Взрывоопасные сестрички
Марси, младшая сестра Кейта, – полная ему противоположность, особа великомудрая, всю жизнь посвятившая психотерапии, интересуется исключительно проблемами личности, в основном своей собственной. Она органически не способна просто поболтать, о чем я вспомнила, как только она заговорила со мной. Банальный вопрос: «Как поживаешь, Марси?» – удостоился развернутого и пространного ответа, включавшего подробный отчет о неправильном питании, членовредительстве и сексуальных контактах с мастерами, ремонтирующими телевизионный кабель.
Едва я удрала от Марси, как меня зажала в угол жена дяди Билла, тетя Глория, горячая поклонница моего сериала. Всякий раз, как мы с ней встречаемся, она пристает ко мне с вопросами и обожает узнавать закулисные подробности, чтобы потом поделиться сведениями с подружками у себя дома, в Иарсиппани.
– Ты должна рассказать мне о Холдене Холси, – начала канючить она, имея в виду персонаж, которого играет мой старый кореш Филипп. – Актер совершенно великолепен, Дебора. Красавчик, просто загляденье.
– Но не в жизни, – сообщила я. – У него шрамы от угрей.
– Пра-авда? Их совсем не видно. По телевизору он выглядит как ангел.
– Это все грим, – сказала я. – А вблизи он выглядит прямо-таки гротескно. Уж поверь.
Предоставив тете Глории охать и ахать над полученными сведениями, я побеседовала с тетей Гарриет, женой дяди Берни. Она отвела меня в сторонку, чтобы высказать неодобрение по поводу моей двоюродной сестры Джилл, дочки тети Ширли. Джилл моего возраста, но не моего веса. Тогда как у меня имеется небольшой лишний багаж на талии и заднице, у Джилл воистину монументальные бедра, кажущиеся еще более внушительными в облегающей и откровенной одежде.
– У девочки такая короткая юбка, что ей следует надевать сетку для волос, – прошептала тетя Гарриет, глядя на Джилл, закинувшую ногу за ногу. – Мужчинам подобная реклама не нравится. Поэтому она никак не найдет себе мужа, если хочешь знать мое мнение.
– Тогда какое же оправдание у меня? – пошутила я, указывая на мое свободное платье по щиколотки длиной, почти такое же невинное, как облачение монашки.
– Ничего проще, – пожала плечами тетя Гарриет. – Ты так и не нашла мужа из-за твоей сестры.
– Думаете, боюсь, что она спугнет его? – рассмеялась я и подумала, что тете Гарриет знакома стервозность моей сестрицы.
– Нет, – возразила она, – ты боишься отпугнуть ее.
– Не совсем понимаю, о чем ты…
– Дебора, ты хорошая девочка, поэтому я буду откровенна. – Тетя Гарриет – весьма прямолинейная особа. Я отродясь не слышала, чтобы она хоть с кем-то говорила намеками. – У Шэрон мужья были мерзавцами. Все трое, так?
– Так.
– Представь, что она почувствует, если ты притащишь мужа, который окажется не мерзавцем, а хорошим, любящим тебя человеком. В этом-то и проблема, не так ли?
– Ну, я…
– Уверяю тебя, детка. Именно поэтому ты не замужем. Потому что не хочешь затмить Шэрон. У меня была такая же история с моей старшей сестрой, мир ее праху.
– Да ну?
– О да! Когда Лотти получала в школе четверку, я старалась непременно получить трояк или хуже. И довольно долго позволяла всем думать, что я глупее ее, но я всего лишь прятала мой свет под абажуром. Чтобы не затмить ее. Поразмысли над моими словами, ладно?
– Ладно. Спасибо, тетя Гарриет.
Тетка обняла меня, потом перенесла внимание на Джилл.
– Какая жалость, – поцокала она языком. – У девочки красивое личико. Ей нужно избавиться от лишнего веса и начать нормально одеваться.
– Может, она тоже прячет свой свет под абажуром, – предположила я, – хотя Джилл – единственный ребенок. Ей некого затмевать.
– Так-то оно так, но у нее есть мать. – Тетя Гарриет указала на тетю Ширли, худенькую и очаровательную, со вкусом одетую. Полную противоположность дочери. – Иногда это еще хуже.
В час тридцать Шэрон, от которой я сейчас весьма успешно держалась подальше, объявила, что ленч подан. Я направилась в обеденный зал, где обнаружила маменьку, любующуюся великолепными блюдами, не только красиво расставленными Шэрон, но собственноручно ею приготовленными. Да, моя сестричка расстаралась вовсю. Ничего не скажешь.
