Выбраковка. Ночной смотрящий

А еще вервольфа била мелкая дрожь.
– Эй! – позвал Лузгин с безопасного расстояния. – Ты живой вообще?
– Слушай, хули ему сделается, – бросил Юра.
– Игрушку нашли? Вы зачем его ловили, а? – Лузгин постарался быть убедительным, сейчас все зависело от того, удастся ли ему запудрить мозги озверевшим крестьянам. – Вы Зашишевье прославить хотели, кажется. Сами героями заделаться собирались. Денег заработать. Хороши же из вас герои, ничего не скажешь…
– Агитатор, бля! – крикнул Муромский, спускаясь с крыльца. В одной руке у него был тяжелый молоток, в другой здоровенные клещи. – А ну, кончай демагогию! Нашел, за кого заступаться!
– Да как тебе не совестно, живодер ты эдакий! – вступила жена.
– Он нашего Пирата убил!
– Знаю, что убил! Не нарочно ведь!
– А ну пошла в дом, зараза! – прорычал Муромский, резко понизив голос. Это возымело действие – жена с крыльца испарилась мгновенно.
– Значит, когти я ему вырву, – будничным тоном сообщил Муромский, подходя к собравшимся. – Ну-ка…
Вервольф перестал мелко дрожать. Его заколотило.
Муромский собирался еще что-то сказать, но осекся.
Лузгин, чувствуя, что сам тоже сейчас весь затрясется, выставил в сторону Муромского ладонь.
– Видел? – спросил он громким шепотом.
– Зубы до следующего раза оставим, а когти – извините…
Лузгин не мог понять, играет Муромский, или нет. Как любой настоящий лидер, тот обладал качествами почти несовместимыми – умением переть танком до полного упора и способностью мгновенно ориентироваться в меняющихся обстоятельствах.
– Взяли, перевернули, – скомандовал Муромский.
Вервольф застонал и… Расплакался. Больше всего это было похоже на жалобное нытье очень маленького ребенка.
– И такая пое…ень – целый день! – провозгласил некто, проламываясь сквозь придорожные кусты. – Вы чего, мужики, совсем охреневши?
Лузгин с облегчением вздохнул. Сейчас он готов был простить Вите Яшину всё – даже регулярное злостное нарушение правил самогоноварения. Лишь бы тот переломил ситуацию.
Вервольфа ухватили за бока и кувыркнули на спину. Тот не сопротивлялся, только ныл и пытался спрятать лапы. Железной трубы у него в зубах уже не было – проволока, наверное, размоталась, пока оборотня таскали по селу. Лузгин не заметил слез на изодранной в кровь черной морде, но готов был голову прозакладывать – существо действительно плачет.
Еще стало ясно, насколько же оборотень маленький. Самому невысокому из мужчин он едва достал бы до плеча.
– Бугор, а бугор, – позвал Витя с приторным миролюбием, выходя на дорогу. – Чегой-то ты нынче круто взявши.
– Разберемся, – буркнул Муромский, наклоняясь над вервольфом и щелкая клещами.
– Дя-а… – проныл оборотень. – Не-е…
– Чего-о?!
Впервые Лузгин увидел Муромского по-настоящему опешившим.
Впрочем, от услышанного обалдели все.
Кроме Вити.
– Он говорит: дядя, не надо, – перевел Витя очень спокойным тоном.
– Не-е… Дя-а… Не-е… Дя-а… Не-е…
Глаза вервольфа были крепко зажмурены, он выстанывал свое «дя-не» как заклинание, чуть мотая вобранной в плечи головой.
Муромский выпрямился поглядел растерянно на Витю, потом на Лузгина… и вдруг лицо его озарила торжествующая ухмылка.
– Расколол гада! – сообщил он гордо. – Вот как это делается. Желающих с ним побазарить – милости прошу. Закурить дайте мне кто-нибудь.
Протянули сразу несколько пачек. Лузгин показал издали «Парламент», и угадал – Муромский со словами «А ну-ка, угостимся с барского стола», подошел к нему. Старательно пряча бегающие глазки.
Никого он, конечно, специально не раскалывал. Просто хотел в припадке жестокости выдрать оборотню когти. По-человечески Лузгин его, в общем, понимал. Но что-то подсказывало: мучить пойманное существо дальше некоторого предела нельзя.
Не потому что ты сам окажешься хуже зверя – кого волнует философия, когда руки сами тянутся к железу… А вот довольно. Точка. Одна глава прочитана, начинается совсем другая.
