Дикополь

- Этот русский, - чрезвычайно грубым и противным голосом отвечала Зайдет, - не убивал Бугаева! Он вторую неделю, не выходя никуда, переломанный в сакле лежит! Его не велел трогать сам Чечен-Оола... 
- Э-э, что нам Чечен-Оола! - перебили ее. - Он - из песков, с равнин, ему не понять нас, горцев! Сию минуту отдай русского, или... 
- Стойте, люди! Буду стрелять! 
Пауза. 
В дверь с силой ударяется камень... И - грохочет автоматная очередь. 
С автоматом в руках, пятясь от Салмана и Магомы, избитых в кровь, безоружных, в сакле появляется Зайдет... 
- Зайдет, Зайдет, - наперебой уговаривают мою защитницу Салман и Магома, всхлипывая и постанывая, вероятно, от боли, - отдай им русского, ну его... Увидишь - будет лучше... 
- А приказ командира забыли? - зло и насмешливо спрашивает Зайдет и поливает автоматною очередью дверь поверх просунувшейся в нее усатой головы в папахе... 
Голова произносит: "Ой!" - и исчезает. 
- Что командир, - оглядываясь на дверь, бормочут, подступая к девушке, избитые, окровавленные сиамские близнецы-братья. - Командир далеко! А народ - вот, за дверью... Ты его послушай. Не дадим народу чего хочет, всех нас перебьет... 
Неожиданно близнецы бросаются на девушку, четырьмя своими ручищами, дергая, выворачивают у нее из рук автомат... 
Осыпанный осколками оконных стекол, пылью от штукатурки, я лежу на кровати. Вернее, не я, а животное, изнемогшее от ужаса и ожидания боли. Ужас и ожидание боли - вот из чего я состоял, это было мое второе имя... 
Автомат - у чумазых, запачканных кровью сиамских близняшек. Зайдет от их толчка отлетает в сторону. Дверь распахивается, ударяясь о стену, и... меня хватают, тащат волоком, сталкивают со ступенек. Я падаю на скользкие от тающей грязи булыжники, которыми вымощен двор. Какая-то старуха, что-то крича, выплескивает мне в лицо из ведра помои... Лес мотыг, кетменей, серпов, качаясь, вырастает надо мной... нет, над Ужасом-И-Ожиданием-Боли... 
- Люди, - вдруг слышится торопливый и задушевный голос, - а почему нет московских?.. Почему московских-то не пригласили?! 
- Ай-яй, - послышались голоса, в то время как в лесу мотыг, кетменей, серпов замелькали просветы, - точно, не пригласили... А как хорошо давеча было, когда Салман и Магома резали тех пятерых контрактников, которых наши джигиты захватили на блокпосту! Ай, московские все видеокамерой снимали, давали джигитам, ну и, конечно, Салману с Магомой доллары, говорили: "Вы еще кого-нибудь режьте, мы будем снимать, такие видеокассеты на Западе за хорошие деньги продать можно! Правду говорим. Режьте..." - "Ай, - отвечали наши джигиты, ну и, конечно, Салман с Магомой, - больше некого резать!.." "Так-таки и некого? - не поверили московские. - Совсем? Ни единого человека, которого вот здесь, перед объективом профессиональной видеокамеры "Панасоник", можно было б на крупном плане пришить?.." - "Нет, нет", пригорюнясь, отвечали наши. "Жаль", - сказали московские и ушли в саклю Нурмагомеда пить водку. Люди! Нужно позвать их, позвать, пущай снимут на видео судороги этого пса, а нам доллары получить за то лестно... 
- Э-э, - возразил другой голос, - не надо долларов! Так убьем... 
- Точно! - поддержали его. - Правильно! Какие еще могут быть доллары?.. У нас война за хазават, а московские приезжают и наживаются на нашей личной войне! 
- Правду, сосед, говоришь! Да разве только московские?.. К моему тестю в высокогорный аул один бакинец погостить приезжал, привез партию гранатометов "Муха"... Жители аула, конечно, не смогли устоять перед искушеньем, за бешеные деньги пораскупали у него товар... По "Мухе" - в каждый дом! Выходит, и бакинец на нашей войне нажился... 
- Все, все наживаются! Что говорить... 
- Ай, ай, шибко прибыльное дело... 
- Да-а, да-а... 
Пауза. 
- Так что решили, люди? Будем убивать русского? 
- Будем! 
- Ну, давайте убивать... 
Пауза. 
- Что же мы стоим? 
Пауза. 
Хлопнула калитка. Кто-то торопливо вышел со двора... За ним - второй, третий. 