– Дебора, это ты, милая. – Мама жестом подозвала меня к себе.
Мы с ней начали изучать яства. Мама охала и ахала над изобилием пищи (а я тем временем предавалась размышлениям о голодающем народе Китая), потом охала и ахала над богато украшенным именинным шоколадным тортом, принесенным Шэрон и Паулой с кухни. Торт водрузили на стол, и все присутствующие хором спели «С днем рождения тебя».
– Ладно, мам, – сказала Шэрон, – пора задувать свечки. Все семьдесят пять.
Мама кокетливо заявила, будто ей не верится, что уже доросла для семидесяти пяти свечек, и попросила «своих девочек» помочь ей задуть их. Я покосилась на Шэрон и поняла: ей совсем не по душе выступать в паре с младшей сестрой, настолько занятой созданием «мыльных опер», что ей не до выпускного вечера племянника. Однако она выдавила улыбку, и мы втроем дружно дунули. Отлично получилось.
Празднование продлилось еще пару часов. В половине пятого мы с мамой стояли на улице, перед «Макжилищем» Шэрон, ожидая, пока гангстерообразный служитель подгонит нашу машину. Шэрон тоже стояла рядом, проверяя мамины сумки, дабы удостовериться, не забыла ли она какой-нибудь из подарков. Я наблюдала за имитирующей бурную деятельность сестрицей, готовой заниматься чем угодно, лишь бы не общаться со мной.
– Шэрон, – сказала я, наконец потеряв терпение. – Праздник очень удался. Подумать только – ты сама все это сделала!
Она гневно уставилась на меня:
– А разве у меня был выбор? Ты ведь так занята своей жизнью там, в Нью-Йорке, что на твою помощь рассчитывать не приходится.
Я вздохнула:
– Да я и знать не знала о готовящемся празднике, пока мама мне не сообщила.
Мы обе посмотрели на маму, жизнерадостно болтавшую с помощницей Шэрон и не обращавшую на нас никакого внимания.
– И что произошло, когда она тебе сказала? – вопросила сестрица. – Ты взяла телефон и позвонила мне? Предложила помощь?
– Да как я могла тебе позвонить?! – возмутилась я. – Ты же со мной не разговаривала!
– Я с тобой не разговаривала? Это ты не разговаривала со мной! Два года назад ты позволила себе отпустить унизительное для меня замечание, а потом швырнула трубку, когда я позвонила тебе!
– Нет, Шэрон. Все было совсем не так. Это ты отпустила унизительное для меня замечание, и это ты швырнула трубку. Я отлично все помню. Каждое слово. С тех пор я неоднократно прокручивала у себя в голове ту сцену.
– Каждое слово? Бог мой, Дебора, похоже, тебе заняться больше нечем!
– Мне нечем замяться?! – вспыхнула я. – Я не из тех, кто и пятнадцати минут прожить не может, чтобы не выскочить замуж!
– Нет. Ты из тех, кто пятнадцать лет не может выйти замуж!
– Вот оно! Та самая унизительная реплика, которую ты произнесла два года назад. Не подыскать ли тебе новый объект, Шэрон?
Раздувая ноздри, сестра вскинула высветленную голову. Она набрала побольше воздуха, явно готовясь изречь Крупное Оскорбление, Сногсшибательную Гадость, Великий Финал. Я не испытывала ни малейшего желания выслушивать это.
– Тайм-аут, – проговорила я, прежде чем она успела вымолвить хоть слово. – Может, праздник уже и закончился, но сегодня все еще мамин день рождения. Давай хотя бы попытаемся помириться. Ради нее. Не важно, кто из нас был прав, кто виноват два года назад. Правда не важно. Ведь мы уже взрослые, и, что бы ни произошло прежде, нам нужно идти вперед, забыть прошлое. Как, по-твоему, Шэрон?
И в этот момент я заметила, как на дорожку выруливает мамина «Дельта 88». Я выжидающе смотрела на сестру, надеясь, что она ухватится за протянутую мной оливковую ветвь. Пусть мама увидит, что между нами все хорошо. Но сестрица, фыркнув, отвернулась.
Пожав плечами, я направилась к машине и дожидалась там, пока мама попрощается с Шэрон, а когда мама подошла, предложила отвезти ее в Стюарт. Но мама заявила, что не устала и сама хочет сесть за руль. Мы уселись в машину.