Снежные люди
Да и теперь еще неизвестно, чем бы кончилось дело, если б Хажи-Бекир не поспешил удалиться.
Растроганные речами, взволнованные, оплакивая Адама, вернулись мужчины в аул, и тут навстречу им выбежала Хева в черном платье, которое теперь предстоит ей носить, не снимая, сорок дней и даже ночей. Хева рыдала, осыпала кого-то проклятиями и кричала:
— Люди добрые, это он! Он убил!
Толпа остановилась, зашумела гневно и грозно:
— Кто? Кто убил? Как зовут убийцу? Скажи!
— Это Хажи-Бекир, он убил! Чего же вы ждете, люди?! Накажите убийцу!
И Хева стала рвать на себе волосы.
Так бывает, когда в костер плеснут керосина: мгновенно хлынет огненный поток, забушует пламя, взметнется к небу...
Страшная толпа хлынула к сакле Хажи-Бекира, чтоб разнести ее по камешку и вместе с хозяином швырнуть в пропасть. И был бы самосуд, если б путь толпе не преградили Чамсулла и Мухтар.
— Люди! Не сходите с ума! — крикнул Чамсулла. — Это еще не установлено.
— Как не установлено?! — зашумела толпа. — Почему не установлено?! Потерять такого человека и не найти убийцу?! Разве здесь Америка, а не Шубурум? Мы все слышали, как грозился Хажи-Бекир!
— Если он виноват, — вмешался «сельсовет Мухтар», сдерживая наступающую толпу, — в этом разберется следствие. А самосуда мы не допустим!
— Самосуда и мы не хотим! — толпа медленно остывала, топчась на месте. — Мы требуем, чтоб наказали преступника! Арестуйте Хажи-Бекира!
— Хорошо! — крикнул Мухтар. — Мы его арестуем.
И могильщика арестовали, хотя он твердил глухо и безнадежно: «Я не убивал его. Я не убивал...»
Вы, наверное, спросите, отчего вдруг Хева прониклась такой неистовой ненавистью к бывшему своему мужу? Да просто, проклиная себя, что не согласилась в ту ночь бежать с Адамом, Хева словно бы вновь услышала шепот Адама: «Т-с-с, говори тише! Слышишь шаги и покашливание? Это он!» А потом неистовый стук в ворота... Воочию увидала бледное лицо Адама, как он трясущимися руками поправил на ней одеяло и торопливо исчез. А вскоре раздался страшный предсмертный вопль и кто-то пробежал мимо сакли.
И все сложилось в убеждение: «Хажи-Бекир — убийца!»
ПОЯВЛЕНИЕ КАПТАРА
Сколько раз приходилось шубурумцам выходить на суровый Шайтан-перевал, чтоб кирками да лопатами разрыть, разбросать оползни и завалы. Недаром же зовут его шубурумцы — Чертов перевал и шутят, что если кого в ауле посылают к шайтану, то посылают не так уж далеко: дорога известна каждому!..
Издавна стоит здесь длинная сакля с плоской крышей, похожая на древний караван-сарай. Во время дорожных работ люди отдыхают в ней, греются у железных печей, пьют горячий чай, иногда ночуют: ведь ходить в аул и обратно утомительно. Не раз саклю разрушали обвалы, но упорные люди снова ее восстанавливали... На этот раз грозный обвал прошел почти рядом с ветхим строением. Издали дорога казалась усыпанной муравьями. Эхо разносило стук молотов и кувалд, крики тех, кто ломами откалывал куски скалы, грохот падающих в пропасть камней. А на дне пропасти бушевал сумасшедший поток; он подхватывал, ворочал, гулко сталкивал и катил камни прочь в брызгах и пене. Взблескивали в руках кирки, с хрустом вонзались лопаты в землю, смешанную со снегом: на перевале холодно! Люди трудились увлеченно, они понимали, что эту работу никто другой делать не станет, и весело покрикивал, похваливал, подбодрял людей «сельсовет Мухтар», ловко работая киркой. Мухтар уже прикидывал, что при таком усердии перевал скоро будет расчищен: недели через две. И как всегда бывает, когда ловко и дружно идет работа, когда вокруг много народу, люди стали посмеиваться друг над другом, над недавними страхами, даже над самим снежным человеком. Али-Хужа, засучив рукава, бил киркой — аж комья летели — и так и сыпал шутками.
— Эх, молодежь! — кричал Али-Хужа. — Кирку держать не умеете, все вам подавай машины, тех-ни-ку! Откуда вам знать, что мы начали строить Советскую власть как раз киркой да лопатой. Вот так и рыли Октябрьский канал в степи... Сам Микаил мне руку пожал, когда вручал орден.
