Взрывоопасные сестрички
Пока мама устраивалась поудобнее на телефонном справочнике, я высунулась в окно и помахала Шэрон, еще раз поблагодарив ее за организацию празднования. В ответ она одними губами проговорила: «Да пошла ты…».
– Мам, можно у тебя кое-что спросить? – поинтересовалась я, когда мама сняла машину с ручника и поставила ногу на педаль газа.
– Конечно, дорогая.
– Шэрон в младенчестве не мучилась коликами?
Глава 4
Едва мы добрались до дома, как мама удалилась к себе в спальню подремать. Когда через час я на цыпочках зашла к ней, она по-прежнему спала без задних ног, что и продлилось до самого утра.
– Не знаю, что на меня нашло, – сказала она, когда я спустилась к завтраку. – Я не для того уговорила тебя провести со мной уик-энд, чтобы ты скучала в одиночестве.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила я. Мама никогда не была любительницей сиесты, особенно двенадцатичасовой продолжительности.
– Все нормально, – отмахнулась она. – Должно быть, просто переволновалась на празднике. Меня огорчает одно: что я не составила тебе компании прошлым вечером. Оставила тебя одну.
– Я привыкла к этому. Увидев, что ты крепко спишь, я пошла на причал, почитала книжку, посмотрела на воду, послушала, как дует ветерок. Это первый такой спокойный вечер за многие годы.
– Ты очень напоминаешь твоего отца, – рассмеялась мама. – Помнишь, он называл это место своей Шангри-Ла?
– Помню. – Я представила себе, как папа устроился в гамаке, натянутом между двумя пальмами у реки, и сообщил: «Это – моя Шангри-Ла». Дома, в Коннектикуте, он был очень важным доктором Генри Пельцем, вечно работал допоздна, вечно вскакивал посреди ночи, чтобы отправиться спасать очередного пациента, и вечно спешил. Увлеченный своим делом врач, обожаемый больными и немощными, но почти не бывающий дома. Однако во Флориде он превращался в ленивого папочку, плавающего в океане, срывал бананы, манго и авокадо с растущих на участке деревьев, рыбачил с соседом и похрапывал в гамаке. В Сьюел-Пойнте его жизненный ритм резко снижался, и он спокойно неспешно ползал. В Сьюел-Пойнте у нас с Шэрон наконец-то появлялась возможность удостоиться его внимания. – Тебе хотелось бы, чтобы я перебралась сюда, мам? – спросила я, размышляя, не одиноко ли ей тут без папы, хотя мама редко выказывала свои истинные чувства.
– Вопрос в том, сделает ли переезд сюда счастливой тебя.
– Честно говоря, не знаю. В Нью-Йорке я постоянно в стрессе. Но что, если мои проблемы не связаны с географией? Шэрон вон живет здесь, но счастливой не кажется.
– Конечно, она счастлива, дорогая.
– Откуда ты знаешь?
– Дебора! Отлично видно, что тут Шэрон живет полной жизнью. У нее любящий сын, куча друзей, чудесный дом, успешный бизнес. Она такая деловая и целеустремленная.
Деловая. Целеустремленная. То есть полная противоположность мне, так это надо понимать? Меня нельзя назвать неудачницей ни по каким стандартам. У меня сложилась неплохая карьера в ярком мире телевидения, мой доход измеряется шестизначной цифрой. И все же если я такая целеустремленная, то почему же никуда так и не пришла? Я почти десять лет проработала в сериале «Отныне и впредь»: первые четыре года – в производственном отделе, последние шесть – как сценарист. Но тогда почему, с моим богатым опытом, моя кандидатура даже не рассматривалась как замена Вуди, когда студия решила выгнать его? Почему все сочли, что Дебора Пельц хороша там, где она есть? Почему у меня появилось ощущение, что моя звезда уже не в зените, моя жизнь остановилась и моя стрела не нацелена вверх?
«Может, я прячу свой свет под абажуром не только в личном, но и в профессиональном плане», – подумала я, припомнив разговор с тетей Гарриет. А что, если я и впрямь боюсь затмить Шэрон? Не пора ли снять абажур?
– Если хочешь, дорогая, я попытаюсь сегодня же дозвониться Мелинде Карр домой и поговорить насчет работы в Историческом обществе, – предложила мама. – Если ты потолкуешь с ней, не откладывая в долгий ящик, это станет неплохим заделом, если тебе вдруг захочется где-нибудь тут обосноваться.
