Мир приключений 1974 г.

— Я тоже так думаю. Ее в такси ограбили. Ударили молотком.
— Я знаю.
Врач нравился Сергею Петровичу; приятна была его сдержанность, немногословие, подчеркнутая официальность беседы.
— Впервые в моей практике, чтобы таксист грабил пассажира. Редкий случай, — сказал он, пытаясь растопить ледок.
Врач промолчал.
— А сейчас, пока больные спят, я попрошу показать одежду Укладовой.
Было уже достаточно светло, и Митин приступил к осмотру одежды прямо у окошечка, из которого получил узел. Он аккуратно разложил вещи на подоконнике и через лупу стал рассматривать на них каждый шов, складку и пуговицу. Две молоденькие сестры, приглашенные понятыми, смотрели на него издали. Девушки иногда шептались, глаза у них были круглые и внимательные.
Легкое габардиновое пальто песочного цвета сильно залито кровью и на нем недостает одной пуговицы. Через лупу хорошо видно, что оторвалась она не потому, что нитки перетерлись, а от резкого рывка: об этом свидетельствовали концы ниток. «А на мостовой мы ее не нашли…» — отметил Митин и запомнил это. На спинке пальто, как он и ожидал, имелись следы извести. Значит, он был прав, объясняя Бабину происхождение полос на стене. Слипшаяся, заскорузлая от крови косынка. В том месте, куда пришелся удар, ткань слегка надорвана.
В кармане пальто — смятый железнодорожный билет. «Чита—Москва», — прочитал Митин надпись на нем, сделанную чернилами. Но и это лишь указывало на то, что Укладова приехала поездом и вышла на Казанском вокзале.
В кабинете, куда он вернулся после осмотра одежды, врач сказал, как бы предупреждая вопрос следователя:
— Группу крови мы определили у больной.
— Для нас? — благодарно улыбнулся ему Сергей Петрович. — Спасибо, вы предусмотрительны.
— Нет, на случай, если понадобится переливание крови.
— Тем более… Нам, между прочим, группу ее крови тоже знать не мешает.
— У нее третья.
Сергей Петрович достал сигарету, закурил с наслаждением и сказал доверительным тоном:
— Хочу попросить вас об одном небольшом одолжении. Надеюсь, вы не откажете в помощи?
— Все, чем могу…
— Открою вам один из приемов нашей работы. Дело в том, что нам надо иметь отпечатки пальцев гражданки Укладовой. Понимаете? При расследовании преступления они нам могут пригодиться. Конечно, мы ни в чем ее не подозреваем, смешно было бы — она потерпевшая, она жертва! И все же отпечатки ее пальцев будут нужны. Ведь у преступника, когда мы его задержим, возможно, окажутся вещи Укладовой, ну там, чемодан, например, пудреница, зеркальце с отпечатками ее пальцев, и тогда…
— А вы уверены, что поймаете преступника?
Лицо у врача по-прежнему было непроницаемым, лишь щеки слегка порозовели. Вероятно, оттого, что вопрос был не совсем тактичным, Сергей Петрович пожал плечами:
— А вы, извините, приступая к операции, всегда уверены в благополучном исходе? Так и у нас.
Он не сомневался, что преступник будет найден, но говорить об этом вслух считал нескромным.
— Конечно, можно просто попросить больную приложить пальцы к стеклянной пластинке, — продолжал он тем же доверительным тоном. — А вдруг обидится? Я по опыту знаю, что люди абсолютно честные почему-то чрезвычайно предубежденно относятся к тому, чтобы дать свои отпечатки. Видят в этом что-то для себя оскорбительное. Возможно, они правы. Человеческое достоинство — очень уязвимо.
— Пожалуй, мне бы тоже не понравилось, — впервые улыбнулся врач.
— Поэтому я попросил бы, если вам не трудно, сделать так: пусть няня или сестра дадут Укладовой какое-нибудь лекарство в абсолютно чистой мензурке. На подносе или па тарелочке. И сами чтобы ни в коем случае не прикасались к мензурке руками. Вы поняли меня? Нам этого будет достаточно. И больная не будет напрасно нервничать и волноваться. Сделать это надо сегодня же. Возможно это?
— Если нужно — пожалуйста.
— Спасибо, вы нас очень обяжете.
В кабинет вошла сестра, которая была при осмотре одежды.
— Укладова проснулась, Вадим Семеныч, — сообщила она врачу тоном заговорщика, мельком взглянув при этом на следователя.
— А другие больные?
— Тоже. Скоро завтрак разносить будем.