— Тебе, что ли, вручал? — недоверчиво усмехнулся Хужа-Али.
— Не мне, а республике.
— Так бы и говорил.
— А разве это не все равно? Эх, ты! Мы тогда не знали «твое-мое», все было общее, все было наше. Да откуда ж тебе знать, домоседу? Даже в гражданской войне не участвовал, вот и остался таким, дворовым... Эх, бывало, садились мы у партизанских костров в обнимку с ружьями и до утренней зореньки мечтали...
— О чем мечтали?!
— Обо всем! И многое, многое сбылось, только вот еще пооставалось, как бы сказать, людского чертополоха да бурьяна... Мелких душонок.
— Живей, живей, ребята! — крикнул Мухтар. — Берите пример с почтенного Али-Хужи.
От гордости Али-Хужа так размахнулся киркой, что чуть не задел Хужа-Али, тот едва успел отпрянуть.
— Эй, что ты делаешь? — крикнул он в испуге. — Здесь тебе не гражданская война!
— Да, ты прав, там легче было разобраться, кто наш, а кто чужой. А ну, посторонись! — крикнул в азарте Али-Хужа.
Только сумерки прервали работу на Шайтан-перевале. Пора было возвращаться в аул, чтоб завтра спозаранку снова прийти сюда. Молодежь решила заночевать в сакле: зачем даром тратить время, идти туда и обратно? Зато можно будет чуть свет взяться за кирки да лопаты. А пока устроили небольшой перекур — у кого что было: табак, рубленая ботва, у одного нашлась русская махорка, кто-то мох высушил да помешал с табачной крошкой. Едкие дымы закурились из трубок и цигарок, закашляли, заперхали, ругаясь, люди... Но тут произошло неожиданное и страшное... Через Шайтан-перевал пронесся сперва приглушенный, а затем отчетливый, громкий, душераздирающий вопль. Шубурумцы вздрогнули, шубурумцы обернулись на крик и оцепенели. «Сельсовет Мухтар» первым заметил темный силуэт того, кто кричал: какое-то существо карабкалось вверх по снежному склону, то подымаясь на ноги, то на четвереньках. Секунду Мухтар надеялся, что другие не увидят, но люди увидели.
— Вот он, вот!
— Это каптар!
— Видите, убегает!
— Где, где?!
— Ушел, исчез!.. Выходит, все-таки не пустые сказки! А, «сельсовет»?
Мухтар потерянно молчал. Что он мог ответить?! Ведь сам видел... Не может он теперь упрямо твердить, что нет снежного человека, что это миф, сказка, бабкино вранье, небылицы для легковерных. Теперь он и сам убежден: снежный человек существует.
Люди поспешили в аул, подхватив свои лопаты. И далее те, кто собирался ночевать в сакле, теперь не решились остаться. А позади всех шел потрясенный, растерянный «сельсовет Мухтар».
Он-то понимал, что это значит для Шубурума.
ЧУДЕСНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ
Старая сакля, такая старая, что, как говорят горцы, туман сядет на крышу — и то сакля закачается... Хозяин давно оставил ее, уехал на равнину со всей семьей. И там, на равнине, вырастил сына, которого знают во многих аулах Дагестана под именем Касума-корреспондента. Казалось бы, гордиться следовало шубурумцам, что из их аула вышел, как тут выражаются, «человек с большой головой». Но шубурумцы не гордятся. Почему? Какой же он шубурумец, возражают они, если не живет в Шубуруме?!
В этой сакле Айшат недавно открыла сельскую больницу на четыре койки. Волнами плывет дым над всеми четырьмя койками, пахнет паленым листом, мохом, махоркой, табаком, лекарствами... Больные от нечего делать философствуют; они уверяют друг друга, что корень всех болезней в проклятой привычке курить, но тут же соглашаются, что все-таки над головой мужчины, если он настоящий мужчина, должен быть дым — табачный или пороховой. Лет пятьдесят тому назад шубурумцы не курили и даже не видели табаку. Но, рассказывают, однажды в Шубурум прямо из Стамбула приехал турок. На базаре турок предлагал каждому желающему разок затянуться, люди пробовали, кашляли и уходили, махнув рукой: дескать, кому нужна такая дрянь?! Приуныл было турок, но вскоре приободрился и объявил всему базару о трех великолепных свойствах табака: во-первых, кто курит, тот никогда не станет стариком; во-вторых, курящего никогда не укусит собака; в-третьих, никогда не будет обворована сакля курящего. Люди поверили и расхватали табак, даже не попросив у турка объяснений. С тех самых пор и сделались шубурумцы заядлыми курильщиками.