– Почему бы и нет? Хорошо, если ты позвонишь ей, мам.
Мама потрепала меня по плечу.
– Ешь свой завтрак, а я пойду поищу в спальне номер Мелинды. Все получится, вот увидишь.
– Нет, ты все же самая большая оптимистка из всех, кого я знаю. – Я улыбнулась. – Неужели тебя никогда ничто не огорчает?
Мама видимо, собралась ответить, но вдруг, словно невидимая рука закрыла ей рот. – Мам? Ты хотела что-то сказать?
– Лишь то, что нельзя терять ни минуты. – И она поспешно удалилась.
Мелинда Карр и ее муж жили в умело отреставрированном особняке вековой давности, расположенном на правом берегу реки Святой Люсии. Местечко было очаровательным, в этаком «бабушкином» духе, навевало мысли о кружевах и кринолинах, как многие исторические дома и пансионы. Сама же Мелинда оказалась чопорной и напрочь лишенной чувства юмора, как скрипящие полы ее дома. По моим прикидкам, она приближалась к концу шестого десятка. Высокая худощавая брюнетка с прекрасной осанкой и таким лексиконом, с каким я отродясь не сталкивалась. Когда Мелинда открыла мне дверь, прямая как жердь, с гордо поднятой головой, то, углядев садовый инвентарь, забытый ее мужем на ступеньках, сказала извиняющимся тоном:
– Он очень торопился покончить со своими обязанностями, чтобы побыстрее сбросить иго домашних забот и удалиться на поле для гольфа. Прошу прощения за мусор.
– Никаких проблем, – ответила я, подумав, что Мелинда, пожалуй, непобедима в скрэббле.
Мы уселись друг напротив друга на белой софе в солярии, потягивая чай и беседуя о работе в Историческом обществе.
– Ваша мама сообщила, что вы подумываете перебраться в окрестности Стюарта и в связи с этим подыскиваете работу, если все же переедете сюда, – сказала Мелинда. – Вы знаете Убежище?
– Да, конечно. Отец частенько водил меня туда посмотреть на живущих там в аквариуме черепах. Потом мы отправлялись поплавать на Риф-Бич, где я наблюдала за серфингистами.
– Как мило, – снисходительно отозвалась Мелинда. Возможно, по ее мнению, серфингисты – тоже мусор. Или это черепахи? – На самом деле меня интересует, имеете ли вы представление об историческом значении этого здания, смысле его существования, если угодно.
– Насколько мне известно, это старейшее здание в округе Мартин, – неуверенно произнесла я,– и его построили специально для потерпевших крушение моряков, где они могли бы укрыться от непогоды.
– Да. После каждого шторма смотритель ходил по берегу в поисках уцелевших.
– Вы хотите, чтобы я именно этим занималась? Искала выживших после шторма?
Может, у меня и впрямь недостаточная квалификация для этой работы. Сдать экзамен на «юного спасателя» в детском лагере мне, помнится, не удалось.
– Нет. Сейчас под словом «смотритель» мы подразумеваем менеджера. Музеем занимается Джоди Кэллахан; Бетти Ньюком набирает и обучает добровольцев; Линда Рубин управляет сувенирной лавкой, а Дорин Кифер уговаривает жителей Таллахасси вносить пожертвования. От вас требуется, чтобы вы жили в примыкающем к Убежищу коттедже, приглядывали за порядком и взяли на себя переговоры с административно-хозяйственным департаментом округа, если будет возникнет нужда. Это необременительная, спокойная работа. Если вы относитесь к тем людям, кто способен проводить большую часть времени в одиночестве.
– Я не имею ничего против одиночества, – сообщила я, только недавно заявив то же самое маме.
– Кажется, вы свободны?
– Да.
– И никакого поклонника на горизонте?
– Никакого.
– Обиженного бывшего мужа, который мог бы приехать сюда и создать неловкую ситуацию?
– Нет, – рассмеялась я. – А почему вы об этом спрашиваете?
– Потому что у Исторического общества безупречная репутация. Если смотритель Убежища привлечет нежелательное внимание к зданию или к нашей организации, это будет неприятно для всех.