Укридж и Ко. Рассказы

— Ну-с? — сказал он, и мне еще ни разу не доводилось слышать, чтобы это словечко произносилось столь сурово.
— Я пришел по поводу платы за аренду.
— А! — сказал мистер Никерсон осмотрительно.
— Внести ее, — сказал Укридж.
— Внести ее! — вскричал мистер Никерсон недоверчиво.
— Вот! — сказал Укридж и неподражаемым жестом швырнул деньги на стол.
Теперь я понял, почему великий мыслитель одобрил мелкие купюры. Они придавали зрелищу особую внушительность. В открытое окно веял легкий ветерок и так музыкально зашелестел этим нагромождением богатства, что мрачная суровость мистера Никерсона, казалось, исчезла, будто след дыхания с лезвия бритвы. На миг его глаза остекленели, и он чуть пошатнулся, а затем, когда начал собирать деньги, обрел благолепие епископа, благословляющего паломников. Солнце воссияло на небосклоне для мистера Никерсона.
— Что же, благодарю вас, мистер Укридж, — сказал он. — Весьма вам благодарен. Надеюсь, никакой обиды?
— Не с моей стороны, старый конь, — отозвался Укридж благодушно. — Дело есть дело.
— Вот-вот.
— Ну, так, пожалуй, я теперь же заберу собак, — сказал Укридж, угощаясь сигарой из коробки, которую только теперь обнаружил на каминной полке, и самым дружеским образом опуская в карман еще две. — Чем быстрее они вернутся ко мне, тем лучше. Они и так уже лишились целого дня занятий.
— Ну, разумеется, мистер Укридж, разумеется. Они в сарайчике в саду у забора. Я незамедлительно приведу их к вам.
Он удалился через дверь, что-то вкрадчиво лепеча.
— Поразительно, как эти индивиды любят деньги, — вздохнул Укридж. — Такая пошлость. Глаза подлюги засверкали, положительно засверкали, малышок, пока он сгребал наличность. А неплохие сигарки, — добавил он, прикарманивая еще три. Снаружи послышались спотыкающиеся шаги, и в комнате вновь появился мистер Никерсон. Его, казалось, что-то угнетало. Обрамленные бородой глаза остекленели, губы, хотя разглядеть их в густых дебрях было не так-то просто, как будто горько искривились. Он обрел сходство с малым пророком, которого съездили по уху чучелом угря.
— Мистер Укридж!
— А?
— Со… собачки!
— Ну?
— Собачки!
— Что с ними?
— Они исчезли!
— Исчезли?
— Убежали!
— Убежали? Как, черт побери, могли они убежать?
— Оказывается, в задней стене сарайчика отвалилась одна досточка, и собачки, наверное, пролезли наружу. От них и следа не осталось.
Укридж в отчаянии воздел руки к небу. Он надулся, как аэростат. Пенсне закачалось на переносице, полы макинтоша угрожающе захлопали, а воротничок сорвался с запонки. Его кулак с грохотом опустился на стол:
— Провалиться мне!
— Я крайне сожалею…
— Провалиться мне! — вскричал Укридж. — Какое испытание! Какое тяжкое испытание! Я приезжаю сюда положить начало великому предприятию, которое со временем принесло бы оживление торговли и преуспеяние здешнему краю, и не успеваю я оглядеться и заняться предварительной подготовкой, как является этот вот субъект и лямзит моих собак. А теперь он сообщает мне с беззаботным смешком…
— Мистер Укридж, уверяю вас…
— Сообщает мне с беззаботным смешком, что они исчезли. Исчезли! Куда исчезли? Так ведь, черт дери, они могут рассредоточиться по всему графству! Да у меня нет никаких шансов снова их увидеть. Шесть дорогостоящих пекинесов, уже практически подготовленных для публичных выступлений, сулившие, вне всяких сомнений, колоссальнейшую прибыль…
Мистер Никерсон, виновато шаривший в кармане, теперь извлек из него мятый ком банкнот и трепетно протянул их Укриджу, который с омерзением от них отмахнулся.
— Этот джентльмен, — прогремел Укридж, указывая на меня размашистым жестом, — между прочим, адвокат. На редкость удачно, что он приехал навестить меня именно сегодня. Вы внимательно следили за происходившим?
Я ответил, что следил за происходившим очень внимательно.
— По вашему мнению, тут есть повод для иска?