— Как ее самочувствие? — спросил Митин. — Разговаривать с ней можно?
— По-моему, можно. Вполне… — зарделась девушка. — Вы допрос снимать будете?
— Валентина, сколько раз я вам говорил! — строго сказал врач и пояснил Митину: — Ужасная болтушка! Проводите товарища к больной Укладовой и немедленно возвращайтесь. Вы мне нужны.
Больным в палате Валя уже успела сообщить, что сейчас к ним придет следователь допрашивать женщину, доставленную ночью на машине «скорой помощи», и они приготовились к визиту: наскоро причесались, прибрали на тумбочках. Новенькая — с ней они еще не успели познакомиться — лежала у двери. Голова у нее была наглухо забинтована, открытыми оставались лишь уши и лицо, бледное, с заметной синевой под глазами.
— Сюда, пожалуйста, — показала Митину сестра. — Больная, к вам пришли.
Женщина не пошевелилась. Глаза ее были закрыты, губы плотно сжаты.
— Галина Семеновна! — негромко, по настойчиво позвал Митин, опускаясь на табуретку возле ее кровати.
Веки Укладовой дрогнули, она открыла глаза.
— О, простите… я забылась на минуту. Нечаянно…
— Я к вам, Галина Семеновна, — как можно приветливее начал он. — Разрешите представиться: следователь по уголовным делам Сергей Петрович Митин. Хочу поговорить с вами.
— Пожалуйста. Я знала, что вы придете. Сестра сказала.
Голос у нее был слабый. Она подняла руку, чтобы привычно поправить волосы, но наткнулась на бинт и смущенно улыбнулась. Улыбка и светло-голубые, прозрачные глаза украшали ее уже немолодое, но еще свежее лицо. Митин отметил это и подумал, что, видимо, она женщина интеллигентная и с ней легко будет разговаривать.
— Примите, Галина Семеновна, мое искреннее соболезнование! Негостеприимно встретила вас Москва. Это ужасно!
— Москва здесь ни при чем, — вздохнула она. — Плохие люди есть везде.
— Я попрошу рассказать, как же это с вами приключилось такое? Только, пожалуйста, подробнее. Постарайтесь припомнить каждую мелочь. Для меня именно мелочи, детали важны, понимаете?
— Я понимаю. Только трудно сейчас все вспомнить, особенно мелочи… и голова болит. Но я постараюсь… Сергей Петрович.
Палата притихла. Митин достал чистые листы протокола допроса, приготовился писать. На Валю жалко было смотреть: она разрывалась между желанием услышать подробности ограбления и необходимостью выполнить распоряжение врача. Верх все же взяла дисциплина: девушка помедлила еще с минуту у двери и вышла с обиженным лицом.
Укладова рассказала то же самое, что Митин уже читал в протоколе Позднякова. Это его мало устраивало. Нужны были подробности.
— Как же так, Галина Семеновна, семерку вы запомнили, а остальные цифры? Видели вы номерной знак его машины?
— Не видела! Не смотрела я… кто же знал, что такое будет? И последнюю цифру, можно сказать, случайно запомнила. Знаете, на переднем щитке у них номер машины написан? Чтобы пассажир знал… Ну, а тут на щитке тряпка у него какая-то лежала и весь номер закрывала, понимаете? Теперь-то я знаю, он нарочно тряпку положил. А последнюю цифру все-таки видно было — семерка. Почему я ее запомнила? Да как вам сказать? На тряпке сигареты у него лежали, «Шипка», знаете такие? А у нас на заводе главный инженер очень эту «Шипку» любил, всех просил, чтобы ему покупали. Они же редко бывают. Ну и тут — увидела сигареты и сразу вспомнила нашего главного… понимаете, и семерка из-под тряпки виднеется. Это я уж потом, в милиции вспомнила. В чемодане вещей немного, но хорошие… и часы золотые. Но главное — путевка, паспорт, как я теперь без них? А может, найдете еще?
— Будем искать. Твердо обещать, сами понимаете, ничего не могу. А много у вас денег было с собой?
— В чемодане семьсот рублей. Ну и в сумочке мелочь, конечно.
Две няни вкатили в палату высокий столик на колесиках, уставленный тарелками. Митин вспомнил о свертке с бутербродами, оставленном вместе с плащом в милиции. «Конечно, у них тут нету платного буфета», — подумал он с досадой, ощутив приступ голода. Его внимание привлекла Валя, вошедшая вслед за нянями. В одной руке она несла небольшой стеклянный поднос с мензуркой, в другой держала бумажный пакетик с какими-то таблетками.