Я учился жить... (СИ)

***********************************************************************************************
Я учился жить…
http://ficbook.net/readfic/840609
***********************************************************************************************
Автор:Marbius (http://ficbook.net/authors/164216)
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Драма, Психология, Повседневность
Размер: Макси, 270 страниц
Кол-во частей: 26
Статус: закончен
Описание:
Случайная встреча, необдуманное решение, неожиданное расположение. Жизнь иногда устраивает те еще перемены.
Посвящение:
Моя благодарность  [email protected] за помощь и поддержку
Моя благодарность marlu
Примечания автора:
Маленькоое новогоднее продолжение к ЯУЖ, подарок к первому Адвенту http://ficbook.net/readfic/2618918
========== Часть 1 ==========
Я учился жить без него. Я вырывался из липкого и неразборчивого сна, перебирался в сумеречную зону, продирался к яви сквозь невразумительные препятствия и заставлял себя открывать глаза. Нет, мне не снились кошмары. Нет, мне не снились эротические сны. Нет, мне не снился он. Я знал, что он где-то за спиной, рядом и далеко. Я учился продираться к яви, не оглядываясь в поисках знакомой фигуры. Я учился вставать с постели и идти на кухню. Я заново учился с увлечением относиться к своей работе. Я учился возвращаться домой в квартиру, которая никогда не была особенно обжитой. Но возвращение домой было желанным тогда. А сейчас я просто возвращался на ночлег. Я учился смотреть за окно своего кабинета и не думать, что за стеклом меня никто не ждет. Меня и в здании никто не ждал. Но я приходил сюда, выходил отсюда, заставлял себя не бродить по улицам, шел в свою квартиру, запирался и учился. Учился заниматься обыденными делами, не рассчитывая на то, что он вернется. Я учился жить без него.
Я учился улыбаться без него. Не только губами, но и глазами, потому что он однажды сказал мне, что меня можно нанимать в рентгеновские аппараты из-за моего пронизывающего взгляда. Он замыкался, когда я переставал улыбаться. Я спохватывался и пытался и глазами дать понять ему, что зол не на него. И он говорил, что у меня замечательный теплый взгляд.
Я учился искать себе занятия. Я покупал себе журналы. Пытался читать книги. Но современная литература производила на меня удручающее впечатление своими акторами – да, заимствованное слово, ударение на первый слог. Акторы – те, кто совершают действия – акты. Чтобы не называть их героями. Потому что они не были героями и никогда бы ими не стали. Я читал научно-популярную литературу, но мне не везло с тем, что продается в книжных магазинах. Я начал скупать книги на иностранных языках, чтобы узнать, что творится за рубежом, был приятно удивлен качеством научного просвещения там. Но, читая книгу, а точней – не читая ее, я ловил себя на мысли, что не помню, как пролетели последние двадцать минут. Я помнил последнюю фразу, после которой время застывало. И я учился заставлять время бежать дальше.
Я учился не глушить звенящую пустоту работой. Я приходил к восьми, уходил в восемь, и это было подвигом, потому что я готов был проводить двадцать четыре часа на работе, благо главный был бы счастлив. Но работа была плохим доктором, и я учился уходить с работы в пустую необжитую квартиру, в которой меня никто не ждет, читать, пить чай, идти под душ, затем идти спать и проваливаться в липкие и невразумительные сны. Я учился жить без него.
На самом верхнем этаже высотного здания располагался конференц-зал. Не самый большой, но самый защищенный. В нем не проводились встречи делегаций, этот зал был предназначен для совещаний команды. У людей, которые как правило присутствовали в этом зале, были определенные ритуалы приветствия, свой арго, давно сложившиеся отношения и иерархия. Человек, сидевший во главе стола, занимал это место последние семь лет с момента открытия этого здания, а до этого сидел на таком же месте, но в другом зале, расположенном в другом здании, еще лет этак семнадцать. Было ему за пятьдесят. И выглядел он в точности так, как должен выглядеть бесконечно успешный, очень богатый, отлично устроившийся в жизни мужчина. Все, начиная с безукоризненной прически и заканчивая сшитыми по заказу в Лондоне ботинками, свидетельствовало об этом. Его звали Виталий Аркадьевич Тополев, и было ему пятьдесят четыре года от роду. Он создавал эту компанию с нуля, лелея мечту о ней, сначала мотаясь с баулами и перегоняя машины, попутно влезая в приватизацию с дерзостью, которой восхищались даже самые заклятые его враги, основывая, организуя, выращивая, затем делая компанию прозрачной и выводя на международный рынок. Ну и естественно связи: первая жена – дочь какого-то там секретаря, вторая из «непростых повыше». Она охотно приняла развод и приличную сумму отступных, и сейчас Тополева сопровождали барышни модельного вида, которые все как одна надеялись найти доступ к сердцу и банковскому счету. Тополев ухмылялся, никак их не разочаровывал, но менял с завидной регулярностью; потому что третьей и настоящей его женой была как раз компания.
