Шторм

– Ты действительно справишься, Джейк? – нахмурилась Шторм, вставая с постели.
– Да, я, черт возьми, превосходно справлюсь, – хорохорился Джейк, – не стану же я просить, чтобы ты принесла мне ночной горшок.
– Ну хорошо, только будь осторожен, – сказала Шторм, видя, что он уселся на кровати и опустил ноги на пол.
Когда он медленно встал, Шторм подняла с пола костыли и протянула их старику. Он оперся на них и, ловко орудуя ими, добрался до кухни, а затем вышел на заднее крыльцо.
– Пока он ходит, я, пожалуй, сменю ему постельное белье, – подумала Шторм вслух. Она не удивилась, обнаружив, что простыни на постели Джейка, не в пример всему остальному в доме, чистые. Шторм уже поняла, что в образе жизни этих двух мужчин существует противоречие между окружающей их грязью и небрежностью в быту, с одной стороны, и личной гигиеной, с другой. Отношение к последней было у них не менее серьезным и заботливым, чем у самой Шторм. К примеру, на узкой полочке, прибитой под довольно большим зеркалом, висящим на стене в кухне, она обнаружила две чистые расчески без единого волоска, застрявшего в их зубьях.
Рядом лежали две безукоризненно чистые, хорошо отточенные бритвы и два помазка. На зеркале не было заметно ни единого пятнышка от брызг мыльной пены, следы которой обычно оставались на зеркале в их доме, после того как Кейн помоется и побреется. Шторм решила, что ее собственный брат – существо довольно испорченное. Он ведь отлично знает, что Мария все вымоет за ним и уберет.
Шторм закончила застилать постель свежим бельем и начала сворачивать снятые простыни, когда Джейк вернулся в комнату. Она помогла ему улечься в постель и подложила подушку под больную ногу.
– А теперь, – произнесла она, улыбаясь ему сверху вниз, – меня ждет ваша кухня.
– Ты выбьешься из сил, если будешь так много работать, – забеспокоился Джейк. – Почему бы тебе не оставить все остальное до завтра?
Шторм не хотела вгонять в краску своего старого друга, признавшись ему, что если он рассчитывает сегодня вечером получить ужин, ей непременно следует прежде убрать кухню.
Вместо этого она сказала:
– Это не займет много времени.
Но позже, уже залезая в большую деревянную бадью с водой и усаживаясь в ней, она устало начала припоминать, сколько же времени ей потребовалось, чтобы перемыть все эти фарфоровые чашки, а также кастрюли, сковородки и противни. Полдня! Кроме того, она выскребла стол и плиту и, наконец, вымела горы мусора и грязи, собравшиеся на полу примерно за месяц, прошедший с того момента, когда его в последний раз подметали.
Шторм никогда так не радовалась, увидев Марию, как в то мгновение, когда экономка вошла в дом Мэгэлленов, неся в руках кастрюльку с тушеным мясом. Если бы у Шторм и оставались еще силы и время, чтобы приготовить сегодня ужин, она, право, не знала, что именно ей готовить при полном отсутствии необходимых продуктов.
– О Боже мой, Шторм, ты так отдраила эту кухню, что она стала похожа сама на себя. Так она выглядела, когда в доме жила жена Джейка! – воскликнула Мария с порога.
Лицо Шторм зарделось от удовольствия, ей была приятна похвала Марии.
– Я просто валюсь с ног от усталости, – призналась девушка, – поэтому я страшно благодарна тебе за то, что ты принесла ужин.
– Я подумала, что в этом доме вряд ли найдутся продукты, из которых ты могла бы приготовить хоть что-нибудь мало-мальски приличное. Поэтому, как только я вернулась от сестры домой, я принялась тушить мясо.
– А как чувствует себя твоя сестра и новорожденный младенец?
– Они оба в полном здравии. Наконец-то у нее родилась девочка, вся семья безумно рада этому.
Шторм задумалась о своих будущих детях: кто у нее родится? Исполнятся ли все ее желания? Мария в это время заявила, что собирается перекинуться парой слов с Джейком и отнести ему тарелку тушеного мяса, а затем она должна идти домой, поскольку хочет добраться до ранчо еще до темноты.