Шорох ног по булыжникам, покрытым тающей грязью... 
Двор опустел. Остались лишь я да стоящие напротив меня Салман-Магома. 
Проводив взглядом последнего скрывшегося за калиткой односельчанина, они оборачиваются ко мне. На их двоящихся у меня перед глазами лицах появляется несмелая улыбка... 
- Ушли... Мы думали, убьют тебя! Не убили... 
И тут же, оглянувшись по сторонам, близнецы нагибаются ко мне, произносят свистящим шепотом, свирепым и заискивающим одновременно: 
- Ты, это... смотри, не говори, что мы тебя хотели отдать... Анзор узнает - к стенке нас поставить велит! Ну зачем нам, ты посуди сам, это? Ты, главное, молчи, а спросит - скажи, что мы защищали тебя до последнего... 
Пауза. Вопросительный взгляд. Затем истерически: 
- Ты подтвердишь, мразь, что мы тебя защищали?! 
Меня сотрясает крупная дрожь. Я готов подтвердить что угодно! Я не могу говорить и только судорожно киваю... 
В этот момент в проеме двери показывается Зайдет. Платье на девушке разорвано. Она смотрит на меня. В глазах - отвращение. 
Пошел снег. Падающие хлопья казались мне рубиновыми... Человеческий кал, который присутствовал в помоях, выплеснутых на меня тетушкой Салтанет, тихой соседской старушкой, захаживавшей к Зайдет одолжить то щепотку соли, то луковицу, то спичек, на глазах покрывался ледяной корочкой. 
Послышался рокот мощного двигателя. Я невольно прислушался. К нам сюда направлялся то ли трактор, то ли БТР. Точно, это был БТР... Полусфера зеленой башенки с торчащими вверх стволами спаренных пушек проплыла над каменной изгородью до калитки и замерла, дрожа в горячем мареве от выхлопных газов. Откинулась крышка командирского люка, оттуда вылез полевой командир Анзор и, морщась, обеими руками извлек и свесил вниз раненую ногу. Его любимый мюрид Ахмет, выбравшись из десантного люка, торопливо подошел, помог Анзору спуститься на землю. Затем распахнул перед эмиром калитку. Анзор ступил во двор. Взгляд популярного командира, слегка затуманенный усталостью, хронической досадой на что-то и, наверное, болью в колене, был прям, проницателен, тяжел. От этого взгляда не укрылись ни выбитые окна в сакле, ни близнецы с кровоподтеками на личиках, ни кавказский пленник, сидящий в обледенелом дерьме... 
- Бойцы Салман и Магома, - голосом нерешительным и тихим, так не вяжущимся с его репутацией, позвал Анзор. 
- Я! - выпятив грудь, шагнул вперед Салман. 
- Я! - так же выпятив грудь, встал рядом с ним Магома. 
- Почему... - полевой командир прокашлялся. - Почему у вас один автомат на двоих?.. 
Он, как бы в задумчивости, потрогал кобуру ППС, висящего на правом бедре. 
- Ай! - крикнул Салман. - Командир, не стреляй! Все скажу!.. 
- Командир! - еще громче крикнул Магома. - Я гораздо лучше скажу! Командир!.. Ай!.. 
- Почему, - все тем же слабым голосом поинтересовался Анзор, - пленный, которого вышестоящее командование поручило вам охранять, находится на земле посреди двора и вообще имеет вид, будто кто-то об него вытер ноги?.. Салман, Магома, вы хотите сказать, что о пленного, которого командование поручило вам охранять, кто-то мог вытереть ноги? 
Неожиданно Анзор дернул локтем - и ППС, как живой выскользнув из кобуры, прилип к его ладони... 
- Ай! Не у-би-вай... 
- Ай, не надо, Анзор, не надо!!! 
Анзор с размаху всадил пистолет в кобуру и, застегивая ее трясущимися пальцами, добродушно, почти застенчиво заговорил, обращаясь одновременно и ко мне, и к Салману с Магомой, и еще к тем двум-трем десяткам одетых в бушлаты, телогрейки, тулупы вооруженных людей, которые незаметно просочились во двор: 
- Тут, я знаю, прошла информация, что нашего президента убило... Так вот, с этой минуты приказывается считать, что Адама Бугаева не убило, а лишь ранило! Русские просчитались и своей миной прикончили черта лысого, а не нашего президента! Так что сейчас Адам Бугаев находится на излечении в... Португалии, и нет никаких сомнений в том, что португальские доктора в скором времени его поставят на ноги! До той же поры исполнение президентских обязанностей берет на себя начальник штаба нашей армии полковник Аслан Чечен-Оола!