может быть, поэтому теперь он не любил зеркала, заглядывал в них редко и только с чисто практическими целями: ну там, причесаться, быстро кинуть взгляд, чтобы убедиться, как хорошо сидят новые джинсы и все такое. Но сейчас он снова надолго завис, вглядываясь в собственное примелькавшееся, но почему-то вдруг как бы увиденное заново отражение.
Отражение было загорелым. Одетым в черную борцовку и рваные джинсы. У отражения были широкие плечи и грудь, крепкая стройная шея, темно-каштановые, почти черные, волосы, растрепанные за долгий пляжный день. За лето волосы выгорели и оттого местами отливали какой-то ржавчиной. Лицо с высокими скулами. Золотисто-карие, «чайные», глаза, россыпь мелких коричневых веснушек на переносице. «Чувственный», как говорила Танька, а, по мнению Дэна, совершенно обычный, может только чуть великоватый, рот. Широкоплечим, длинноногим сложением, крупной тяжеловатой костью, немалым ростом Денис пошел в отца, всем остальным в маму. Смуглость кожи, черты лица, «чайные» глаза, мелкие веснушки, рот – все это было мамино. Только мать была изящной и хрупкой и казалась Дэну похожей на итальянку. И волосы у нее были не чуть-чуть волнистыми как у него, а абсолютно прямыми, и спускались до середины спины совершенно гладким без всяких там «утюгов» полотном. Денис повернулся в профиль, стараясь рассмотреть закрывающие шею пряди, подумал, что они слишком отросли и надо бы сходить подстричься.
Он всматривался, пытаясь увидеть обычного, знакомого себя как бы со стороны, понять, каким его видят другие. Вот каким, к примеру, его видит тот же физик? От мысли о физике щеки его зазеркального двойника вдруг потемнели. Именно так выглядела краска смущения на загорелой физиономии. «Да блин… -- с досадой подумал Дэн, -- ну чего я к нему прицепился? Тоже мне, сделал открытие: учитель в жизни совсем не тот, что учитель в школе. А то ты этого раньше не знал. Было бы из-за чего в лице меняться. И с чего ты взял, что он вообще тебя видит? У него таких как ты – несколько классов. Все, уймись, надоел, смешно даже…». Дэн в раздражении показал «близнецу» в зеркале нехилый кулак и вышел из ванной.
***
Тридцатого августа в школе был сбор. Фомин уже года три не посещал это как бы подводящее под летними каникулами черту, мероприятие, узнавая все необходимое от кого-нибудь из одноклассников. Но сегодня его просто подмывало пойти. Хотелось посмотреть на физика. Посмотреть и понять – он действительно видел на берегу что-то такое или ему тогда просто голову напекло? Ведь не может же быть, чтобы «физик в школе» и «физик не в школе» совершенно никак не пересекались? Все-таки один человек. «Не факт, конечно, что он там будет, -- прикидывал Дэн, открывая замок на толстой цепи, которой к фонарному столбу во дворе была «пристегнута» любимая Хонда, -- туда ведь только классные ходят. Так что, если ему никакого класса не дали, то и не будет его там».
Физик там был. Дэн почему-то сразу выхватил его взглядом из кучи народа на школьной спортплощадке, где проходил сбор. Он стоял, держа над головой картонку, на которой красным фломастером было жирно намалевано 5 «А» и вокруг него уже толпилась какая-то мелочь с родителями. Фомин здоровался с одноклассниками, отвечал на вопросы, спрашивал сам, острил, одновременно умудряясь кидать косяки в сторону Валерия Андреевича. Может быть из-за летнего загара, но сейчас физик совсем не казался блеклым. И волосы, снова убранные в аккуратный хвостик, вовсе не выглядели бесцветными, а, наоборот, словно были присыпаны мелкими золотистыми блестками. «Ну с чего я решил, что он невзрачный? – недоумевал Денис, искоса разглядывая невысокую фигуру, на которой вполне ладно сидели простые темно-синие джинсы и приталенная голубая рубашка, -- И не тощий он ничуть. Просто… изящный, что ли». И мускулы там какие-никакие имеются. Не такие, конечно, как у Герки, и даже не как у самого Дэна, но все-таки что-то там обрисовывается под покрытой светлым загаром кожей. В рубашке с коротким рукавом это заметно. А тогда на пляже было еще виднее.
Денису вдруг захотелось подойти и посмотреть, какого цвета у физика глаза. «Не сходи с ума, -- одернул он себя, -- бледный он там или яркий – тебе какое, нахрен, дело? И глаза его тебя абсолютно не касаются». Дэн совершенно честно не понимал, отчего его так заклинило на этом Валерии Андреевиче, и старался освободиться от этой неожиданной напасти. Он посмотрел вокруг, надеясь отвлечься и удивился. Небо, тополя за оградой спортплощадки, девчонки в разноцветных летних платьях, шум голосов – все опять было неестественно ярким, звучным и почему-то тревожным. «Как странно, -- подумал он, -- Словно все это вот-вот исчезнет. Как будто последний день перед войной». Залетевшая в голову мысль была нелепой, но Дэн чувствовал, что для него определенно что-то заканчивается. И что-то начинается. Потому, что так бывает всегда. Где у чего-то конец, там у чего-то другого начало.