По правую руку от него сидел его вечный помощник и по совместительству начальник юридической службы, почти не обращая внимания на то, что генеральный или кто-то другой говорит, или делая вид. Он пересматривал бумаги, лежавшие перед ним, читал что-то на экране лэптопа с совершенно отрешенным выражением на лице. Только все, в том числе и Тополев, знали, что если его окликнуть, он с точностью до паузы воспроизведет все, произнесенное до этого. Его и не трогали. Время от времени Кедрин поднимал прищуренные прозрачные серо-голубые глаза на говорящего, внимательно его слушая. И говорящий напрягался, сжимал колени, пытаясь унять непроизвольную дрожь – слишком уж холодным и пронизывающим был взгляд. Кедрин опускал глаза и снова начинал изучать экран компьютера. Тополев косился на него прищуренными глазами и переводил подбадривающий взгляд на говорящего. Что там творилось у Глеба в голове, Бог весть. Потом он все равно расскажет. Или не расскажет, если ничего существенного.
Кедрин работал у Тополева лет этак одиннадцать – тесть попросил устроить племянника жены после окончания юридической академии. Сначала Тополев очень старался выдавить мальчишку всеми правдами и неправдами. Потом он узнал, что то, что он, и с его молчаливого благословения весь коллектив, практиковал в отношении парня, называлось моббингом и вроде даже не только осуждалось, но и трудовым законодательством оценивалось как вполне себе противоправное. А тогда он был просто зол, что его использовали, чтобы пристроить непонятно кого непонятно откуда, мотивируя это какими-то невразумительными семейными отношениями. И особенно зол, когда понял, что у него ничего не получается. На любые наезды, обвинения, придирки этот парень отвечал прохладным и отстраненным и совершенно невозмутимым голосом, всю взваленную на него работу делал очень качественно, и Тополев против воли зауважал его, вытащив из закутка, в который зашвырнул его поначалу, ставя постепенно на все более высокие позиции и доверяясь все больше. Что там творилось за отстраненным фасадом, который всегда и без исключения демонстрировал Кедрин, Тополев никогда особо не интересовался, опасения, что Кедрин его подставит, предаст или что еще, тоже постепенно зачахли. Друзьями они не были, но хорошими приятелями назывались с полным основанием. Глеб знал все, что творилось у Тополева в личной жизни, Тополев не знал ничего о Глебе, да и не особо интересовался, но кое-что Глеб о себе сообщал, просто чтобы Тополев был в курсе. Все эти вечеринки, застолья и пьянки пониже рангом Глеб посещал исправно, вел себя на них прилично – слишком прилично, задерживался по возможности недолго, к вящему облегчению присутствовавших. И только в тесной компании оживлялся, сбрасывал маску сухаря и зануды, улыбался, и его лицо становилось привлекательным и выразительным.
Кедрин был высоким, подтянутым мужчиной тридцати трех лет от роду, с отличной выправкой, очевидным образом отменно заботившимся о своей внешности. Одет он был безукоризненно, но в его одежде отсутствовали слишком темные и слишком светлые тона; иными словами, стиль Глеба был классическим и неприметным, почти невыразительным. Невыразительной была и его внешность. То есть: черты лица правильные, но обычные. В меру высокий лоб, в меру длинные брови. В меру большие глаза. Обычный прямой нос. Широкий рот, который очень редко выдавал эмоции. Высокие скулы. Все было уместным, и все было незапоминающимся, кроме, разве что, подбородка – он был приметным и с ямочкой. Глаза – и те были серыми; иногда они менялись с безразличных на пронизывающие, но в основном были скрыты тяжелыми веками. Глеб стриг свои пепельно-русые волосы не длинно и не коротко; на висках у него уже были седые волосы, что в какой-то мере располагало к нему посторонних. И весь он был холодным, замкнутым, серым, стальным. И – но это открывалось только тем, кто удостаивал его вторым взглядом – бесконечно надежным. Выносливым. Преданным. Тополев удостоил его не одним и не двумя взглядами и знал наверняка, и ценил.