– Ловко сделано, – сказал Лузгин.
– Дык! – кивнул Муромский, наклоняясь к зажигалке.
– Я все думал, это игра или нет. Прямо испугался.
– Пирата жалко… А так – конечно игра. Что же я, и вправду живодер?
Боковым зрением Лузгин поймал насмешливый Витин взгляд. Не удержался и подмигнул.
Вервольф продолжал жалобно ныть. Витя осторожно ткнул его носком сапога в плечо.
– Хватит тебе, – сказал он. – Больше не тронем. Если с нами как с людями, мы тоже как люди. Эй, пацан! Завязывай.
– Слушай, братка, а вина ему! – предложил Юра. – В пасть. От нервов.
– А есть вино? – мигом встрепенулся Витя, оглядывая собравшихся.
– Не надо! – поспешил встрять Лузгин. – Свернет ему башню, сами пожалеем. Лучше просто отойдите. Он же вас боится. К вон тому столбу трос принайтуйте, а сами хотя бы шагов на двадцать в сторону. Я тут останусь, если вы не против. Я, кажется, единственный, кто его не тронул еще. Может, это подействует?
– Дело говорит, – признал Муромский. – Но к столбу не тросом, я лучше цепь принесу и замок. А сами – ко мне на лавочку. И не близко, и слышно будет, как Андрюха его разговорит.
– На быстрый результат я бы не надеялся, – помотал головой Лузгин. – Ему успокаиваться час. И учиться говорить – неделю. Если это возможно в принципе. И вообще… С чего мы взяли, будто он понимает нашу речь? Может, он считывает каким-то образом сами намерения. А «дядя, не надо» – единственное, что у него в мозгах осталось от прежней жизни…
Тут Лузгина озарила неприятная догадка – а озвучил ее сообразительный Муромский.
– Если там вообще что-то имелось, в мозгах этих! – сказал он брезгливо. – Вдруг он был алкаш, бомж, или умственно отсталый… Обидно получится, столько усилий зря. И Пират – зря. А могли расстрелять и не париться.
– Расстрелять никогда не поздно никого, – буркнул Витя. – Цепь свою неси, расстрельщик. А замок у тебя какой?
– Какой надо замок. Ему не по зубам. Сейчас я. Давайте это… чудо пока к столбу.
Успокоился вервольф действительно не скоро. Зато Лузгин, сидя рядом на краю придорожной канавы, успел к нему попривыкнуть. До того, что уже не подташнивало.
Мужики на лавочке заскучали, притащили вместо стола ящик, надергали с огорода закуски и принялись, как это здесь испокон веку называли, «отдыхать». Зашишевье постепенно возвращалось к нормальной жизни, шевелилось, производило затейливые деревенские шумы. Издали, от самых Крестов, за вервольфом подглядывали ребятишки. Потом им надоело, и они стайкой упорхнули к озеру. Сеня, которому жена объявила принудительный мораторий на пьянку, у себя в огороде поливал из шланга грядки. В прогал между домами видно было, как невдалеке на пригорке дрыхнет пастух и лениво бродят коровы.
Вервольф лежал на боку, крепко прижав к груди скованные передние лапы – назвать их руками Лузгин не мог себя заставить. Глаза оборотень так и не открыл. Зато дышал ровно. И не спал. Лежал, отчаянно трусил, ждал развития событий.
– Теперь все будет хорошо, – сказал Лузгин, прислушиваясь к мерному дыханию вервольфа. – Тебе больше нечего бояться. Я хочу говорить с тобой. Если понимаешь меня, кивни. Не разучился кивать-то?
Голова оборотня немного склонилась.
– Мы правильно догадались – ты просил «Дядя, не надо»?
«Да».
– Дядя не будет, я тебе клянусь. А как мы скажем «нет»?
Оборотень довольно живо помотал головой.
– У тебя есть имя?
– В-ва!
Лузгин от неожиданности дернулся.
– Чего там? – крикнули с лавочки.
– Нормально всё, погодите! Эй, ну-ка, повтори.
– В-ва.
– А неплохо получается. Расскажи мне что-нибудь.
Оборотень, давясь и булькая, выдал нечленораздельную фразу слов на пять, и очень по-человечески обиженно застонал.
– Научишься, – пообещал Лузгин, сам себе не веря. – Давай еще немного поиграем в да-нет. Согласен? Отлично. Ты помнишь счет времени? Годы, месяцы?
Оборотень качнул головой из стороны в сторону.