Собрание сочинений в трех томах (Сказки, Том 1)

- Погоди маленько, доделка есть. 
Время осеннее было. Как раз около Змеиного праздника свадьба пришлась. К слову, кто-то и помянул про это - вот-де скоро змеи все в одно место соберутся. 
Данилушко эти слова на приметку взял. Вспомнил опять разговоры о малахитовом цветке. Так его и потянуло: "Не сходить ли последний раз к Змеиной горке? Не узнаю ли там чего?" - и про камень припомнил: "Ведь как положенный был! И голос на руднике-то... про Змеиную же горку говорил". 
Вот и пошел Данилушко. Земля тогда уже подмерзать стала, и снежок припорашивал. Подошел Данилушко ко крутику, где камень брал, глядит, а на том месте выбоина большая, будто камень ломали. Данилушко о том не подумал, кто это камень ломал, зашел в выбоину. "Посижу, - думает, - отдохну за ветром. Потеплее тут". Глядит - у одной стены камень-серовик, вроде стула. Данилушко тут и сел, задумался, в землю глядит, и все цветок тот каменный из головы нейдет. "Вот бы поглядеть!" 
Только вдруг тепло стало, ровно лето воротилось. Данилушко поднял голову, а напротив, у другой-то стены, сидит Медной горы Хозяйка. По красоте-то да по платью малахитову Данилушко сразу ее признал. Только и то думает: 
"Может, мне это кажется, а на деле никого нет". Сидит - молчит, глядит на то место, где Хозяйка, и будто ничего не видит. Она тоже молчит, вроде как призадумалась. Потом и спрашивает: 
- Ну, что Данило-мастер, не вышла твоя дурман-чаша? 
- Не вышла, - отвечает. 
- А ты не вешай голову-то! Другое попытай. Камень тебе будет, по твоим мыслям. 
- Нет, - отвечает, - не могу больше. Измаялся весь, не выходит. Покажи каменный цветок. 
- Показать-то, - говорит, - просто, да потом жалеть будешь. 
- Не отпустишь из горы? 
- Зачем не отпущу! Дорога открыта, да только ко мне же ворочаются. 
- Покажи, сделай милость! Она еще его уговаривала: 
- Может, еще попытаешь сам добиться! - Про Прокопьича тоже помянула: Он-де тебя пожалел, теперь твой черед его пожалеть. - Про невесту напомнила: - Души в тебе девка не чает, а ты на сторону глядишь. 
- Знаю я, - кричит Данилушко, - а только без цветка мне жизни нет. Покажи! 
- Когда так, - говорит, - пойдем, Данило-мастер, в мой сад. 
Сказала и поднялась. Тут и зашумело что-то, как осыпь земляная. Глядит Данилушко, а стен никаких нет. Деревья стоят высоченные, только не такие, как в наших лесах, а каменные. Которые мраморные, которые из змеевикакамня... Ну, всякие... Только живые, с сучьями, с листочками. От ветру-то покачиваются и голк дают, как галечками кто подбрасывает. Понизу трава, тоже каменная. Лазоревая, красная... разная... Солнышка не видно, а светло, как перед закатом. Промеж деревьев-то змейки золотенькие трепыхаются, как пляшут. От них и свет идет. 
И вот подвела та девица Данилушку к большой полянке. Земля тут, как простая глина, а по ней кусты черные, как бархат. На этих кустах большие зеленые колокольцы малахитовы и в каждом сурьмяная звездочка. Огневые пчелки над теми цветками сверкают, а звездочки тонехонько позванивают, ровно поют. 
- Ну, Данило-мастер, поглядел? - спрашивает Хозяйка. 
- Не найдешь, - отвечает Данилушко, - камня, чтобы так-то сделать. 
- Кабы ты сам придумал, дала бы тебе такой камень, а теперь не могу. Сказала и рукой махнула. 
Опять зашумело, и Данилушко на том же камне, в ямине-то этой оказался. Ветер так и свистит. Ну, известно, осень. 
Пришел Данилушко домой, а в тот день как раз у невесты вечеринка была. Сначала Данилушко веселым себя показывал - песни пел, плясал, а потом и затуманился. Невеста даже испугалась: 
- Что с тобой? Ровно на похоронах ты! А он и говорит: 
- Голову разломило. В глазах черное с зеленым да красным. Света не вижу. 
На этом вечеринка и кончилась. По обряду невеста с подружками провожать жениха пошла. А много ли дороги, коли через дом либо через два жили. Вот Катенька и говорит; 
- Пойдемте, девушки, кругом. По нашей улице до конца дойдем, а по Еланской воротимся. 
Про себя думает: "Пообдует Данилушку ветром, - не лучше ли ему станет". А подружкам что... Рады-радехоньки. 
- И то, - кричат, - проводить надо. Шибко он близко живет провожальную песню ему по-доброму вовсе не певали. 
Ночь-то тихая была, и снежок падал. Самое для разгулки время. Вот они и пошли. Жених с невестой попереду, а подружки невестины с холостяжником, который на вечеринке был, поотстали маленько. Завели девки эту песню провожальную. А она протяжно да жалобно поется, чисто по покойнику. Катенька видит - вовсе ни к чему это: "И без того Данилушко у меня невеселый, а они еще такое причитанье петь придумали". 
Старается отвести Данилушку на другие думки. Он разговорился было, да только скоро опять запечалился. Подружки катенькины тем временем провожальную кончили, за веселые принялись. Смех у них да беготня, а Данилушко идет, голову повесил. Сколь Катенька не старается, не может развеселить. Так и до дому дошли. Подружки с холостяжником стали расходиться - кому куда, а Данилушко уж без обряду невесту свою проводил и домой пошел. 
Прокопьич давно спал. Данилушко потихоньку зажег огонь, выволок свои чаши на середину избы и стоит, оглядывает их. В это время Прокопьича кашлем бить стало. Так и надрывается. Он, вишь, к тем годам вовсе нездоровый стал. Кашлем-то этим Данилушку, как ножом по сердцу, резнуло. Всю прежнюю жизнь припомнил. Крепко жаль ему старика стало. А Прокопьич прокашлялся, спрашивает: 
- Ты что это с чашами-то? 
- Да вот гляжу, не пора ли сдавать? 
- Давно, - говорит, - пора. Зря только место занимают. Лучше все равно не сделаешь. 
Ну, поговорили еще маленько, потом Прокопьич опять уснул. И Данилушко лег, только сна ему нет и нет. Поворочался-поворочался, опять поднялся, зажег огонь, поглядел на чаши, подошел к Прокопьичу. Постоял тут над стариком-то, повздыхал... 
Потом взял балодку да как ахнет по дурман-цветку, - только схрупало. А ту чашу, - по барскому-то чертежу, - не пошевелил! Плюнул только в середку и выбежал. Так с той поры Данилушку и найти не могли. 
Кто говорил, что он ума решился, в лесу загинул, а кто опять сказывал Хозяйка взяла его в горные мастера. 
На деле по-другому вышло. Про то дальше сказ будет.