Я сказал, что это более чем вероятно, и веское суждение знатока со всей очевидностью довершило усмирение мистера Никерсона. Чуть ли не со слезами он старался вручить Укриджу смятые банкноты.
— Что это? — надменно осведомился Укридж.
— Я подумал, мистер Укридж, что, если вас это устроит, вы могли бы согласиться взять назад ваши деньги и считать инцидент исчерпанным.
Укридж обернулся ко мне, высоко подняв брови.
— Ха! — вскричал он. — Ха и ха!
— Ха-ха! — эхом подхватил я.
— Он думает, что может исчерпать инцидент, вернув мне мои деньги! Ну не смешно ли?
— Более чем, — согласился я.
— Эти собаки стоят сотни фунтов, а он думает, что может отделаться от меня паршивой двадцаткой. Вы бы поверили подобному, если бы не слышали собственными ушами, старый конь?
— Никогда!
— Я скажу вам, что я сделаю, — объявил Укридж, немного подумав. — Я возьму эти деньги… — Мистер Никерсон поблагодарил его. — Ну, и несколько пустячных счетов от местных торговцев. Вы уплатите по ним…
— Всенепременно, мистер Укридж. Всенепременно.
— А после этого… ну, мне надо это обдумать. Если я решу вчинить иск, мой адвокат снесется с вами в положенный срок.
И мы расстались с несчастным, дрожавшим мелкой дрожью за ширмой своей бороды.
Пока мы шли по тенистому проулку навстречу слепящему блеску шоссе, я размышлял о том, что Укридж в минуты катастрофы ведет себя со стойкостью, достойной всемерного восхищения. Его бесценная движимость, живая кровь его предприятия, рассеялась по всему Кенту, и, возможно, безвозвратно, а что взамен? Аннулирование просроченной арендной платы за несколько недель да уплата по счетам Гуча, бакалейщика, и ему подобных. Такая ситуация сокрушила бы дух заурядной личности, но Укридж словно бы даже не приуныл. Нет, судя по его виду, он скорее пребывал на эмпиреях. Глаза за пенсне сияли, и он насвистывал забористый мотивчик. А когда он запел, я почувствовал, что настал момент для возвращения его на землю.
— Что ты намерен делать? — спросил я.
— Кто? Ты про меня? — бодро сказал Укридж. — Ну, я возвращаюсь в Лондон ближайшим же поездом. Ты не против, если мы протопаем до следующей станции? Всего пять миль. Отбыть прямо из Шипс-Крейя, пожалуй, рискованно.
— Почему рискованно?
— Да из-за псин, а то чего же?
— Псин?
Укридж испустил ликующую фиоритуру.
— Угу. Забыл поставить тебя в известность. Они у меня.
— Что-о?
— Ну, да. Вчера поздно ночью я сходил и слямзил их из сараюшки. — Он испустил веселый смешок. — Проще простого. Ничего, кроме ясного трезвого ума. Я позаимствовал дохлую кошку, привязал к ней веревочку, когда хорошенько стемнело, смотался в сад старика Никерсона, изъял досточку из задней стенки сарая, всунул туда голову и чирикнул. Собачеи просочились наружу, и я помчался прочь с почтенным котом на буксире. Великолепная была пробежка. Гончаки сразу напали на след и ринулись вперед всей сворой со скоростью пятидесяти миль в час. Кот и я держали пятьдесят пять. Я каждую секунду ожидал, что старик Никерсон услышит и начнет палить направо и налево из своего ружьеца, но ничего не произошло. Я возглавил кросс по пересеченной местности, без единой заминки припарковал псин у себя в гостиной и на боковую. Порядком вымотался, можешь мне поверить! Я ведь уже не так молод, как прежде.
Я помолчал, весь во власти чувства, близкого к благоговению. У этого человека, бесспорно, был размах. В Укридже всегда крылось нечто, притупляющее нравственное чувство.
— Ну, — сказал я наконец, — в прозорливости тебе не откажешь!
— Что есть, то есть, — польщенно отозвался Укридж.
— А еще и в широком, глубоком и гибком взгляде на вещи.
— Как же, как же, малышок, в наши дни без него не обойтись. Краеугольный камень успешной деловой карьеры.
— Ну, и какой же следующий ход?
Мы уже приближались к Белому Коттеджу. Он стоял, плавясь в солнечных лучах, и во мне проснулась надежда, что внутри найдется что-то холодненькое для утоления жажды. Окно гостиной было открыто, и из него рвалось наружу тявканье пекинесов.