Повести, очерки, публицистика (Том 3)
Таким образом, в руках плотинного сосредоточивалась огромная отрасль мелких строительных работ. Во время капитального ремонта плотины и производства больших построек в распоряжении плотинного были большие партии рабочих; когда же построек не было, число рабочих значительно сокращалось.
Эти колебания числа рабочих и право отказать одним и оставить других давало плотинному большую власть. Все заводские плотники, столяры, каменщики, кровельщики и маляры старались жить в ладу с плотинным. Иные, как говорится, из кожи лезли, чтоб подслужиться и при сокращении работ не попасть "к расчету".
Если таково было положение рабочих, обладающих теми или другими техническими навыками, то еще хуже было положение "поторжных". Этим именем назывались чернорабочие, которые нанимались поденно - "по торгу". Тут выбор производился на-глаз, никакой очереди не существовало, все зависело от усмотрения плотинного, который, однако, наперечет знал тех, кого заводское начальство "пустило в голодняки". Этим "голоднякам" работы не было даже по самым низким ценам и при самом большом спросе на рабочие руки.
Последняя особенность, а также почти бесконтрольное распоряжение работами требовали, чтобы плотинный был "верный человек". Верный, конечно, хозяину.
В Сысерти в наблюдаемый мною период таким "верным человеком" был некий "Пасинька" - Павел Алексеич (фамилии его не помню). Это был любопытный тип старого заводского служаки, живой осколок минувшего крепостничества. Помню его уже глубоким стариком. Каждый день можно было видеть, как этот высокий, сухой, с узенькой седой бородкой, угрюмый старичишка шагал по нашей улице в обеденную пору домой. Старинный чекмень, опоясанный ремешком, и квадратная полуторааршинная палка-"правило", которую он употреблял для измерения, выделяли его из ряда остальных заводских служак.
Плотинный немилосердно сюсюкал, и нам, ребятишкам, был большой соблазн подразнить худоязычного старика. Но мы делали это с большой опаской, так как слыхали от старших, что если "Пасинька" узнает, чей мальчуган, то хорошего не жди: так подведет, что с фабрики уволят, а уж в поторжную никак не пустит. Пускались на хитрости: старались дразнить не в своей улице, а подальше; в нашей же улице старика дразнили соседние уличане. При этом чужакам не разрешалось давать даже обычную взбучку, хотя бы были с ними самые недавние незаконченные счеты. И нашим уличанам тоже беспрепятственно можно было ходить за "Пасинькой" скопом и в одиночку в другие улицы.
Особенно густо ребятишки ходили за "Пасинькой" в воскресенье или в праздничный день, когда он шел в "жалованном кафтане".
За "верную" службу в течение не одного десятка лет заводоуправление и владелец расщедрились - подарили плотинному особый почетный кафтан, обшитый по вороту и бортам узеньким золотым галуном, с какими-то кисточками на боках. На кафтан сукна не пожалели, - сшили его до пят, да и вширь пустить не поскупились, и получился какой-то необыкновенный смешной балахон. Маленькая круглая шапочка-катанка, степенная поступь и важный вид дополняли эту забавную картину. Казалось, старик был крайне озабочен, как бы в целости пронести на плечах такую драгоценность, как его необыкновенный балахон.
- Пасинька, кафтан не потеряй!
- Позолоту не замарай!
- Рукой-то не маши - кисточку оборвешь!
Но старик не замечал нас. Выставив вперед правую руку с завязанной в клетчатый шелковый платок просфоркой и размахивая левой рукой как-то в сторону от себя, он продолжал свое величественное шествие.
- Сутка ли? Осенили и позаловали. Это сюствовать и понимать надо!
И старик плотинный "чувствовал и понимал", что холопский труд его жизни не пропал. Недаром он всю жизнь трясся над господской копеечкой, чуть свет бежал на свою плотину: не случилось ли чего? Зорко следил за количеством ожидающих распределения на работы и пользовался всяким случаем, чтобы "ужать" пятачок. Целую жизнь своим сюсюкающим говором "материл поторжных" за их "бессюствие и бесстызесть". И вот на старости лет получил награду кафтан с позолотой. Этот широкий черный кафтан окончательно закрыл в глазах старика темные стороны его работы.
Закружила старую голову барская ласка. Не мог понять он, насколько смешон был в жалованном кафтане.
Когда на Нижегородской выставке в 1896 году плотинного и еще двух стариков, наряженных такими же шутами, спрашивали, в каком хоре поют они такие старики, то "Пасияька" искренно удивлялся: на всероссийской выставке, в большом городе могут оказаться такие чудаки, которые не видывали жалованного кафтана! С достоинством объяснял он, что вот служил "веройправдой" столько-то лет в Сысертских заводах господина Соломирского и наследников Турчаниновых и его оценили и пожаловали.
Вспоминая о "Пасиньке", невольно удивляешься, что такой обломок крепостничества жил еще совсем недавно, перешел даже в двадцатое столетие и умер, кажется, перед началом войны четырнадцатого года.
О ЗАВОДСКОЙ УЧЕБЕ
Я уже учился в обыкновенной земской школе с "небьющимися учительками", но школа все-таки попрежнему звалась заводской. Школьный день у нас был длиннее принятого в других школах, так как заводское начальство посылало к нам "дополнительных" учителей - по черчению и рисованию. Но эти занятия велись по-особому: учителя налегали лишь на тех, кто обнаруживал определенные способности. А таких было немного, так как практиковавшиеся учителями приемы: линейкой по голове, карандашом в лоб и т. д., заставляли всячески отделываться от этой учебы.
Доморощенные преподаватели только руками разводили: "Мало стало способного народу. Откуда чертежников брать будем?"
Но от "настоящей учебы", которая когда-то применялась к самим учителям, все-таки воздерживались. Время брало свое.
Другой особенностью школы был ее заведующий. Здоровый, сильный человек, довольно добродушный и, кажется, ловкий в своих личных делах.
Наши отцы усиленно нам напоминали, что он - донской казак! Он только кажется смирный, а поди-ко разозли-покажет!