Приняв ванну и растеревшись насухо одним из полотенец, которые она сегодня выстирала, Шторм надела рубашку Уэйда, приятно пахнущую свежестью, мылом и солнцем. Затем она вытащила бадью с водой на крыльцо, опрокинула ее и вылила воду во двор. Поев тушеного мяса, она, наконец, вымыла миски, которые принесла на кухню Мария, прежде чем уйти домой.
Шторм на цыпочках вошла в комнату Джейка и обнаружила, что тот сладко спит, похрапывая во сне. Она прикрутила фитиль его лампы, а потом вошла в комнату Уэйда, задув по дороге светильник в соседней комнате, через которую она прошла. Шторм улеглась на одну простынь, укрывшись другой, глубоко вдохнула запах Уэйда, исходивший от его подушки, и тут же провалилась в тяжелый крепкий сон без сновидений.
В то время, когда Шторм уже спала, Рейф скакал по прибрежной дороге, спрашивая себя, не совершает ли он большую ошибку, отваживаясь навестить Бекки поздно вечером, когда она находится в полном одиночестве в своем домике. Может быть, ему следовало не опережать событий, посетить Бекки Хэдлер еще несколько раз вместе со Шторм, чтобы дать ей возможность получше узнать его.
Но эта маленькая черноволосая женщина с первого же взгляда буквально очаровала его. Она была такой миниатюрной, выглядела столь изящно и трогательно, в ее глазах было столько грусти, что даже когда она смеялась, ее глаза оставались печальными. Рейф ощущал в себе инстинктивное желание защитить ее, сделать так, чтобы из ее глаз исчезло выражение потерянности и детской обиды. Ее прошлое нисколько не смущало его. Если уж сравнивать жизнь этой женщины с его прошлой жизнью, с кутежами, пьяными выходками и мерзкими женщинами, которых он тащил в свою постель, то Бекки была просто ангелом невинности. Она была первой женщиной в его жизни, к которой он питал какое-то иное чувство, а не простое плотское желание.
Подумав так и продолжая свою скачку по ночной, объятой мраком дороге, Рейф криво ухмыльнулся. Нет, конечно, он испытывал плотское желание к Бекки, хотел ее, мечтал обладать ею.
Когда Бекки и Шторм не смотрели на него, он глазами раздевал Бекки, представляя в своем воображении ее упругую округлую грудь, тонкую талию, округлые бедра, в которых ему было бы так удобно и сладко покоиться, занимаясь с ней долго и медленно любовью. Когда он все это представлял себе, его охватывало сильнейшее возбуждение, которое Рейф был не в силах скрыть, так как напряженная плоть выдавала его.
И все-таки, его чувства к этой женщине были намного глубже. Она представлялась Рейфу таким существом, которое не надоест ему после нескольких часов общения, как другие женщины. Она не имела привычки глупо хихикать, вела себя скромно, не строила глазки. Она встречала мужской взгляд прямо и честно своим ясным взором. Она вела разговор на серьезные темы, темы, интересные мужчине.
Рейф замедлил бег своего коня, волнуясь и нервничая, когда вдали забрезжил свет в окнах дома Бекки. Что может привлечь молодое существо, каким была Бекки, в старом, побитом жизнью объездчике лошадей, которому скоро стукнет сорок лет? Этот вопрос мучил Рейфа.
Поужинав и накормив своих животных, Бекки и ее собака Трей уселись на крыльце. Ночь опустилась уже с час назад. Бекки уютно устроилась на верхней ступеньке, а собака улеглась рядом с ней.
Почесывая Трей за ухом, Бекки подняла взгляд к небу, где сияли мириады звезд. Существует ли еще где-нибудь во Вселенной такое же чудесное ночное небо, как в Вайоминге? Бекки сильно сомневалась в этом.
Древесные лягушки завели свою ночную песню, сова, шумно махая крыльями, пересекла двор, выискивая, чем бы ей полакомиться на ужин.
– Я, должно быть, счастлива и довольна, – подумала вслух Бекки, – у меня есть все, о чем я всегда мечтала.
«Но ты ведь потеряла людское уважение, добившись всего этого, – прошептала ей совесть. – И тебе все тяжелей и тяжелей совершать еженедельные поездки в Шайенн каждую пятницу. Настанет время и тебе Надо будет кончать со всем этим, моя девочка».
– И что тогда? Сидеть тут безвыездно, посвятив себя животным до конца своей жизни?