Братва. Пощады не будет
– Я Евгений. Но сразу предупреждаю – педерастом не буду, хоть убейте!
– Раз к нам кинули, будешь, никуда не денешься! – осклабился Миша. – И успокойся – убивать тебя никто не собирается. После вечерней проверки загнем ласточкой – и все дела! Метода многократно отработана. Смирись, дорогуша! Если разобраться, ничего страшного – один раз не пидорас, как говорится.
Миша вдруг захохотал-закудахтал:
– Кстати, и имечко у тебя здорово подходящее – Женя! Двуполое! Как нарочно! Выходит – судьба!..
План вчерне у меня уже был составлен, вплоть до мелочей и с учетом возможных неожиданностей.
По заведенному порядку в девять вечера в камеру ввалились два полупьяных опера и ДПНК.
– Смотри-ка, жив еще! – наигранно удивился майор. – Погляжу по утряне, что от тебя останется!
Защелкали замки и засовы, отрезая мне последний путь к спасению.
– Ну и как? – заухмылялся Миша. – Как предпочитаешь?..
– Стыдно признаться, – состроил я смущенную физиономию. – Но мне нравится с элементами садизма.
– Как так? – удивился Миша. – А сам говорил – чистый.
– У каждого свои маленькие секреты и слабости,– промямлил я. – Со связанными руками как-то сильнее кайф. И, признаться, кончаю только в таком положении...
– Каких извращенцев не встретишь! – загоготал Миша. – Ну, давай! Полотенце сойдет?
– Вполне! Я уже приготовил.
– Гляди-ка, предусмотрительный дырявый попался! Чего только не бывает в жизни! Умора!
Это были его последние слова. Подойдя вплотную к нему, я захлестнул полотенце вокруг его бычьей шеи и во всю мощь мускулов потянул в разные стороны. Тот даже и захрипеть не успел. С выпученными глазами на свекольном лице шлепнулся на цементный пол и застыл в неестественной позе.
Я мигом скинул тяжелый кирзовый сапог и, зажав голенище в руке, приготовился обороняться от остальных дырявых.
Но никто из них не тронулся с места.
– Зря хипишуешь, Евгений! – в глазах Гришуни застыл страх. – Мишке давно пора было крякнуть. Плакать по нему некому. А мы, к твоему сведению, все это время спали и ничего не слыхали и не видели... Кстати, надо бы его подвесить – авось за самоубийство проканает.
– Действуй! – распорядился я, но сапог из руки все же на всякий случай не выпустил.
Гришуня, стараясь не смотреть в лицо трупу, затянул полотенце петлей и зацепил конец, с помощью подавленно молчавших дружков, к оконной решетке.
– Кажись, выглядит вполне натурально, – заметил Гришуня, явно рассчитывая на мою похвалу.
– Сойдет! – я кивнул. – А теперь всем спать!
Подъем и утренняя проверка в штрафном изоляторе в пять утра. Менты, ошалело уставившись на повешенного, некоторое время стояли разинув рты, а потом побежали за врачом, хотя сразу было ясно, что тело уже окоченело. Все-таки в лагерях работают одни дураки и дебилы.
Всех сокамерников, естественно, оперативники тут же раскидали по одиночкам, чтобы поймать на несоответствиях в показаниях.
Я твердо держался версии, что спал и ничего не знаю, несмотря на неинтеллигентное ведение допроса, выразившееся в нескольких ударах по почкам и голове.
Через два часа меня вызвали в кабинет начальника колонии.
– Ну что, дорогой? – пятидесятилетний полковник закурил «Кэмел» и оценивающе уставился в мои глаза. – Не успел прибыть в учреждение, и сразу пришил осужденного, не говоря уж о дерзком избиении завхоза карантина. Ты хоть сознаешь, что идешь на раскрутку минимум лет на десять строгого режима? А может, ты у нас просто маньяк-садист?
– Ладно, начальник! – обозлившись, я решил не запираться. – Избил завхоза и повесил вашу голубую «шестерку» я! Сами они напросились. Издевательств над собой никому не позволю. Не так воспитан!
