Гений

АЛЕКСАНДР АДМИРАЛЬСКИЙ 
Гений 
Рассказ получил вторую премию 
на Международном конкурсе 
молодых писателей-фантастов 
в Варшаве в 1968 году. 
В восемь утра ему приносили завтрак. 
В девять он выходил на прогулку. 
С одиннадцати до двух читал. 
В два обедал. 
До четырех отдыхал. 
Вечером просматривал почту. 
Ужинал в восемь. 
И ровно в десять ложился спать. 
Ничто не могло помешать этому распорядку. 
Так продолжалось пятьдесят лет. 
Дом, в котором он жил, был единственной тюрьмой на всей планете. 
А он был ее единственным узником... 
Так что ж, напрасно гениям горелось во имя изменения людей? 
За те пятьдесят лет, что он провел в заключении, обитатели планеты Граунд забыли и его самого и суть его преступления. 
В архивах Великой Директории Граунда хранились запечатанные металлические капсулы со всеми материалами следствия. Таких капсул было несколько десятков, на каждой из них - не поддающаяся разрушению гравировка: "Вскрыть через двести лет". 
И подпись Президента Великой Директории. 
Каждые полгода сменялся весь штат, обслуживавший узника. 
Каждые полгода он писал петицию на имя Президента Великой Директории. 
Каждый новый начальник тюрьмы принимал от предыдущего сейф с опечатанными петициями. 
Инструкция разрешала узнику обращаться к Президенту два раза в год, в день смены тюремного штата. По той же инструкции начальник тюрьмы имел право прочитать петицию, затем обязан был опечатать ее и положить в сейф. 
Таким образом, когда прошло пятьдесят лет, дела принял сто первый по счету начальник, а в сейфе лежало сто опечатанных петиций. 
101-й был молод и весел. 
Он понятия не имел, что за человека обязан стеречь[Примем, в целях упрощения стиля, слово "человек" для обозначения разумных обитателей планеты Граунд]. Он знал только, что этот человек совершил в прошлом тягчайшие преступления против человечества и осужден на пожизненное заключение. [См. примечание I. ] 
101-му, как и всем предыдущим начальникам тюрьмы, инструкцией запрещалось разговаривать с узником на любые темы, кроме бытовых. Той же инструкцией ему вменялось в обязанность обеспечивать узника всем необходимым для жизни и здоровья, выполнять все его бытовые требования, снабжать книгами, журналами, газетами. 
Узник был стар и угрюм. Несмотря на комфорт, правильный режим, прекрасный климат, пятьдесят лет заключения наложили свой отпечаток. 
Особенно плохо ему стало в последний, пятидесятый год. Он уже все понял. Он понял, что его обращения к Президенту не посылаются. Он понял, что здесь, в тюрьме, ему придется умереть. 
И он не мог с этим смириться. 
Днем узник был замкнут, не вступал ни в какие разговоры с тюремщиками, заставлял себя много читать и много двигаться. 
А вечером... 
Если бы 101-й хоть раз заглянул в спальню узника вечером, он увидел бы и услышал странные вещи. 
Узник возбужденно ходил по комнате и непрерывно что-то шептал. 
- Они ничего не поняли... Мое изобретение могло бы в десять лет перевернуть всю жизнь на Граунде... Я дал им в руки неограниченные возможности... И теперь я здесь... Я не могу допустить, чтобы мои открытия умерли вместе со мной... И я не могу показать всю полноту моих открытий... Я - в тюрьме... Я стар и болен... Я не имею права умереть... И у меня нет никакой надежды... 
Когда-то давно, в первые годы своего заключения, после того как он написал три или четыре петиции, он попытался полуоткровенно поговорить с очередным начальником тюрьмы. Результат был незамедлительный. Через два дня после разговора весь штат тюрьмы досрочно был сменен. 
И с тех пор узник молчал. 
А теперь... 
Узник понимал, что прямой путь отрезан. Но однажды ему показалось, что он нашел выход... 
Инструкция обязывала начальника тюрьмы один раз в неделю беседовать с узником. Беседа не могла продолжаться более часа. 
Эти беседы по традиции носили домашний характер. В столовую подавали чай, персонал уходил, и начальник тюрьмы оставался с узником один на один. 
И вот 101-й пришел к узнику на одну из таких бесед. 
После нескольких общих фраз они разговорились. 
И тогда узник сказал: 
- Я стал сдавать в последнее время. За эти годы я много работал, но, очевидно, мне не увидеть результатов своей работы... 
- Да, возможно, - ответил 101-й. - Прошу извинить меня, но я вынужден вам напомнить, что мы не имеем права выходить за пределы бытовых тем. 
- О, я слишком хорошо это помню, - усмехнулся узник. - Я не Стану нарушать инструкцию. Вы знаете, в последнее время я увлекся несколько странным, с вашей точки зрения, занятием. 
- Каким же? - вежливо поинтересовался 101-й. 
- Боюсь, что вы неправильно меня поймете. Я хочу, чтобы вы чн хоть немного представили себе мое положение. Я обречен. Все то, чем я занимался до заключения (101-й сделал протестующий жест), предано забвению. А я не могу умереть и ничего после себя не оставить. 
101-й повторил свой жест. 
- Нет, нет, не бойтесь, речь идет совсем о другом. 
Узник снова помолчал. 
- Я, - узник запнулся, выдержал небольшую паузу, - я начал писать. 
- Дневник? - вырвалось у 101-го. 
- Нет, дело обстоит гораздо хуже. Я начал писать фантастические рассказы [ Несмотря на более высокий, по сравнению с Землей, уровень цивилизации, фантастика на Граунде - один из любимых жанров, а литература одно из самых распространенных занятий значительной части общества. ]. 
101-й облегченно рассмеялся. 
- Пишите себе на здоровье, если это помогает вам жить. 
- Благодарю за разрешение,улыбнулся узник. - Но я столкнулся с одной непредвиденной трудностью. 
- С какой же? 
- Мне нужен хотя бы один читатель. 
101-й насторожился. 
Узник продолжал: - Я прошу у вас самой малости. Прочтите сейчас один из моих рассказов. Мне хочется узнать ваше мнение. 
101-й задумался. 
- Это будет нарушением инструкции. Я имею право прочесть только то, что вы подадите мне в последний день моей службы. 
- А если я не доживу до этого последнего дня? - тихо сказал узник. Ведь мне восемьдесят лет [Для удобства чтения меры времени приведены к земным. ]. И мои силы убывают с каждым днем.