– А ты мне нравишься, – неожиданно заявил полковник. – Терпила твой законченная сволочь была. За «мокруху» не переживай – спишем на случай суицида. За что он срок тянул, знаешь? Мамашу родную придушил, когда та на опохмелку не дала. Так что туда ему и дорога. А завхоза я списал на прямые работы. Не справляется. Не пойдешь на его место?
– Нет.
– Я так и думал. Дам тебе теплое местечко – кладовщиком. Только сильно не заливайся и держи себя в рамках. Тогда взаимоотношения у нас с тобой будут правильные. Лады?
– Не знаю даже! – я был растерян, уверенный, что из кабинета меня уведут в наручниках и с червонцем в перспективе.
– Между прочим, Евгений! Ты станешь сейчас крупным уголовным авторитетом в зоне. Но отношения, надеюсь, у нас останутся дружески-доверительные... Кличку надо тебе подобрать – лагерный контингент очень клюет на эту глупую воровскую атрибутику... Придумал – раз ты у нас равнодушен к гомосексуализму – пусть будет Монах. Оригинально и запоминается враз. Не возражаешь?
– Мне все едино.
– Тогда чуток обмоем по традиции твое уголовное прозвище! – Полковник вынул из письменного стола плоскую бутылочку коньяка и плеснул на донышко двух миниатюрных стопок. – Давай, Монах, чтоб все у нас с тобой было путем!..
«Ладно! Лучше бы все это из памяти стереть раз и навсегда! Еще образуется жизнь! Водительские права у меня в наличии. Устроюсь куда-нибудь инструктором по автоделу. И заживу, как все...»
Я поднялся со скамейки, отбросил давно потухшую «родопину» и направился к выходу из парка.
Было прохладно. Небо невольно хмурилось кустистыми бровями туч. По краям аллеи тревожно шумели тополя, предчувствуя суровую зиму.
Вдруг вся природа на мгновение замерла и хлынул крупный дождь. Тяжелые водяные капли хлестко били по листьям, по гравийной дорожке, создавая несмолкаемый гул.
Неожиданно из-за мрачных туч выглянул краешек солнца, словно напоминая, что осень не вечна – придет зима-спокойствие, весна-любовь и лето-счастье...
Глава 13
Не догадывался я тогда, что неразлучная парочка – Судьба и Случай – уже не позволит мне сойти с узкой волчьей тропы...
Всего несколько месяцев спустя я снова оказался в Екатеринбургском следственном изоляторе по обвинению в двойном умышленном убийстве. На сей раз мне явственно светила «вышка», но пронесла нелегкая – отделался всего лишь тринадцатью годами строгой изоляции.
Побеждающий наследует все
Глава 1
Пиво было кисловатым и с осадком, как и тринадцать лет назад. Словно не прогремела победно перестройка и страна не поменяла цвета – с красного на бело-голубой.
По крайней мере, на качестве отечественного бочкового пива это никак не отразилось. Разве что на цене.
С неприязнью обвел взглядом полуподвальное помещение пивнушки. Даже в Екатеринбургской исправительно-трудовой колонии номер два, где я «чалился» последнюю пару пятилеток, хотя бы частично поменяли плакаты-лозунги.
А здесь как висели «Чистота– залог здоровья», «Потехе – час, работе – время», так и висят на давно не штукатуренных стенах.
Хотя, как понял, забегаловка уже давно не государственная, а частная. Вон за липкой стойкой и хозяин заведения – «новый русский», с позволения сказать. Толстый боров с мясистым, в прожилках носом на лице, чем-то напоминающим куриную попку.
«Ладно, – сказал я сам себе, – не будь занудой. Все же демократия... Вот курить теперь в заведении разрешено».
Что-то маловато посетителей, раньше, помню... Хотя ясно – осень, холодновато для пива. Мужики предпочитают более горячительный опохмел – благо водку сейчас можно взять в киоске в любое время суток.
Так что кой-какие успехи и достижения у общества все же есть. Просто надо пошире открыть глаза и держать нос по ветру – глядишь, и на мою долю кусочек от новой капиталистической жизни отломится.
Но главное условие благополучия и процветания при капитализме – сам капитал. Коего в моем голодном бумажнике всего восемь тысяч – примерно пять рублей по уровню того года, когда я «влетел» за «мокруху», забыв по молодости вовремя избавиться от свидетеля.